В лес мы пока лезть не стали. Граница там была естественной — излучина реки, а проверить, нет ли браконьерских порубок, с наскоку на одной коляске нереально. Гришин обещал побродить-послушать — ежели его сиятельство прикажет, — и сиятельство, само собой, тут же приказал. Я велела Нелидову отыскать лесничего, если он есть, либо нанять, если его еще нет.
Снова траты. Деньги текли, будто вода сквозь пальцы. У меня огромные владения, но как бы не разориться окончательно, пока приведу их в божеский вид. Вот уж точно, богатые тоже плачут.
Может, оставить все как есть, пока не разберусь с самым основным — пасекой? Но пример Лисицына, прихватившего «плохо лежащий» кусок земли, прямо говорил: если я не покажу себя рачительной хозяйкой, скоро останусь без владений. Конечно, можно снова пригласить землемера — тоже небесплатно, между прочим! — зафиксировать нарушение… и потом десятилетиями судиться, не забывая «подмазывать» колеса правосудия.
Да я даже в суд подать не могу, пока не получу вводный лист!
Лисицын оказался не одинок. Когда мы, миновав лес, повернули в сторону дома, обнаружили на моем лугу стадо в две дюжины коров. Пастух при виде нас явно заметался, но бежать не решился, склонился, сняв шапку. А подпасок рванул — только босые пятки засверкали!
— Это крестьянское? — полюбопытствовала я.
Не походил этот луг на крестьянскую чересполосицу, и коровы выглядели слишком гладкими и холеными для крестьянского стада. Или успели отъесться с зимы?
— Чьи коровы? — окликнул Стрельцов пастуха.
Тот снова начал кланяться, механически, будто болванчик.
— Я человек подневольный, что барыня велела, то и…
— А кто твоя барыня?
— Так Софья Александровна.
— Белозерская, — негромко пояснил Нелидов. — Сестра Северского.
Интересно, не поэтому ли эта дама не побоялась пригнать на чужие земли приличное по местным меркам стадо? Впрочем, Лисицын не был родственником или свойственником никакой важной шишки, и его это не остановило. Проблема не в их силе. Проблема в моей слабости. И это нужно исправлять немедленно.
— Гришин, помоги пастуху сопроводить стадо в хлева к Глафире Андреевне, — велел Стрельцов.
Я подобрала отвисшую челюсть, но прежде, чем успела открыть рот, мужик рухнул на колени перед конем исправника. Тот затанцевал, я испугалась, что вот-вот наступит на человека, но Стрельцов сдержал его.
— Барин, смилосердуйтесь, барыня же с меня три шкуры спустит! — взвыл пастух.
— А барыне своей скажешь, что против исправника переть не мог.
При слове «исправник» мужик охнул и осенил себя священным жестом.
— А я против закона поступить не могу. Закон же говорит: «Буде кто на своей земле обнаружит бродящий чужой скот, обязан о таковой находке не позднее семи дней довести до сведения местного полицейского управления или волостного правления. Содержание же найденного скота до явки его законного владельца возлагается на нашедшего или назначенного им поверенного, сроком не менее четырнадцати дней со дня заявления о находке».
Я потеряла дар речи. То есть мне эту чужую скотину еще и кормить? А доить эту прорву скота кто будет, я? И если исправник скажет, что я и молоко буду обязана стеречь до явления хозяина скота, я его в этом молоке собственноручно утоплю!
Стрельцов выразительно посмотрел на меня, я прикусила язык. Кое-как дождалась, пока пастух, не переставая причитать, вместе с Гришиным отгонит это стадо достаточно далеко, чтобы нас не было слышно, и спросила:
— Кирилл Аркадьевич, я не собираюсь мешать вам работать, но не могли бы вы объяснить, зачем мне ждать законного владельца, если он… то есть она известна? Почему нельзя было вытурить мужика вместе со стадом, сопроводив добрым словом?
Исправник снова сделал официальное лицо.
— «Владелец, явившийся за имуществом своим в означенный срок, обязан уплатить нашедшему шестую часть стоимости всего стада за причиненные сим бесчинством убытки, а равно и возместить все издержки, понесенные на содержание сего скота по таксе, установленной местным начальством. В противном случае скот подлежит задержанию до полной уплаты всего взыскания». — Он улыбнулся и добавил совсем другим тоном: — Вы все еще хотите вытурить мужика вместе со стадом?
Я не выдержала — рассмеялась.
— Вы неподражаемы! Это же надо уметь так виртуозно обращаться с законом!
— Я просто соблюдаю его, — с достоинством ответил он, однако судя по порозовевшим скулам, мои слова были ему приятны.
— Но не наживете ли вы врага в лице председателя дворянского совета?
— Я — нет. Виктора Александровича избрали и, скорее всего, переизберут через год не за красивые глаза и не за богатство. Когда мы вернемся, я составлю акт об обнаружении чужого скота на ваших землях и помогу вам написать уведомление…
Он осекся.
— Прошу прощения, кто-то потревожил мою охранку возле вашей пасеки. Договорим позже.
Конь рванул с места, оставив меня ошарашенно смотреть ему вслед.
— Если позволите, Глафира Андреевна, я бы предложил вам завершить дело, которое мы начали, — осторожно сказал Нелидов. — Как вы справедливо заметили, не стоит мешать господину исправнику работать. Я сяду на козлы.
— Да, вы правы, — выдавила я.
Хотя на самом деле больше всего мне хотелось выпрячь лошадь и рвануть следом… до первой кочки, потому что ездить без седла я не умела. Да и хороша бы я была в юбках на мужской посадке!
— Жаль, нельзя поехать с ним, — сказала Варенька. — Я бы хотела посмотреть, как Кир расправляется со злодеем. И написать в книгу, конечно.
Я вздохнула и решила промолчать.
Больше никого, покушавшегося на «бесхозные» земли, мы не обнаружили. Я так и не решила, кому с этим повезло больше — мне или потенциальным нарушителям, на которых я бы с удовольствием сорвалась, выплеснув тревогу за Стрельцова. Бесполезно было убеждать себя, что он боевой офицер, да и на должности своей не первый год и наверняка знает, что делает. Тревога не отпускала. Я выдохнула, только когда экипаж въехал во двор. Стрельцов вышел на крыльцо, видимо, услышав топот копыт.
— Ну что там? — бросилась к нему Варенька.
— Пустые хлопоты. Кто бы это ни был, разрушить мое заклинание он не смог или не захотел. И, разумеется, не стал дожидаться, пока я вернусь.
— Хорошо, — вырвалось у меня.
— Что тут хорошего?
Я залилась краской.
— Хорошо, что вы не пострадали.
Он улыбнулся.
— Похоже, вы не слишком высокого мнения о моей способности справляться с опасностями.
Я мысленно зарычала. А может, и не мысленно, потому что он тут же сменил тон:
— Я тронут вашей заботой.Уверяю, опасности не было.
Я ожидала, что он спросит, кому так мешает моя пасека, но Стрельцов не стал продолжать разговор. В самом деле — мы были не одни. Кроме управляющего, который был в курсе моих дел, рядом маячил землемер. И болтушка Варенька. Придется отложить разговор на потом — если Стрельцов вообще захочет разговаривать, а не отделается снова тайной следствия.
Иван Кузьмич вылез из коляски.
— Глафира Андреевна, с вашего позволения, я займусь документами. Нужно составить межевой акт и акт о восстановлении границ. Нужно будет, чтобы его подписали и вы, и нарушившая сторона. — Он хмыкнул. — Впрочем, не помню ни одного раза, когда нарушитель согласился бы подписать. Так что, возможно, не стоит тратить время на поездки к соседям.
— Правильно, не дурак же он расписываться в собственном преступлении, — фыркнула я. — Большое вам спасибо, Иван Кузьмич.
Я повернулась к Стрельцову.
— Вас не затруднит сделать уведомление, о котором вы упоминали? Насчет чужого скота. Я хочу нанести визит Софье Александровне.
К слову, она тоже не была на похоронах. И не ответила на мое письмо насчет пресса. Возможно, подобные вещи здесь решались лично, а возможно — просто не захотела. Что ж, вот и узнаем.
— Я подготовил, пока ждал вашего возвращения, осталось только подписать. И я намерен сопровождать вас.
Он сказал это таким тоном, что сразу стало ясно: спорить бесполезно. Но почему-то мне и не хотелось спорить — вдруг Савелий караулит где-то у дороги? Не знаю, что ему от меня надо, но явно ничего хорошего.
А если не врать самой себе, то мне просто нравится компания исправника.
— Вы устали с дороги, — все же попыталась возразить я.
— Как и вы, — пожал он плечами. — Однако вы не велите распрячь лошадь, значит, намерены отправляться немедленно.
Я посмотрела на солнце. Похоже, действительно придется ехать немедленно, пропустив обед. Живот тут же протестующе заурчал. Я покраснела. Варенька хихикнула, мужчины сделали вид, будто ничего не заметили.
— Что значит «немедленно»? — громогласно поинтересовалась Марья Алексеевна. Тоже, видимо, услышала, что мы подъезжаем, и теперь стояла в двери, уперев руки в бока.
— Что я слышу? Не успела приехать, опять куда-то мчишься? А обед? Явишься к соседке с урчащим животом — что она подумает? Что ты к ней поесть явилась? Или что ты совсем обнищала и голодаешь? Марш за стол! — Она обвела взглядом присутствующих. — Это и всех остальных касается.
Я не стала спорить. В чем-то Марья Алексеевна была права, и полчаса ничего не решат. Когда я снова вышла на крыльцо, Гришин уже сидел на козлах, а Стрельцов держал в поводу своего коня.
— Разве вы не поедете со мной? — удивилась я.
Он не менее удивленно посмотрел на меня.
— Поеду. Иначе велел бы расседлать Орлика.
— Я думала, что вы сядете в экипаж.
Его брови взлетели на лоб. Впрочем, исправник быстро взял себя в руки.
— Боюсь, это было бы в высшей степени неуместно. Не стоит давать злым языкам повод утверждать, будто между нами нечто большее, чем деловые отношения.
— Как благородно с вашей стороны напомнить мне о злых языках. — Я очень старалась удержать сарказм в голосе — не получилось. И все же лучше сарказм, чем слезы, едва не навернувшиеся на глаза от фразы «деловые отношения». — Тогда не буду утомлять вас поездкой. В конце концов, сопровождение барышни по ее делам не входит в наши деловые… в смысле, в ваши должностные обязанности.
Его лицо окаменело.
— Вы ошибаетесь. Учитывая, что я здесь, чтобы раскрыть убийство вашей тетушки, а вы…
— Подозреваемая, — огрызнулась я.
— … уже несколько раз подвергались нападению со стороны одного из подозреваемых, — продолжил он, словно не услышав меня, — в мои должностные обязанности входит защита вас от очередного возможного нападения.
Он подал мне руку. Я мысленно прокляла местные юбки — в джинсах я бы впрыгнула в коляску мгновенно, но в этом ворохе тканей пришлось принять помощь. Даже сквозь кожу перчаток прикосновение обожгло, и я торопливо отдернула пальцы. Стрельцов взлетел в седло, Гришин тронул поводья.
Весь путь до имения Белозеровой — как я помнила из разосланных писем, Софья Александровна жила отдельно от мужа — мы проделали в полном молчании.
— Барыни нет дома, — заявил мне слуга у входа.
— Нет дома или не принимает? — поинтересовался Стрельцов.
Привратник поклонился.
— Ваше высокоблагородие, я бы не посмел при властях обманывать. Изволили они к братцу уехать.
Стрельцов бросил ему монетку, повернулся ко мне.
— Я бы посоветовал вам тоже поехать к Северским. Немедленно.
Я кивнула.
— Спасибо, я последую вашему совету.
Стоит ли упоминать, что я сама собиралась к ним сегодня? Заговаривать после его гробового молчания всю дорогу не хотелось. Но придется. Нужно спросить кое о чем.
— Кирилл Аркадьевич, вы подарили мне когти… — начала я.
Стрельцов вздрогнул, нервно поправил манжет перчатки. Так не хочет со мной общаться?
— Глафира Андреевна, позвольте уточнить. Я передал вам трофеи, добытые на вашей земле, чтобы вы могли распоряжаться ими по своему усмотрению.
Нет, похоже, дело не в этом.
— Хорошо, пусть так, — кивнула я, так и не понимая, чего он вдруг разнервничался. — Вы сказали, будто в Скалистом краю считают, что, если зашить медвежий коготь в игрушку ребенка, он будет расти здоровым и крепким.
— Там действительно в это верят.
— У Анастасии Павловны чудесная дочка. Вы не возражаете, если я передам один из когтей для нее? Северские были добры ко мне, а я пока не могу отблагодарить ответной услугой.
Его лицо просветлело.
— Аленка очень мила, а ее мать — весьма неординарная дама.
Я уставилась на свои колени, старательно разглаживая складки юбки. Пальцы задрожали.
— Я буду рад, если мой… — он помедлил, — трофей послужит доброму делу и принесет Анастасии Павловне немного спокойствия за будущее ее малышки.
— Значит, так тому и быть, — сказала я, в глубине души почему-то вовсе не радуясь его согласию.
Да что за ерунда, я так и буду ревновать человека, который только что заявил, что между нами исключительно деловые отношения, к любой особе женского пола? Можно и к Аленке приревновать, улыбка у нее всесокрушающая, как у любого младенца!
— С вашей стороны искать расположения княгини — очень мудрый ход, — продолжал Стрельцов. — Виктор Александрович прислушивается к ее мнению, хотя, конечно, имеет и свой собственный взгляд на многие вопросы.
Восхищение в его голосе отозвалось глухой болью в груди. Очень хотелось закричать «да хватит уже о ней!» — но какое-то болезненное любопытство заставило молчать и слушать.
— Удивительно, но свет сперва счел Анастасию Павловну себялюбивой кокеткой. Но то ли все мы, включая ее мужа, поначалу были слепы, то ли тяжелая болезнь действительно что-то изменила в ней. В ее любви к мужу столько самоотверженности, и он платит ей таким же глубоким чувством.
Он помолчал, словно размышляя о чем-то. Я тоже молчала: настроение испортилось совершенно.
— Помните, мы говорили об испытаниях, посылаемых нам Господом? — вдруг негромко спросил Стрельцов. — Может быть, он делает это для того, чтобы укрепить нас? Как под молотом кузнеца из куска железа рождается прекрасный клинок… Вы ведь тоже изменились после пережитых испытаний.
Я вздохнула, не зная, смеяться мне или плакать. С одной стороны, то, что он сейчас говорил, было… слишком уж личным. Как когда он признался, что в какой-то момент устал цепляться за жизнь, или как когда вспоминал слова матери о «пушечном мясе». С другой…
— Пока я чувствую себя отбивной, а не заготовкой для прекрасного клинка, — попыталась отшутиться я, но все же не выдержала и добавила куда тише: — А вам было бы приятно, если бы вас сравнили с князем Северским?
— Я искренне считаю князя и княгиню самыми выдающимися людьми нашего уезда. Возможно, и всей Рутении. — Он улыбнулся краем рта. — Однако должен признать, что далеко не всякое сравнение с Виктором Александровичем порадовало бы меня. Все мы небезупречны, и князь тоже.
Стрельцов развернулся ко мне всем телом, поймал мой взгляд.
— Глафира Андреевна, простите мою оплошность. Будь я дамским угодником, сразу сообразил бы, что дамы не любят, когда их сравнивают с другими дамами. — Он вздохнул, и я не выдержала — улыбнулась, таким смущенным он выглядел.
— Позвольте мне быть откровенным. Вы — не заготовка для клинка. Вы уже — прекрасный клинок. Мы знакомы совсем недавно, и все же я успел увидеть вас растерянной, напуганной, разгневанной — но ни разу не видел сломленной.
Кажется, мои горящие щеки сейчас подожгут повозку.
— Потрясение, которое раздавило бы кого угодно — юной барышне остаться без опекунши, одной против целого мира, — заставило вас проявить силу духа, которой может похвастаться не каждый мужчина.
— Вы… преувеличиваете, — выдавила я.
— Нисколько. Если Варенька переймет от вас хоть малую толику вашей стойкости, я буду спокоен за ее будущее.
— А как же моя привычка развращать юных барышень? — не удержалась я.
Он дернул щекой.
— Сколько еще вы будете припоминать мне ту ошибку?
— До тех пор, пока мне не станет совершенно все равно, что вы думаете обо мне, — призналась я, сама не понимая зачем.
Он рассмеялся.
— Тогда надеюсь, что всю оставшуюся жизнь.
Я не удержалась от ответной улыбки. Воображение тут же нарисовало, как я потрясаю клюкой перед лицом совершенно седого — но все такого же прямого и стройного — графа с воплем «Опять ты про разврат!».
Коляска резко накренилась — колесо попало в яму. Я взвизгнула, мигом забыв все дурацкие фантазии. Стрельцов, свесившись с лошади, подхватил меня за локоть, помогая удержаться на сиденье.
— Прощенья просим, барышня, — сказал Гришин. — Как развезло дорогу, так она и засохла.
— Ничего, — вздохнула я, возвращаясь в реальность. — Спасибо, Кирилл Аркадьевич.
Еще бы об общих внуках замечталась!
— Я начинаю думать, что князь не так уж не прав, когда говорит о шоссе на манер данелагских, — заметил Стрельцов небрежным тоном.
— Кажется, я буду голосовать за, несмотря на расходы, — поддакнула я, мысленно благодаря его и дорожные колдобины за возможность сменить тему.