Хозяйка старой пасеки 2

16

Я не пожалела, что согласилась устроить Вареньке мастер-класс. Теплый и мягкий воск в руках, кропотливая мелкая работа успокаивали. Голова занята не обидами и кучей дел, а простыми и конкретными задачами. Как аккуратнее слепить восковую модель будущего крепления для когтя. Как сделать форму и не забыть литник и канал для отвода газов. А уж шлифовка подсушенных когтей и вовсе ощущалась чем-то вроде медитации. Монотонные движения, постепенно проявляющийся блеск — никаких мыслей о делах, ссорах и обидах.

В конце концов две формы для отливки отправились сушиться на печь, Варенька получила обещание, что мы непременно продолжим завтра, а я — состояние почти буддистского спокойствия. Настолько, что даже холодная вежливость на лице Стрельцова за ужином меня не задела, а бесконечные благодарности землемера за сутки отдыха в моем доме не утомили. Оказывается, есть своя прелесть в занятии чем-то не жизненно необходимым, а просто для удовольствия. Пожалуй, и хорошо, что возни хватит на несколько дней. Сделать отливку, дождаться, пока она застынет, счистить заусенцы и отполировать как следует. А потом — заняться вышиванием, что ли? В прошлой жизни мне эта наука так и не далась, глядишь, в этой получится.

Я сознательно не стала лезть в дела после ужина. Из житий святых получилось снотворное не хуже чайка Марьи Алексеевны, ночью меня никто не дергал, так что проснулась я рано и совершенно отдохнувшей.

Но все же оказалась не самой ранней пташкой. Кухню наполнял аромат доброго мясного бульона, а у стола стоял Стрельцов. Правда, в первый миг мне почудилось, что на моей кухне хозяйничает кто-то посторонний. Сейчас он вовсе не походил на сухаря в застегнутом на все пуговицы мундире. На столе лежали аккуратные полукольца лука, белые кружки порея, ломтики какого-то корня, а сам граф шинковал морковь.

Я залюбовалась им. Длинные изящные пальцы, сжимающие кухонный нож, которым он орудовал так же ловко, как и пером или — я была в этом уверена — шпагой. Закатанные рукава, открывающие сильные предплечья. Полурасстегнутый ворот рубахи, в котором тоже было на что посмотреть. Косынка, повязанная на голове, придавала ему совершенно домашний — и потому неописуемо притягательный вид. И одновременно эта же косынка в сочетании с просторной рубахой наводили на мысли о романтических морских разбойниках. Только серьги в ухе не хватало.

Наши взгляды встретились. На его скулах появился румянец, и я осознала, что таращусь на него… ну прямо как влюбленная дурочка! Поспешно отвела глаза. Куда меня понесла разбушевавшаяся фантазия!

— Доброе утро. — Голос внезапно сел, пришлось прокашляться.

— Доброе. — По его тону предположить, что утро действительно доброе, было невозможно. — Простите мое своеволие. Но вы отдыхали, а блюдо требует времени. Нужно поставить все до отъезда, чтобы после нашего возвращения нужно было лишь запанировать и изжарить.

Я кивнула и обнаружила, что снова глазею на него будто на чудо какое. Нож в его руках ходил ровно и быстро, явно графу — графу! — не впервой было готовить.

— Давайте я помогу.

— Не стоит, — отмахнулся он. — Остались сущие мелочи. Порезать корень сельдерея, который девочки сейчас дочистят. И сложить потом мясо, печь стушит его сама.

Только сейчас я обратила внимание, что Стеша и Акулька примостились у рабочего стола. И, кажется, вот-вот оттяпают себе пальцы, ошалело таращась на сиятельного графа, режущего овощи.

Пауза начинала затягиваться. Стрельцов явно тяготился моим присутствием, немудрено, после вчерашнего-то. Вежливость требовала поблагодарить его и уйти, но ноги будто приросли к полу.

— Это в самом деле рецепт императорского повара? — полюбопытствовала я.

— В самом деле. — Его плечи расслабились, а голос стал мягче. — Он проиграл мне его в карты. — Стрельцов улыбнулся, чуть виновато. — Предполагалось, что я продам кому-нибудь рецепт, чтобы получить те деньги, которые месье Карем не смог мне выплатить, но я решил, что остаться одним из немногих обладателей такого знания куда интереснее.

— Понимаю вас. Деньги приходят и уходят, а знания остаются с нами навсегда.

— Я тоже так думаю. — Он улыбнулся, и у меня перехватило дыхание: настолько эта улыбка не походила на его обычную светскую маску. — Хотя батюшка счел меня дураком за отказ от легких денег.

Я пожала плечами.

— Предполагается, что родственники должны быть близки нам как никто, но частенько получается, что по-настоящему родную душу находишь не в семье.

Стрельцов удивленно посмотрел на меня, и я сообразила, что ляпнула — в смысле, как это может быть воспринято.

— Я вовсе не имела в виду… — Мысли запутались окончательно. — Не буду вам мешать, — выпалила я, сбегая с кухни.

Замерла на крыльце. Очень хотелось постучать головой о резные столбики. Ну почему, почему я просто не могу нормально общаться с этим человеком? Куда делись прожитые годы, которые, по идее, должны были привести с собой мудрость? Кажется, я как раз тот случай, когда годы приходят одни.

Я глубоко вздохнула. Прохладный воздух наполнил грудь ароматами свежей травы и цветущего чубушника. Весело чирикали воробьи. Природа жила своей жизнью, и ей не было дела до человеческих глупостей. И я, пожалуй, выкину их из головы. День обещал быть теплым и ясным, в самый раз для объезда владений, но, если я с этой белой кожей не хочу к вечеру превратиться в рака, надо позаботиться о шляпке и зонтике от солнца. Но сперва сбегать на пасеку проведать пчел, хотя они не должны бы роиться так рано.

Не должны бы, однако именно это они и собирались сделать — над пасекой кружилось множество пчел. Дед говорил, что первый, самый сильный рой обычно вылетает ближе к обеду. Неужели я упустила первый рой? Обидно, если так, но все же я решила не расстраиваться раньше времени. Бывают и исключения, в конце концов.

Надо предупредить остальных, что поездка может задержаться, и принести привой. Будь в доме кто-то умеющий обращаться с пчелами, другое дело. Я отлично помню, как страшно было стряхивать рой в первый раз — а ведь тогда рядом стоял дед! Я в свое время справилась со страхом, но не уверена, что мальчишки хотя бы попытаются, никому не охота рисковать ради чужого добра.

Когда я шла обратно, от пруда меня окликнула Варенька.

— Глаша, ты чего бегаешь туда-сюда?

Разве бегаю? Мне казалось, что я шла вполне спокойно. Торопиться не было причины — и собираться рой начнет не сразу, и, даже если я не успею с привоем, повисит несколько часов, правда, снимать его с куста боярышника будет не так удобно, как с заранее подготовленного шеста.

— Пчелы роятся. Нужно пересадить их в новый дом.

— Ой, можно я с тобой?

В этот момент поплавок из камышинки ушел под воду. Варенька неожиданно ловко подсекла, на леске забилась рыбина в две моих ладони. Я дернулась, Игнат, вставший при мне, как и полагалось, тоже напрягся, но графиня справилась. Бросила рыбу в подставленный сотским садок.

— Игнат, я пойду помогу Глафире Андреевне и вернусь, а ты пока уди здесь.

Наверное, это должно было прозвучать как приказ, но мне послышалось в голосе Вареньки что-то вроде извинения. Мужик улыбнулся в бороду.

— Как вам будет угодно, барышня. Пчела — божья тварь, работящая, поглядеть на нее — одно удовольствие. А я пока за вашей удочкой пригляжу.

Во дворе уже стояла телега, запряженная гнедой лошадкой, и переминались с ноги на ногу трое мужиков. Та плата, которую обозначил мне Герасим, подразумевала, что работники позаботятся о собственном транспорте: доски сами из леса не придут, а тащить их на плечах пару верст — радости мало.

Дворник заступил мне дорогу, вопросительно заглядывая в лицо. Со стороны любого другого мужика это было бы хамством, но немой мог привлечь мое внимание только так или прикосновением.

— Подними мальчишек, пусть притащат улей на пасеку. Пчелы роятся.

Герасим хмыкнул, постучал себя в грудь.

— Сам так сам, — не стала спорить я.

Он приложил сложенные ладони к щеке, потянулся, зевнул.

— Чтобы не ждать, пока эти лежебоки проснутся? — рассмеялась я.

Дворник кивнул.

— А чего это господа уже на ногах, а работники спят? — возмутилась Варенька.

— Разбудим, — не стала спорить я. — Но пока трое сонных мальчишек в себя придут, Герасим десять раз успеет улей на место поставить. Бери шест, а я прихвачу привой.

Мы успели вернуться вовремя.

— А они не ужалят? — поежилась Варенька, глядя на снующих туда-сюда пчел.

— Роевые пчелы обычно неагрессивны, — сказала я.

— Вы уверены? — поинтересовался из-за моей спины Стрельцов.

Его-то что сюда принесло?

Я оглянулась. Граф снял косынку, но не накинул ничего поверх рубахи, и тонкое полотно под лучами утреннего солнца почти не оставляло простора воображению. Волосы растрепались, несколько прядей упали на лоб, и он откинул их небрежным движением.

Интересно, как пчелы реагируют на феромоны? Человеческие, я имею в виду.

Что за дурь в голову лезет? Я заставила себя отвести взгляд.

— Если вы не станете бегать и размахивать руками, раздражая их. Или не вы. — Я выразительно посмотрела на Вареньку.

— Понял. — Стрельцов молча сграбастал кузину за талию.

— Эй. — Она шлепнула его по руке. — Не собираюсь я бегать! Если Глаша сказала, что пчелы сейчас не опасны, значит, так и есть.

Исправник хмыкнул.

— Пролетит какая-нибудь у тебя рядом с носом — и завизжишь, и забегаешь.

Я заставила себя расслабить вдруг окаменевшие плечи. Еще я не ревновала к пятнадцатилетке мужчину, который в мою сторону и не смотрит!

Сознание тут же подкинуло тот поцелуй. Я мысленно выругалась. Помрачение нашло, не иначе, причем на обоих — от усталости и стресса. И вообще. Пчелы. Я здесь ради пчел.

— Вот когда я буду пересаживать пчел из колод в новые ульи, тогда никого не позову: всякое может быть.

— Надеюсь, для меня вы все же сделаете исключение, — сухо заметил Стрельцов.

— Особенно вас. Пчелы могут быть смертельно опасны…

— Именно поэтому.

— Не хватало еще потом объясняться с властями из-за пострадавшего при исполнении должностного лица.

— Думаете, мне будет приятней объясняться из-за того что одна из богатейших землевладелиц уезда пострадала при моем попустительстве?

— Пока что все мое богатство вирту… эфемерно, учитывая размер долгов.

Пока мы препирались, пчелы начали облеплять привой. Я пристроила шест, на котором он висел, покрепче и жестом отогнала всех на край поляны.

— Герасим, ты можешь идти, дальше я сама справлюсь, — сказала я.

В самом деле, ему есть чем заняться. Сама я в это время заглянула в улей пострадавшей от медведя семьи. Там тоже все шло хорошо, пчелы спокойно работали: семья приняла новый дом. Я вытащила одну из рамок с расплодом и переставила в новый улей.

Оставалось только дождаться, пока рой соберется окончательно, повиснет на привое плотным клубом.

Зря я волновалась — рой выглядел большим и сильным. Хорошая семья будет.

Когда я пошла к привою, Стрельцов зашагал за мной.

— Я справлюсь, — сказала я.

— Не сомневаюсь в этом. Но мне ни разу не приходилось видеть, как занимаются пчелами. Любопытно же.

Он улыбнулся, и я не удержалась — улыбнулась в ответ. Взялась за шест, на котором висел привой с роем.

— Давайте я. — Стрельцов тронул меня за плечо и тут же отдернул руку, будто обжегся. — Эта штука выглядит увесистой.

Я не стала спорить. Стряхнула пчел в подготовленный улей и стала ждать, пока они уйдут на рамки.

— А они не улетят снова? — полюбопытствовал Стрельцов.

— Их удержит рамка с расплодом. Пчелы не бросят потомство.

— Все же рамки — это ваше изобретение. Однако я слышал, что люди как-то отлавливают рои и те не сбегают.

— Потому что их выдерживают в роевне, чтобы немного успокоились и растратили часть запасов меда.

— Вы действительно в этом разбираетесь, — задумчиво произнес он.

Мы помолчали, наблюдая, как пчелы словно утекают в щели между рамками.

— Какие они красивые! — ахнула Варенька, тишком подобравшаяся к нам. Стрельцов вскинулся, как будто собирался рявкнуть, но махнул рукой.

— Красивые, — согласилась я.

— И совсем не злые.

— Это пока. — Я улыбнулась, накрывая рамки холстиком. — Скоро они будут готовы защищать свой новый дом.

— И командир у них достойный, — сказал Стрельцов, пристально глядя на меня.

Я зарделась. Чтобы скрыть смущение, подхватила крышку улья. Стрельцов вынул ее у меня из рук, осторожно поставил на место.

— Что-то еще?

— Все. Можем собираться и ехать, если у вас нет больше дел в доме.

У Стрельцова дел не нашлось. Когда мы подошли к дому, Гришин уже заканчивал закладывать коляску, землемер сидел на скамейке под яблоней, явно радуясь солнечному дню. Я метнулась в дом за защитой от солнца. Шляпка для меня обнаружилась быстро, а вот зонтик-парасольку пришлось поискать. Я уже готова была плюнуть и уехать без него, чтобы не задерживать людей, но Марья Алексеевна не позволила. Пришлось лезть в кладовку, и, пока мальчишки двигали сундуки, чтобы достать нужное, я злилась на себя и за белокожесть, с которой обгораешь на солнце через четверть часа, и за бестолковость — знала ведь, что сегодня ехать, почему вчера не подумала! — а заодно и на этот мир, где еще не изобрели кремов для защиты от солнца.

Когда, раздраженная и одновременно смущенная тем, что семеро — точнее, четверо — ждут одну, я выбралась из кладовки, из кухни выходила Варенька.

— Ты еще здесь? — удивилась она. — А у нас такой улов! Погоди, я поеду с тобой.

— Мы не впихнемся в коляску, — попыталась воззвать я к здравому смыслу. Тщетно.

— Я попрошу Кира поехать верхом. Он мне не откажет.

— Ты уверена?

— Не откажет, потому что барышня не может у всех на виду разъезжать в одиночку в компании трех мужчин.

Любопытно, что Гришина она к «компании» не причислила.

— Погоди, я мигом!

Я покачала головой ей вслед — пусть родственники разбираются сами, — вышла на парадное крыльцо, к которому должны были подать коляску.

И обнаружила, что там стоит еще одна. И из нее, кряхтя, вылезает Кошкин.

Я мысленно выругалась. Стрельцов натянул на лицо безразличную маску, Гришин прикинулся простачком, Нелидов, кажется, напрягся. И только землемер остался равнодушен к появлению гостя, хотя, судя по всему, узнал его.

Кошкин поклонился. Гришин вернул поклон, как и землемер; Стрельцов не шелохнул бровью, Нелидов кивнул. Я тоже вынуждена была кивнуть, изображая вежливую хозяйку.

— Глафира Андреевна, рад вас видеть! — Купец похромал ко мне, добавляя на ходу: — И вас, господа.

Стрельцов дернул щекой, Нелидов едва заметно поморщился. В самом деле, поклоны поклонами, но первым Кошкин должен был поприветствовать графа и исправника в одном лице, и только потом меня. Либо купец совершенно не знал этикета — во что мне было трудно поверить, учитывая, что он посватался к Глаше, чтобы получить дворянство. Либо сознательно демонстрировал, что я принадлежу ему и потому в моем доме он имеет особые привилегии.

— Вам с вашей ногой лучше бы сидеть дома, Захар Харитонович, — мило улыбнулась я. — А еще лучше — поклониться княгине Северской и попросить ее о лечении.

Вряд ли, конечно, мое мысленное пожелание сломать ногу стало причиной его травмы, но человек все-таки.

— Благодарю за заботу, милая… — Кажется, скрежет моих зубов должен был быть слышен даже в Больших Комарах. — Но, при всем уважении к княгине, даме в столь юные годы, пожалуй, рано тягаться с природой и обещать исцеление. Я уж старинными, проверенными средствами обойдусь.

— Воля ваша, Захар Харитонович, — пропела я. — И нога ваша, вам и решать. Жаль, я не могу уделить вам больше внимания, прежде чем отправиться по делам.

За спиной хлопнула дверь, Варенька выпорхнула на крыльцо, держа в одной руке трость, в другой — парасольку.

— Вот я и готова! — воскликнула она.

Кошкин поклонился и ей. Графиня вопросительно посмотрела на меня.

— Захар Харитонович Кошкин, купец, заглянул к нам выразить соболезнования в связи со смертью Агриппины Тихоновны, — сказала ей я.

Графиня кивнула, разом потеряв интерес к чужому.

— Кирилл, я хотела тебя попросить…

— Не при посторонних, — отрезал Стрельцов. Варенька надула губки и уставилась на Кошкина с видом «ходят тут всякие».

— А далеко ли вы собрались, Глафира Андреевна? — решил не сдаваться тот.

— По делам имения, — холодно улыбнулась я. — Которые едва ли представляют для вас интерес.

— Ну что вы, Глафира Андреевна. Ваши дела беспокоят меня как мои собственные. К тому же негоже порядочной барышне разъезжать одной с мужчинами при всем честном народе. Боюсь, злые языки могут неверно это истолковать. Извольте в мою коляску.

Он потянулся к моему локтю, и у меня лопнуло терпение.

— Торговец учит дворянку правилам поведения в обществе? — Я скопировала интонации Людмилы Яковлевны, завуча, перед которой трепетали не только дети, но и директор.

Кошкин открыл рот, но я не дала ему издать и звука.

— Раз уж вы так печетесь о правилах благопристойности, потрудитесь объяснить мне, каким же образом, по вашему мнению, поездка в сопровождении представителей власти и честных свидетелей — господина исправника, лица государственного и оберегающего законность; господина Нелидова, благородного дворянина; господина землемера, лица образованного и находящегося при службе, и господина пристава, верного слуги закона, может быть истолкована превратно, а путешествие наедине с вами, Захар Харитонович, — нет? — Я чуть усилила голос, подпустив в него льда. — Разъясните мне, пожалуйста, эту тонкость вашего понимания приличий. И, если позволите, кого из перечисленных господ вы считаете способным повести себя столь непорядочно по отношению к даме, чтобы их присутствие могло вызвать пересуды?

Я сделала паузу, позволяя словам дойти до сознания купца.

— Как ваш жених я… — начал он.

— Должна напомнить вам, Захар Харитонович, что я не давала согласия становиться вашей — или чьей бы то ни было — невестой, — перебила его я. — Если же вы получили такое согласие от моей многоуважаемой опекунши, к ней вам и надлежит обращаться за разъяснениями, по какому праву она могла что-то обещать от имени недееспособной подопечной. Недееспособная барышня не имеет права вступать в брак. А дееспособная вольна сама выбирать, за кого, когда и как ей выходить замуж. И, уверяю вас, когда я задумаюсь о браке, я выберу человека, который будет считаться с моим мнением, в отличие от вас.

Я глубоко вздохнула, стараясь не дрожать от ярости.

— Поэтому с вашей стороны лучший способ позаботиться о моей репутации, которая так вас волнует, — немедленно покинуть мой дом и перестать распространять обо мне сплетни.