Хозяйка старой пасеки 2

9

«Я, нижеподписавшаяся, потомственная дворянка Глафира Андреевна Верховцева, проживающая в имении Верховцевых Комаринского уезда, сим объявляю и всем, до кого сие касается, засвидетельствую, что вручаю и поручаю благородному дворянину Сергею Семеновичу Нелидову управление всеми принадлежащими мне движимыми имуществами и хозяйственными делами в означенном имении…»

Я медленно опустила на стол перо. Посмотрела в глаза управляющему. Плечи заныли, будто на них взвалили мешок цемента.

Что я знаю об этом парне? Блестящие — возможно, чересчур блестящие — рекомендации от университетских преподавателей. Разорившаяся семья: вряд ли он стал бы врать в этом. Слишком легко проверить: в уезде сплетни распространяются со сверхзвуковой скоростью без всякого интернета. Согласен работать за мизерное жалование, даром что для меня это серьезные расходы.

Что, если Стрельцов, успевший на своей должности повидать всякое, прав в своих подозрениях?

Я прекрасно сознавала, что мои мысли наверняка сейчас отражаются у меня на лице, однако Нелидов продолжал смотреть открыто и прямо. Вот только это ничего не доказывало. Внушать доверие, производить впечатление человека доброго и порядочного — профессиональный навык любого мошенника.

Однако, если не отдать ему часть полномочий, мне придется всем заниматься самой, и тогда зачем мне, собственно, управляющий?

Я заставила себя вдохнуть, перевела взгляд на текст. Внимательно дочитала документ. Снова посмотрела на Нелидова.

— Вы — человек образованный и неглупый, Сергей Семенович. Разумная предосторожность не может вас обидеть.

— Не может, — кивнул он.

— Хорошо.

Я склонилась над бумагой. Сразу после пунктов, запрещающих управляющему продавать, сдавать в аренду или закладывать недвижимость, а также брать займы от моего имени, что уже было включено в доверенность, дописала: 'Также ограничиваю полномочия упомянутого управляющего следующим образом. Разрешаю ему самостоятельно совершать траты не более двадцати пяти отрубов. Покупки стоимостью от двадцати пяти до пятидесяти отрубов совершать только с моего письменного дозволения, а свыше пятидесяти отрубов — исключительно в моем личном присутствии.

Срок действия сей доверенности — до первого дня листопадника лета 7318 от сотворения мира'.

Отложив перо, я протянула Нелидову лист. Пришел его черед внимательно изучать текст.

— В самом деле разумно, — сказал он наконец. — Осенью мы пересмотрим наши соглашения, и тогда либо необходимость в доверенности вовсе отпадет, либо, как я надеюсь, мои полномочия немного расширятся.

— Как и мои возможности, — кивнула я.

— Один вопрос. Что, если необходимость крупной траты возникнет внезапно? Скажем, придется нанять опытного плотника или печника и при этом выплатить задаток? Либо вдруг выпадет возможность выкупить часть долговых расписок имения с хорошей скидкой, но немедленно.

Прежде чем я успела всерьез задуматься, он добавил:

— Впрочем, тут, я надеюсь, вы будете достаточно расторопны. Но что, если при решении ваших дел в губернском суде понадобится предложить благодарность? Такие вещи не заверяются расписками.

— В первых двух случаях предлагаю вам руководствоваться здравым смыслом — и немедленно сообщить мне о проведенной сделке. В последнем же…

С одной стороны, Марья Алексеевна предупреждала, что без барашка в бумажке здесь дела не решаются, как бы ни противно мне было об этом думать. С другой — такие траты действительно не проконтролируешь.

— Сойдемся на том, что перед отъездом по делам мы с вами согласуем пределы представительских расходов. Проявив… — я улыбнулась краем рта, — все необходимое благоразумие.

Нелидов на миг нахмурился, и я поняла, что опять брякнула что-то неизвестное здесь.

— «Представительские расходы». Мне нравится, как это звучит. Куда изящней, чем «подмазка». Надеюсь, к тому времени, как в них возникнет необходимость, вы успеете убедиться в моем благоразумии.

Он отложил доверенность в сторону.

— Подпишем, когда приедет отец Василий или Кирилл Аркадьевич.

До меня только сейчас дошло, что меня не поставили перед фактом, положив на стол доверенность в присутствии свидетеля, а дали время изучить документ и спокойно подумать. Конечно, я бы в любом случае не стала подписывать, не читая, и все же такая забота говорила в пользу Нелидова.

— Надеюсь, я в самом деле не обидела вас своей осторожностью.

— Честно? Порадовали. Я видел, что случается, когда дела ведет человек, доверяющий всем без разбора.

— Я тоже, — вздохнула я. — Продолжим.

— Вот это — объявление аналогичной доверенности Савелия Никитича недействительной. Это — уведомление в казенную палату о смене управляющего, а вот, — он пододвинул ко мне добрую половину заготовленной стопки документов, — циркулярные письма купцам, которые ведут дела в уезде, и всем вашим соседям о том, что он больше не имеет права заключать какие-либо сделки от вашего имени. Чтобы не позанимал чего-нибудь под шумок.

— Вы обо всем подумали! — восхитилась я.

Он очень невесело улыбнулся.

— Управляющий моего батюшки сделал все, чтобы получить возможность перекупить имение за бесценок. Говорят, купеческие приказчики тоже нередко так поступают. Имение он все же не получил, а я сделал выводы.

— Но ложились ли вы сегодня? — Я начала подписывать письма одно за другим.

— Не беспокойтесь. После такого приключения я все равно не смог бы заснуть. Еще я бы посоветовал вам попросить отца Василия уведомить приход, чтобы никто больше не вел дела с Савелием как с вашим представителем. И, когда завтра будем объезжать ваши земли — поговорить с обоими старостами о смене управляющего.

Последним шел договор с землемером и вексель для оплаты его услуг. Когда я подписала и это, Нелидов начал вставать. Я жестом остановила его.

— Сергей Семенович, у меня появилась одна идея, но мне нужно ваше мнение — насколько реально будет ее воплотить?

Когда-то, устав от безденежья и растущего в геометрической прогрессии количества отчетов, я задумывалась о смене профессии и даже окончила бухгалтерские курсы. Уйти от детей я не смогла, и большая часть изученного выветрилась у меня из головы за ненадобностью. Но кое-что осталось.

— Вы сказали, что это нередкая практика — когда приказчик или управляющий намеренно доводит до разорения своего нанимателя, чтобы перекупить землю…

— Обычно все-таки дело, — поправил меня Нелидов. — Покупать землю могут только дворяне.

— Пусть дело. За бесценок. И при всех их махинациях в счетных книгах комар носа не подточит.

— Иногда так. Но чаще — как у моего батюшки и у вас, простите.

— Вы меня не обидели. Я думаю о том, как усложнить подобным типам воровство. Что, если записывать каждую операцию дважды?

Он сдвинул брови, явно не понимая. Я подтянула чистый лист бумаги и начала объяснять.

— Представьте, что у нас есть два кармана. Один — это то, что мы получаем, другой — то, что мы отдаем. Когда мы тратим деньги, например, покупаем лошадь, мы записываем это как расход из кармана «деньги». Но ведь мы не просто потратили деньги, а получили лошадь! Значит, записываем это в другой карман как приход лошади в наше имущество. То есть каждая сделка имеет две стороны — если что-то получили, значит, откуда-то это ушло. Если что-то отдали, значит, что-то взамен получили.

— Кажется, я понял, о чем вы. Это ломбардская бухгалтерия.

— Так вы знакомы с ней?

Забавно, что кроме радости — мне достался действительно образованный управляющий — я ощутила что-то вроде обиды, оттого что моя-не моя идея не оказалась гениальным новшеством.

— Да. Если я трачу сто отрубов на покупку телеги, я запишу это как убыток денег, и одновременно как приобретение телеги. И эти записи будут сделаны в разных местах, но так, чтобы их можно было сверить.

— Именно.

— Согласен, так можно не только видеть, сколько денег пришло и ушло, но и откуда они взялись, куда потрачены и сколько всего у вас есть на данный момент, и сколько вы должны. А если где-то не сходится — значит, надо искать ошибку… — Он едва заметно улыбнулся. — Или обман.

— Но, если эта методика общеизвестна, почему ей никто не пользуется?

В самом деле, в простой домашней бухгалтерии никому наверняка и не надо, но барская усадьба — это же настоящее предприятие.

— Не общеизвестна — известна только тем, кто специально интересуется денежными делами. Что до использования… — Он снова нечитаемо улыбнулся. — Зачем?

— Как «зачем»? Согласна, если бы моим единственным источником дохода были деньги от мужа «на булавки»… или заработок, скажем, гувернантки, а расходы — только личными, усложнять в самом деле незачем. Возможно, я бы вообще не вела бюджет. Но в таком хозяйстве…

— Барину или купцу разбираться лень, приказчику — тем более, да и рыбку ловить в мутной воде легче. Господин Чулков написал свое «Наставление», где описывает этот метод, лет двадцать назад, однако… — Он пожал плечами. Добавил: — Впрочем, я не так близко знаком с купцами, возможно, крупнейшие из них используют ломбардскую бухгалтерию. Кто-то вроде Кошкина, который ценит настоящий порядок и достаток.

Я от души расхохоталась.

— Кошкин настаивал, чтобы я позволила ему проверить расходные книги тетушки, под предлогом помочь бестолковой барышне, — пояснила я в ответ на недоуменный взгляд управляющего. — Наверное, надо было согласиться — его бы кондратий хватил на месте при виде этой, с позволения сказать, финансовой отчетности.

Нелидов тоже рассмеялся.

— Изящный способ избавиться от надоевшего жениха.

— Но все же я не буду им пользоваться. Вы могли бы ввести эту… ломбардскую запись в моей усадьбе?

— Конечно, если вы не боитесь, что потом не сможете найти мне замену.

Я пожала плечами.

— Умный человек разберется, а глупый мне не нужен. И я хочу понимать, что происходит в моем хозяйстве, откуда приходят деньги и куда они уходят. Я завела об этом разговор, чтобы, когда мы с вами начали описывать мое имущество, у нас уже было представление о том, что и куда разносить.

— Тогда предлагаю начать. Я воспользуюсь системой господина Чулкова, чтобы нам с вами не пришлось изобретать свой порядок разделов. Марья Алексеевна с утра передала мне опись запасов в вашей кладовой, леднике и погребах. Перейдем к амбару и скотному двору?

Я кивнула.

— Но нам понадобится грамотный помощник, — сказал Нелидов. — Такой в доме есть?

— Акулька. Она вчера помогала Марье Алексеевне записывать, думаю, и с нашими записями справится.

К вечеру, несмотря на гудящую голову и ноющую спину, я чувствовала себя куда уверенней. Зерна в амбаре должно было хватить до урожая озимых, и даже останется кое-что на продажу, как и круп. Сельхозинвентарь, хоть и требовал кое-где починки, в целом тоже можно было использовать, куры неслись исправно. Никогда не думала, что мой глаз будут радовать стройные ряды цифр в толстенном гроссбухе.

Завтра объедем имение с землемером, и у меня будет почти полная картина дел. «Почти» — потому что возможные долги так и остались неразобранными. Кое-что Стрельцов с Нелидовым выкопали из тех, с позволения сказать, «записей», что остались после Савелия — к удивлению моему, тетка даже погасила какую-то долю, но истинный их размер по-прежнему напоминал мне айсберг, у которого видна над водой лишь небольшая часть.

Конечно, спокойно поработать остаток дня, чтобы никто не отвлекал, оказалось слишком большой роскошью. Первым явился отец Василий. Да, он был мне нужен заверить подписи, но ведь нельзя же было просто вручить ему в дверях бумаги и тут же выпроводить восвояси.

Беседа за чаем в гостиной текла легко и неспешно — как я уже успела уяснить, здесь подобные беседы были одновременно и одним из немногих доступных развлечений, и аналогом наших соцсетей. Я размышляла, как бы половчее перевести разговор на теткины гробы — все-таки не поднималась у меня рука их сжечь, когда батюшка сказал:

— Вчера вечером у меня был один молодой человек. — Показалось мне, или в последних его словах промелькнула ирония? — Желал побеседовать о покаянии и прощении.

Я аккуратно поставила чашку на блюдце.

— Вот как? Не тот ли это чересчур опытный молодой человек, что облагодетельствовал меня визитом сегодня?

Похоже, Заборовский начал осаду по всем правилам: священник, местные дамы…

Отец Василий покачал головой.

— Новости в нашем уезде летают быстрее ветра, но, видимо, свежие еще не успели до меня долететь.

— Так получилось, что сегодня и меня удостоили беседой о покаянии, прощении и примирении, — пояснила я. — Подозреваю, тот, кто был у вас вчера, и мой сегодняшний незваный гость — один и тот же молодой человек.

— Возможно. — Он отпил чая. — Как лицо духовное я не могу не приветствовать истинное раскаяние. Однако Господь велел нам судить дерево по плодам его.

— Согласна с вами, отче. — Я тоже взялась за чашку. — Возможно, это дерево способно дать и добрые плоды. Правда, мне, грешной, трудно в это поверить.

— Понимаю тебя, Глафира. Лишь Господу дано прозрить в души человеческие, нам приходится быть осторожными в суждениях и поступках, касающихся других людей.

Он замолчал, внимательно меня изучая. Я опустила ресницы, проклиная про себя мои новые восемнадцать: с возрастом изображать бесстрастность куда легче.

— Я не перестаю думать об этом второй день, глядя на тебя. Когда-то я благословил тебя на постриг и должен был бы сожалеть, что тетушка не позволила тебе пойти по пути этого служения. Сейчас мне кажется, что тогда я видел душу, раненную почти смертельно. Душу, которая могла бы исцелиться вдали от мира либо погибнуть окончательно, оставшись в нем. Но Господь, кажется, исцелил ее. Неисповедимы пути его. — Он помолчал. — Я от души надеюсь, что это исцеление принес не тот же, кто нанес тебе рану, дочь моя.

Я усмехнулась.

— Говорят, то, что не убивает нас, делает нас сильнее. Я с этим не согласна: то, что нас не убило, порой может искалечить непоправимо.

Священник кивнул. Я продолжала:

— Господь велел прощать — но есть раны, которые лишь растравляются от прикосновения той же руки, что нанесла их. Еще есть те, кто уже не сможет поведать о своем прощении или непрощении смертным, — и этого уже не изменить.

— Интересная фраза о том, что нас не убивает. — Он погладил бороду. — В твоем случае пожалуй, верно, что зло иной раз делает нас сильнее — судя по тому, что я вижу сейчас. Ты права, не следует растравлять едва зажившую рану. Господь даровал нам разум для того, чтобы мы им пользовались, и способность учиться, чтобы мы извлекали уроки из своих ошибок. Это трудный путь… но я как твой духовник готов поддержать тебя на этом пути.

Кажется, мы поняли друг друга. Я сложила руки на груди и поклонилась.

— Благословите, батюшка.

— Господь благословит, — ответил он, кладя руку на мой затылок.

После того как отец Василий засвидетельствовал мою подпись везде, где нужно, я все же решилась спросить про гробы. Может, хоть в дар возьмет, кому пригодится. Услышав про «коллекцию», батюшка нахмурился.

— О смерти следует помнить всем нам, но это больше похоже на страх вместо упования на волю господа. Вы позволите мне посмотреть?

— Конечно!

Я кликнула Акульку, велела ей принести зажженную свечу, и втроем мы отправились на чердак. Оглядевшись, священник покачал головой.

— Вот этот, если вы желаете отдать его в дар церкви для малоимущих, я приму с благодарностью. А вот это, — он указал на гроб с сигнализацией, и на его лице появилось что-то вроде брезгливости, — говорит лишь о прискорбном маловерии. Господь знает час каждого из нас. Я буду молиться за душу рабы божьей Агриппины.

— Спасибо, отче. Вас не затруднит прислать кого-то за гробом? У меня, к сожалению, нет работников.

— Пришлю, — кивнул он.

Я поколебалась, но все же решила рискнуть.

— Что мне делать с этим… сооружением? Просто сжечь его было бы расточительностью. Доски…

Я осеклась под его изумленным взглядом. Акулька и вовсе ахнула, прикрыв рот рукой.

— Такая практичность неожиданна для юной барышни, — сказал отец Василий. — Обычно люди относятся к предметам погребения с трепетом.

Я вздохнула.

— Те годы, которые я провела в горе и покаянии, заставили меня думать… не как все. Я не горжусь этим и не стыжусь, но признаю, что в некоторых вещах мне нужно наставление человека здравомыслящего и знающего людей.

Батюшка усмехнулся в бороду.

— Гроб, конечно, символ смерти. Однако он не священен сам по себе. Его окропляют святой водой только вместе с усопшим. И с этой точки зрения то, что я вижу, — он снова указал на гроб с перископом, — лишь деревянный ящик. Созданный с определенной целью, не спорю. Но сама конструкция его противоречит замыслу божьему. Нет греха в том, чтобы использовать созданное для смерти ради блага живых. На что вы хотите пустить эти доски? Использовать при ремонте дома?

— На ульи. Хочу опробовать новую систему, позволяющую не убивать пчел по осени.

— Значит, то, что должно было быть вместилищем праха, станет домом для живых божьих созданий? — Он широко улыбнулся, бросил многозначительный взгляд на Акульку, которая таращилась на нас, разинув рот. — Благословляю тебя, дочь моя, на подобное дело. И с удовольствием благословлю и твою пасеку с новыми ульями.