Хрущевка княжны Соколовской 2

Глава 10

– Боитесь? – с насмешкой спросил Тарковский, когда дверь за нами захлопнулась.

– Справедливо опасаюсь, – поправила я, сразу усаживаясь за стол, чтобы создать между нами хотя бы иллюзорную преграду. Почему-то казалось, что так спокойнее.

– И что же я по-вашему могу сделать? Рассказать всем, что вы на самом деле не Марго? – князь рассмеялся, и даже сейчас, в атмосфере сильного напряжения, его смех парадоксальным образом казался мне приятным. – После таких заявлений меня самого могут в дом умалишенных отправить.

– Хотите сказать, что никак не используете эту информацию? – я даже фыркнула, настолько уж смешными казались собственные слова.

– Я этого не говорил. Но я не намерен вам вредить, – судя по звуку шагов, Владислав остановился у окна. Он явно не спешил приниматься за дела.

– Значит, намерены использовать новые данные мне во благо? – я уже едва не смеялась в голос.

– И этого я тоже не говорил, – ответил князь неожиданно резко.

– Так зачем вам вообще было выпытывать из меня это дурацкое признание? – не выдержала я и все-таки обернулась.

Тарковский смотрел в окно, его правая рука зависла у лица так, будто в ней должна быть сигарета. Но никакой сигареты я конечно же не увидела. Князь не ответил – впервые за все то время, которое я его знаю.

– Не смотрите на меня так. Я не курю с тех пор, как покинул военную службу, – бросил он небрежно, переводя тему.

– Мне все равно, – чувствуя, что раздражение уже едва ли не плещет через край, я пододвинула к себе календарь, в который точно что-то записывала в пятницу.

К счастью, от продолжения странного разговора меня спасли другие преподаватели. И до конца дня я без труда избегала общества Тарковского. Правда, его слова все никак не шли из головы. Я думала о том, что он сказал, вернее о том, чего не сказал: не из праздного же любопытства он меня оружием пугал. Наверняка ведь была какая-то причина, по которой он так старался подтвердить свои подозрения. Но если это не ради того, чтобы вынудить меня выйти за Яринского, и не ради того, чтобы мне помочь, то на кой черт ему это вообще понадобилось?

За попытками решить загадку я едва не забыла, что должна отправить ответ настойчивому престарелому ухажеру. Витиевато извинившись за поздний ответ, я посетовала на отсутствие подходящих нарядов у себя и у сестер, но прямого согласия присутствовать на приеме не дала.

Конечно, Яринский не идиот и заметит эту маленькую хитрость. Но чтобы выбить из меня согласие, ему придется обменяться со мной еще как минимум парочкой писем. А я уж постараюсь затянуть эти своеобразные переговоры на максимально приличный срок.

Когда мальчишка-посыльный унесся вниз по улице на белом велосипеде, сверкая синим платком, я проводила его взглядом, стараясь не думать об ощущении удавки, которая как будто все теснее сжимается на горле.

Ответ Яринского настиг меня вечером, когда я выходила из здания университета. Даже не оборачиваясь, я почувствовала внимательный взгляд Тарковского, который шел следом за мной, но он тут же свернул куда-то в сторону парковки. Разумеется я не стала провожать его взглядом – много чести.

Письмо решила не открывать. Сегодня я обещала Марине, что загляну в тот дом творчества молодежи, где она репетирует. Меня и еще нескольких членов семей других участников оркестра пригласили, чтобы обкатать на нас новую программу. Марина назвала это «премьерным концертом», и я конечно же не смогла ей отказать. А Яринский подождёт, пока у меня появится время читать всякий бред от него.

Первое время непрочитанное письмо жгло карман, но войдя в здание, наполненное звуками шагов, музыки, тихими разговорами и смехом молодых людей и девушек, я почти сразу забыла о глупом клочке бумаги. Поднявшись на второй этаж, быстро отыскала просторный зал, где в несколько рядов стояли потрепанные жизнью стулья. Марину заметила за роялем, она что-то очень эмоционально, но тихо обсуждала с Павлом Ртищевым – тем самым юношей, который выручил ее и меня на прошлом концерте, не позволив Снежину устроить скандал.

Молодой человек что-то говорил, иногда отбрасывая со лба черные волосы. Марина слушала, поджав губы, иногда кивала, иногда качала головой и что-то показывала на клавиатуре рояля, не касаясь ее, а только проводя пальцами над инструментом.

– Вижу, и средняя из княжом обрастает сомнительными связями. Будто мало вам самой знакомства с Краузе, а вашей младшей – общества Александра Морозова, – знакомый голос слева почему-то даже не удивил.

Я покосилась на Петра Ермакова, даже не пытаясь скрыть досады оттого, что встретилась с ним.

– И вам добрый вечер, – процедила сквозь зубы, давая понять, что его комментарии меня не интересуют. – Вы инспектируете не только проявления магии, но и нравственность дочерей княжеских родов?

– Небо упаси! – всплеснул руками Петр в притворном испуге. – Мне лишь небезразлично, в какой компании вращается моя дочь.

Точно не обычный чиновник от министерства. Может, бывший милиционер? Сыщик или следователь? Попробую у Краузе завтра спросить, кто этот Петр Ермаков вообще такой.

– Почему вы считаете, что внук барона фон Фреймана – сомнительная компания для моей сестры? – пошла ва-банк я, подозревая, что Ермаков знает что-то, о чем большинству других посетителей неизвестно.

– В последнее время Ртищевы в немилости в круге, – тихо ответил чиновник, поглядывая на Павла задумчиво. – Насколько мне известно, именно из-за выходок наследника. Так что рекомендую вам и вашей сестре проявить умеренную осторожность.

«В круге»… Он сказал это так, будто я должна знать, что за круг такой и кто в него входит. Что-то вроде неофициального – а может и официального, черт его знает – сборища дворян, которые следят за делами в городе? Если так, то любопытно, на самом ли деле они влиятельны, или это просто кучка стариков, которые цепляются за остатки ускользающего сквозь пальцы влияния?

Надо бы выяснить, но если спрошу на прямую у Ермакова, он наверняка сочтет это подозрительным. Я как дочь княжеского рода наверняка должна знать про этот круг и сама.

– Почему вы мне об этом рассказываете? – спросила только чтобы хоть как-то продолжить разговор и заполнить тишину до начала концерта.

– Исключительно потому, что моя дочь, кажется, все больше времени проводит в компании ваших младших сестер. И мне крайне не хотелось бы, чтобы эта компания стала сомнительной. Да и случись что с вами – у меня будут проблемы, – пояснил Ермаков с таким равнодушием, будто говорит совершенно очевидные вещи.

Для него может и очевидные.

– Уверяю, со мной ничего не случится, – отмахнулась я от ворчания надсмотрщика.

– Краузе такой уверенности не выказывал. По его словам, ваши таланты, скажем так, выше средних. И стресс для вас вреден, – покачал головой Петр.

Уж не поэтому ли ты сейчас пытаешься вогнать меня в этот самый стресс?

Я медленно вдохнула и так же медленно выдохнула, позволяя злобе покинуть грудь вместе с воздухом.

Заиграли первые аккорды скрипки, освобождая меня от необходимости что-то отвечать чиновнику, и я с облегчением перевела взгляд на сцену. Однако хоть и смотрела вперед, не видела перед собой детей и едва ли слышала музыку. Все внимание поглотили собственные размышления.

Краузе конечно же докладывается тому, кто от имени закона его контролирует. Логично со стороны мага поддерживать хорошие отношения с тем, кто в случае проблемы первым припрет его к стене. И про мои успехи наставник, выходит, не забывает упомянуть. Но почему Эдуард не рассказал о моих способностях мне самой? Не хотел волновать? Или опасался, что я поспешу распорядиться ими на свое усмотрение? Или пытается контролировать? Насколько вообще обоснованы его решения и действия?

Слишком много вопросов. Часть из них стоит задать завтра, если моя сила не угробит меня раньше, конечно.

К тому моменту, как я разобралась с новой информацией, концерт уже подходил к середине. Марина и Павел на этот раз играли не по очереди, а в четыре руки. Хотя иногда юноша позволял ей исполнять сольные партии. В эти моменты он несколько раз сжимал и разжимал дрожащие руки, но на его лице сохранялась безупречная доброжелательная улыбка.

Интересно, что с ним случилось?

Я покосилась на Ермакова, раздумывая, стоит ли спросить у него, но чиновник сам наклонился ко мне и кивнул в сторону сцены.

– Бедный паренек. Мало того, что на него теперь вся семья ополчилась, так еще и руки избиты, наверное уже никогда полностью не восстановятся, – в голосе чиновника я расслышала даже что-то вроде сочувствие.

– Почему вы думаете, что не заживут? – я от любопытства даже подалась чуть ближе к собеседнику.

– Я думал, весь город знает, – Ермаков покачал головой и покосился на меня удивленно. – Мать из него мирового пианиста все хотела сделать, нанимала учителей. Один из них до того ему по рукам бил, что однажды пальцы переломал. С тех пор ни о какой карьере никто не заикался даже. А разговоров-то было…

Меня пробрала холодная дрожь. Да уж, действительно не позавидуешь парню. Тем более, что раз он даже с болью в руках продолжает играть, значит музыку и в самом деле любит. Зачем же было так его калечить? Уж не специально ли кто-то подговорил наставника?

Я дослушивала концерт в молчании. Печальная история Павла никак не шла из головы, и когда вечером мы с сестрами пили чай с вишневым пирогом – экспериментом Марты – я рассказала им о том, что узнала от Ермакова.

– Я тоже слышала, что учитель ему руки побил, – кивнула младшая сестра. – Очень жаль, но может, это и к лучшему? Говорят, что сам Павел не хотел выступать за деньги.

– Да, он считает, что наслаждаться искусством достойны все, и неважно, могут ли они заплатить, – подхватила Марина, которую заметно опечалил мой рассказ. – И про круг он тоже кое-что говорил… – сестра вдруг залилась краской и замолчала.

– Расскажите мне, что за круг. Я почему-то совершенно про него не помню, – попросила я, радуясь, что могу задавать девочкам подобные вопросы открыто.