Хозяйка старой пасеки 2

21

Внутри кольнуло разочарование. «Чисто деловые отношения», — напомнила я себе. И не надо путать обычную галантность с чем-то личным.

— Кирилл Аркадьевич, я бы очень хотела вам помочь. Но я не помню ничего из того, что было до момента, когда я обнаружила тетушку с топором во лбу.

Стрельцов досадливо дернул щекой.

— Прошу прощения. Вы так здраво и практично мыслите, что я все время забываю. И все же, возможно, у вас есть предположения?

— Я бы сказала, что первым на ум приходит Лисицын. Если я восстановлю пасеку, цены на мед снизятся, а у него появится конкурент. Однако вы утверждаете, будто Савелий…

— Я этого не утверждал, — перебил Стрельцов. — Я сказал, что Гришин видел и узнал Савелия во дворе старосты — бывшего старосты Воробьева. А о том, что его подбил на вредительство ваш бывший управляющий, староста заявил вам сам.

— Он продолжает на этом настаивать? — полюбопытствовала я, не особо ожидая ответа, но Стрельцов кивнул.

— Якобы это действие должно было подманить удачу на вашу пасеку, после чего вы должны были простить Савелия и принять его обратно.

Я моргнула, пытаясь понять, как одно связано с другим. Стрельцов улыбнулся, видимо, забавляясь моей растерянностью.

— Крестьяне суеверны, и верования их непредсказуемы. Мне доводилось разговаривать с женщиной, которая считала: чтобы муж не изменял, нужно три дня подряд трижды в день собирать паутину с осины, потом заварить на ней чай и этим чаем напоить мужа.

— Помогло? — развеселилась я.

— Увы. В конце концов она отрезала… гм. Словом, все кончилось очень печально: он в могиле, она на каторге.

Последние слова напомнили мне кое о чем.

— А что со старостой? Что с ним будет?

— Вам решать.

— В смысле?

— Ущерб нанесен лично вам. Размеры его — в разумных пределах, конечно — определять вам. Насколько мне известно, улей с семьей пчел можно купить за стоимость пуда меда.

— Значит, двадцать отрубов, — кивнула я.

— Закон говорит, что за ущерб, сумма которого меньше двадцати отрубов, нанесший его должен быть отправлен в работный дом, где и будет находиться, пока не выплатит компенсацию пострадавшему. Однако он староста, и это особый случай. Он должен отвечать за общественный порядок и исполнение законов, а сам их нарушил.

— Вы не верите в его благие намерения?

— А вы? — усмехнулся Стрельцов.

Я пожала плечами.

— Как бы то ни было, на нем двойная ответственность: перед законом и перед барыней, на чьих землях стоит деревня, — продолжал исправник. — Поэтому решать, как его наказать, вам.

— А что бы вы посоветовали? Вам куда чаще приходится иметь дело с подобным.

— Обычно в таких случаях к штрафу добавляют розги.

Меня передернуло. Стрельцов это заметил.

— Вы хотите проявить милосердие. Но подумайте, не примут ли его за слабость.

Я неохотно кивнула. И все же все внутри противилось самой идее. Боль и унижение еще никого не сделали лучше и если чему и научили — ловчее выкручиваться и тщательнее заметать следы. Надо придумать какой-то другой выход. Увеличить штраф? Будет еще хуже. Скажут, что шкура своя и заживет, а вот деньги поди заработай.

— Хорошо, я назначу разбирательство на ближайшие дни.

Вот еще одна забота! Может, свалить ее на Нелидова? Нет. Тут как с учениками: каждый новый класс испытывает учителя на прочность. Если я сейчас спрячусь за спину управляющего — дам понять, что со мной можно не считаться.

— Не затягивайте. Я выпустил мужика, но не стоит оставлять ситуацию висеть в воздухе.

— Он не сбежит?

— Куда справный мужик побежит от дома и хозяйства? К тому же, если он так поступит, его семья станет в деревне изгоем. Нужно быть вовсе… — Он покрутил рукой, подбирая слова. — Вовсе ничего в душе не иметь, чтобы так поступить.

Я промолчала, сделав себе мысленную зарубку навести справки о семье старосты. Прямо помогать им было бы неправильно: говоря в терминах кинологов, незачем подкреплять нежелательное поведение. Но приглядеть и подумать стоило.

— Что касается Савелия, — вернул меня на землю Стрельцов. — Я никак не могу понять, зачем ему разрушать вашу пасеку.

— Месть? — предположила я. — Он лишился места, где мог воровать сколько угодно. А потом вы его еще и подстрелили.

— Тогда разумнее было бы спрятаться и выздоравливать, а не мстить.

Я хмыкнула.

— Когда это жажда мести согласовывалась с разумом? Вы только что рассказали мне про женщину. Она лишила своих детей кормильца, а сама пошла на каторгу. Что в этом разумного?

— Савелий — не темный мужик, а образованный дворянин, — покачал головой исправник.

— Был бы он разумным, не полез бы в дом в ту ночь. — Я подумала и добавила: — Если это был он. Бледность Савелия можно объяснить, к примеру, недосыпом или голодом.

Стрельцов ответил не сразу, и по его отсутствующему лицу было видно, что он перебирает события той ночи. А мне, как назло, вспомнился не огненный шар, летящий в голову, а нечаянные объятья и реакция, которую я почувствовала сквозь тонкую ткань. Как же некстати!

— Тот, ночной тать, выглядел опытным и хитрым. Быстро сообразил, что нагретые нюхательные соли будут вонять, травмируя чувствительный собачий нос.

— Дымовая завеса из подушки, — подсказала я, от души надеясь, что он не заметит мои горящие щеки.

— Да. Приманить медведя — тоже хитрое решение. Но чтобы тот же человек не сообразил: я примчусь на потревоженное заклинание?

— Опыт не означает всеведения, а хитрость — магической силы, или я ошибаюсь?

Стрельцов кивнул.

— Возможно, вы просто сильнее, — продолжала я. — В смысле, ваши заклинания. Савелий — если это Савелий — думал, что взломает их, но не сумел и убрался.

— Возможно, — согласился Стрельцов. — Но остается вопрос — зачем? Что такого на вашей пасеке, что очень мешает вашему бывшему управляющему? Конечно, можно предположить, что, лишившись работы у вас, он предложил свои услуги Лисицыну. Устранить конкурента, как вы выразились. Но… простите за откровенность…

— Вряд ли соседи воспринимают меня как конкурентку, — договорила за него я.

— Я ни в коем случае…

— Перестаньте, Кирилл Аркадьевич, я в самом деле понимаю, что вы хотите сказать. Я и соседей понимаю. Сперва девица совершает невероятную глупость, потом несколько лет ведет себя так, будто не в своем уме, совершенно ничем и никем не интересуясь. Трудно ожидать от нее — то есть от меня — разумного хозяйствования.

— Уверен, вы их всех удивите.

Я улыбнулась.

— Честно говоря, дела достались мне в таком виде, что удивить соседей — последнее, о чем я думаю. Справиться бы с хозяйством и с долгами.

— Справитесь. Но пока вариант, будто Савелия кто-то подкупил, чтобы вредить вам, кажется мне маловероятным. Сначала стоило бы отмести все более простые решения. В чем его личная выгода, если вы лишитесь своей пасеки?

— И дохода.

— У вас останется земля. На самый крайний случай можно отдать леса под вырубку. — Я возмущенно вскинулась, и Стрельцов добавил: — Я помню о ваших планах и говорю о крайнем случае.

— Я не могу предположить, что на уме у Савелия, — вздохнула я. — Личная выгода у него была, когда он обворовывал тетку. Этой возможности не стало, так что ничего, кроме мести, я придумать не могу.

— Но мне все же кажется, дело в чем-то другом, — не унимался исправник.

Мы снова замолчали. Я так и этак крутила в голове все случившееся.

— Вы были в городе. Проверили его банковские вклады?

— Официально я не могу это сделать без распоряжения высших властей. — Он тонко улыбнулся. — Просто потому, что такой процедуры не предусмотрено законом.

— А про неофициально я не хочу ничего знать, — кивнула я.

— В любом случае люди нашего круга редко держат деньги в банке. Обычно их хранят в тайнике в доме или при себе.

Мы переглянулись.

— Тайник! Он сбежал в чем есть, не успев ничего прихватить. Возможно ли, что где-то в доме остались его сбережения? Где-то в пустой комнате, где никто случайно не найдет тайник во время уборки.

— Это бы объяснило, зачем он лез в дом, — кивнул Стрельцов. — Если это он. Но пасека… Или вы нашли в пустых ульях что-то интересное?

— Я бы вам сообщила. — До меня дошло. — Омшаник! Я нашла омшаник, и там были какие-то мешки.

— И вы молчали!

Он воскликнул это так громко, что конь заплясал. Стрельцов удержал его.

— Я подумала, что вам не понравилось двигать сундуки в кладовой. Не могу же я звать исправника в каждый хламовник.

— Глафира Андреевна. — Мне показалось, что он едва сдерживается. — Очень прошу вас следовать вашему же совету. Просто спросить. Гришин. Гони!

Гришин выпрямился, взмахнул было вожжами, но удержал движение на середине.

— Воля ваша, ваш-сиятельство, но куда ж гнать по такой дороге? Этак и барышню из коляски вытрясем.

Стрельцов глянул на подчиненного так, что я испугалась, но Гришин и в ус не дул.

— Стоял тот омшаник сколько времени — и еще постоит. Чар-то ваших, поди, никто не побеспокоил?

Исправник неохотно кивнул.

— Вот и некуда торопиться, — заключил пристав, но все же тронул вожжами лошадь, и та прибавила шагу.

— Кирилл Аркадьевич, если вам любопытно…

Он сжал поводья.

— Любопытство — удел скучающих дам, — перебил меня он. — Я веду расследование.

Я проглотила ругательство.

— Ах вот как. Что ж, спасибо, что указали мне мое место. — Я откинулась на сиденье коляски. Да, я выбрала неудачное слово, но все равно не заслужила подобной отповеди. — Если вам так не терпится вести расследование, вы вполне можете не ждать скучающую даму и отправиться вперед самостоятельно.

Он дернул щекой. Холодно произнес:

— Я не могу обыскивать принадлежащие вам строения без вашего участия или присутствия вашего законного представителя. И делать это нужно при свидетелях, само собой.

— Там Нелидов и Марья Алексеевна. Управляющий — мой законный представитель, а Марья Алексеевна и Варенька сойдут за свидетелей.

— Моя кузина — явно заинтересованное лицо.

О, еще какое заинтересованное! Она-то точно не откажется от развлечения. Но, пожалуй, об этом мне лучше промолчать, чтобы не злить его еще сильнее.

Или, наоборот, поддеть в отместку за «скучающую даму»? И куда только делась взрослая и разумная женщина, которой я пыталась быть четверть часа назад!

— Я все же настаиваю на вашем присутствии, — продолжал исправник. — Как хозяйки. Мое… любопытство не столь велико, чтобы не выдержать лишние полчаса. Это вопрос процедуры и законности.

Конечно. Процедуры. Законности. Как мне вообще взбрело в голову, будто его волнует что-то кроме этого?

— Как скажете, Кирилл Аркадьевич. — Я наклонилась к приставу. — Гришин, прибавь ходу. Я не стеклянная, не развалюсь.

— Нет, — заявил Стрельцов прежде, чем пристав успел отреагировать.

Мое терпение лопнуло.

— Кирилл Аркадьевич. — Знал бы он, чего мне стоило не заорать. — Вы предложили мне последовать моему же совету. Так вот, следуя ему, я спрашиваю: вы недовольны тем, что я попыталась командовать вашим подчиненным, или просто не хотите со мной соглашаться, даже если я скажу, что сейчас — белый день, хотя до вечера не так уж далеко?

Я не видела лица Гришина, но, судя по тому, как он повел плечами, пристав то ли ждал взрыва, то ли едва сдерживал веселье. Стрельцов приостановил коня, сравнявшись со мной, однако отвечать не торопился. И когда я уже решила не ждать, что меня удостоят ответом, и подчеркнуто внимательно уставилась на дорогу поверх плеча возницы, исправник негромко сказал:

— Я беспокоюсь о вашей безопасности. Гнать по такой дороге — действительно верх неблагоразумия.

— Сдаюсь, — вздохнула я.

— Прошу прощения?

— Ничего. Просто сдаюсь.

Остаток пути мы проделали молча. Только спина Гришина выражала явное неодобрение — а может быть, мне это просто казалось. Неподалеку от усадьбы нам встретилось стадо — судя по всему, Софья все-таки забрала своих коров. Но саму ее мы не повстречали, зато около дома стояли две коляски. Одну я видела у крыльца Северских, а вторая чья?

— Похоже, у меня гости. — я вылезла из коляски не дожидаясь, пока мне подадут руку. Получилось не слишком изящно, но хоть в юбках не запуталась. — Боюсь, осмотр придется отложить.

Стрельцов отвел взгляд от моих туфелек. Кажется, подол я все же задрала высоковато. Но по его лицу, как всегда, ничего нельзя было прочитать. Как и по тону голоса — тому светскому тону, который особенно меня бесил.

— Я подожду. Надеюсь, что нам не понадобится лезть в омшаник в темноте. Впрочем, на этот случай есть огневик.

Я посмотрела на солнце. Все еще высоко. Какой бесконечный сегодня день!

— Я постараюсь… быстрее, — непонятно зачем начала оправдываться я. — Кажется, Софья Александровна заболталась с Марьей Алексеевной.

— Я подожду, — повторил он. — Как заметил Гришин, омшаник стоял все это время и еще постоит. Гришин покараулит.

— Как прикажете, ваше благородие! — вытянулся пристав.

Федька повел мою лошадь на задний двор — распрягать.

— А чья вторая коляска, вы знаете? — полюбопытствовала я.

Стрельцов молча покачал головой. Повел рукой, будто собираясь подставить мне локоть, но вместо этого выпрямился, выжидающе на меня глядя. Ах да, я же хозяйка, мне нужно идти в дом первой. И не выдумывать невесть что: в столице даже Вареньке нельзя было бы взять его под руку. В провинции нравы чуть проще, как я успела узнать, но и здесь даме не простят прогулку под руку с посторонним мужчиной.

Я обнаружила, что стою и завороженно смотрю ему в глаза. Смутившись, припустила по лестнице, так что на верхних ступеньках пришлось перевести дух. Стрельцов отстал лишь на шаг, и у него, в отличие от меня, дыхание не сбилось. Пропади оно все пропадом! Лучше бы мне подумать о том, чей это незнакомый мужской голос поддакивает в моей гостиной очередной байке Марьи Алексеевны.

Я толкнула дверь. Софья Александровна улыбнулась мне из кресла. Мужчина встал, поклонился Стрельцову — тот кивнул, потом мне. Марья Алексеевна поднялась мне навстречу.

— А вот и наша хозяйка вернулась! — Она обняла меня, шепнула на ухо: — Лисицын, Павел Никифорович. Отстранившись, добавила: — Софья Александровна уже рассказала мне о ваших договоренностях.

Лисицын, значит. Встреть я его на улице, сказала бы… Ничего бы не сказала. Обычный мужчина, каких сотни. Не слишком высокий, но и не коротышка, уже не юнец, но пока не старик. С заметным животиком, но еще не толстый. Лицо… тоже ничем не примечательное, так и подумаешь, что горазд чужим поживиться.

Впрочем, если бы у всех мелких воришек на лбу светилась печать, все было бы куда проще.

Лисицын еще раз поклонился мне.

— Глафира Андреевна, я заехал принести извинения…

Неужели так при исправнике и признается?

— … что не смог присутствовать на похоронах вашей тетушки. Приношу вам свои самые искренние соболезнования. Безвременная кончина Агриппины Тимофеевны — удар для всех нас.

— Понимаю вас, Павел Никифорович, — склонила голову я. — Благодарю за соболезнования. Это в самом деле утрата.

Действительно, такую удобную бабку пристукнули. А теперь разбирайся с новой хозяйкой.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала я.

— Нет-нет, я постою, — засуетился Лисицын. — Кирилл Аркадьевич, прошу вас.

Свободное кресло в гостиной оставалось только одно, а усаживаться на диван вместе с хозяйкой дома дозволялось только дамам и родственникам.

Ну и пусть стоит, если желает уступить место высокому начальству. Я устроилась на диване рядом с Марьей Алексеевной, Стрельцов, не жеманясь, опустился в кресло, Лисицын отошел к окну.

— Глафира Андреевна, я вспомнила, что не смогла ответить сразу на ваше письмо, — сказала Софья. — Мне нужно было подумать и посчитать. Сейчас самый сезон, вы понимаете. Все же я полагаю, что смогу высвободить и прислать вам один из своих прессов. В знак признательности за разумное отношение к своим и чужим делам.

— Спасибо, Софья Александровна, вы меня очень обяжете, — склонила я голову. Интересно, Марья Алексеевна постаралась или Софья сама остыла по дороге и подумала? Вряд ли сестра председателя дворянского совета — полная дура.

— Не за что. — Ее улыбка не выглядела натянутой. — Какие счеты между соседями?

— К слову, — вспомнила я кое-что еще. — Вы высаживаете клевер для своих коров?

— Конечно, — кивнула она.

— Не уступите ли мне три-пять пудов семян в счет нашей осенней договоренности?

Конечно, Нелидов говорил, что клевер нетрудно купить, но зачем мне сейчас тратить деньги, которых и так немного?

Софья просияла.

— С большим удовольствием.

Мы обговорили цену и после пары ничего не значащих фраз Софья удалилась. Лисицын проводил ее внимательным взглядом. Похоже, слова о сотрудничестве стали для него неожиданностью. Софья, случайно или намеренно, усилила мою позицию в непростой беседе, которая предстояла сейчас.

— Садитесь, Павел Никифорович. — Я указала на освободившееся кресло.

Тот покосился на исправника, прежде чем сесть. Стрельцов сделал свою фирменную морду кирпичом и удаляться под благовидным предлогом явно не собирался. Значит, говорить прямо не выйдет. Придется устраивать спектакль.