Хрущевка княжны Соколовской 2

Глава 12

– Я в этом в люди не выйду, – совершенно искренне возмутилась я, разглядывая бесконечные ряды рюшей на бежевой юбке и огромный бант за спиной.

Это что, шутка какая-то? Если нет, если это – действительно хороший тон на местных банкетах, все равно даже пистолет у виска не заставит меня влезть в такое отвратительное платье.

Сестры с не меньшим ужасом смотрели на наряды, предложенные им. Не менее старомодные и слишком уж тяжеловесные для их совсем юного возраста.

– Может, вы и правы, стоит добавить рюшей еще и на лиф, тогда образ получится более сбалансированным, – кивнула владелица ателье и подала знак швеям. Те перестали суетиться вокруг меня и переметнулись к платью.

Я вздохнула чуть свободнее, но все равно чувствовала, что от спертого воздуха и бесконечного мельтешения юбок голова кружится все сильнее. Надо срочно что-то с этим делать: вряд ли на этот раз Тарковский окажется рядом, чтобы в очередной раз меня спасти.

– Девочки, подробно объясните Анастасии, чем именно мы недовольны, – я повернулась к сестрами так, чтобы надменная огромная дама не видела выражения моего лица, быстро подмигнула девочкам и, отмахнувшись от очередной швеи, поспешила к выходу. – Мне нехорошо, надо подышать свежим воздухом.

Не позволяя никому меня проводить, выскользнула из ателье и свернула с широкого тротуара в уютный двор с парочкой раскидистых деревьев, под облысевшими кронами которых стояли давно не крашенные скамейки. С облегчением опустилась на одну из них и прислушалась к ощущениям.

Дышать становилось проще, мир перестал вертеться перед плывущим взглядом, и хоть я все еще чувствовала слабость, она хотя бы не мешала думать.

Итак, сильное волнение, шум, большое количество людей вокруг и душные помещения – вот факторы, которые могут спровоцировать очередной «приступ» магического возмущения. И что-то мне подсказывает, что эти приступы – не совсем норма. Или даже не совсем магия? Не солгал ли мне Краузе, когда сказал, что так проявляется недовольство стихии, или, может, он и сам точно не знал, в чем проблема?

В деталях припоминая все те случаи, когда мне вдруг становилось плохо, я начала ловить отголоски и других ситуаций: одновременно знакомых и нет. Снова просторная аудитория, наполненная студентами, и я перед ней. Десяток вкладок, открытых на мониторе компьютера, и стопка курсовых работ, неровно сваленных в углу стола. Голод, усталость, собственный хриплых голос, мельтешение вокруг, крики… «Скорую!».

– Марго! – я вздрогнула, вырванная из воспоминаний окриком Марты. – Это совершенно невозможно. Напиши пожалуйста Константину Георгиевичу, что это ателье не отвечает никаким современным требованиям, – со смехом говорила она, приближаясь.

Я поднялась и натянула на лицо улыбку. Картины далекого, уже почти эфемерного прошлого все еще стояли перед глазами, но живу я сейчас, и решать надо насущные проблемы.

– Что, ни одного подходящего платья? – на всякий случай уточнила я у Марты.

Та кивнула, расплываясь в веселой улыбке.

– Даже разыгрывать ничего не пришлось, наряды этой мадам и правда безвозвратно вышли из моды, – подтвердила она.

Домой мы вернулись поздно. Я поленилась готовить и мы с сестрами поужинали в милом кафе неподалеку от ателье, и оказавшись в квартире, почти сразу разошлись по комнатам.

Я до сих пор чувствовала слабость и надеялась, что усну, как только голова коснется подушки. Уже предвкушала утреннюю пробежку и то, как прояснится в голове после нее, но сон не спешил заключать меня в объятья.

Стоило только закрыть глаза, как в памяти тут же раздавался крик.

«Скорую!».

Сквозь нечеткость воспоминаний я видела кабинет, очень похожий на тот, в котором работаю сейчас. Людей в строгих костюмах, чувствовала все нарастающую боль в груди. Но вдруг какая-то неведомая сила ударила, выбивая из легких остатки воздуха, а вместе с ними, кажется, и саму душу. Сознание яркой вспышкой взметнулось над полом и погасло, а потом зажглось вместе с очередным вдохом – уже на крыльце университета имени Распутина.

Так ли уж случайна моя смерть и мое пробуждение в этом странном мире, или кто-то в самом деле посодействовал перерождению?

Я прокрутила воспоминания еще раз, тщательно вглядываясь в каждую деталь собственных ощущений, но так и не смогла заметить вокруг никого и ничего подозрительного. Впрочем, магу вовсе не обязательно быть рядом, чтобы совершить обряд.

Проснулась я разумеется разбитая, и даже пробежка под аккомпанемент шуршащих листьев и гомона сбившихся в стаи птиц не подняла настроения. Входя на кафедру, я думала, что хуже уже быть не может, и мечтала только о чашке кофе, но по взглядам, которые тот час же на меня устремились, поняла, что этому дню еще есть чем меня удивить.

Юлия Петровна поглядывала на меня с любопытством и сочувствием, Григорий Остапович – с явным осуждением. Выражение лица Владислава оставалось нечитаемым, но судя по тому, каким холодом блестели карие глаза с янтарными искрами, случилось что-то малоприятное.

На несколько мгновений я опешила, а когда все же собралась с духом и уже решила спросить, в чем дело, Тарковский бросил на мой стол какую-то желтушную газету – сборник местных сплетен.

«Княжна Соколовская беременна?» – вопрошал один из заголовков передовицы.

Я с удивлением пробежала взглядом по строкам желтушной заметки. Ее автор со слов одной из швей, которая конечно же пожелала остаться анонимной, рассказал о резком ухудшении моего самочувствия. Приплел и тот факт, что я уже отказывалась посетить «некое мероприятие для узкого круга лиц», на которое должна была явиться с Яринским. Из из совокупности этих незначительных событий сделал свой феерический вывод.

Я усмехнулась и небрежно вернула газету на стол Владислава. Если ему нравится читать такого рода издания, разве я могу запретить?

– Будете оспаривать? – князь вопросительно изогнул бровь, кажется, несколько удивленный моим спокойствием.

– Не хватало еще спорить с дураками, – отмахнулась я и вернулась к рабочему месту.

На этом вопрос оказался исчерпан. Вернее, так я думала до тех пор, пока на обеде не получила очередную записку от Константина Георгиевича.

Перечитала ее несколько раз, пока пила чай и ловила на себе любопытные взгляды студентов. Похоже, слухи расползлись уже по всему университету и особенно внимательно за мной следили именно здесь. Кажется, все вокруг ждали, что я вот-вот сорвусь с места и побегу в сторону уборной. Что за глупость?

Яринский в письме уже откровенно угрожал, но прикрывал истинные намерения беспокойством о моем здоровье. Сокрушался о «гнусных журналистах», которые так извратили факты, и предлагал мне отказаться от визита к графу Панину. Однако за этим предложением крылся явный намек: если я не составлю ему компанию и на этот раз, следующая статья обо мне будет уже куда менее безобидной. Похоже, в конце концов этот наглый банкир решит настолько испортить мою репутацию, чтобы у меня и вовсе не осталось выбора.

Перечитав записку в очередной раз и убедившись, что вено поняла все скрытые в ней намеки, я отложила лист бумаги и прикрыла глаза. Именно сегодня, после ночи тяжелого сна, под серым осенним небом, мне впервые по-настоящему захотелось сбежать. Сменить имя, покинуть город, забрав с собой только диплом и знания, полученные здесь за пару месяцев. Не слышать больше в свой адрес это идиотское и совершенно бесполезное «княжна», и просто жить, отказавшись от обязанности расплачиваться с кучей долгов – моральных и материальных – которые даже не я сделала.

Наверное, так бы и поступила в порыве апатии, если бы не мысль о сестрах. Девочкам нужен не только защитник и не просто старшая сестра-квочка, которая вместо матери удачно выдаст их замуж. Им нужен кто-то, кто научит их рассчитывать и на себя в том числе. Я им нужна: как человек, а не как исполнитель чужой работы.

– Прошу прощения, княжна, с вами все в порядке? – я даже не вздрогнула, услышав голос Тарковского. Настолько привыкла, что даже странно.

Посмотрела на него, но не ответила: лгать не хотелось, отвечать правду и вовсе опасно.

– Не доверяете, – князь с пониманием улыбнулся и без приглашения уселся за стол.

– Вы бы тоже не доверяли человеку, который пару дней назад угрожал вам, – выдохнула я, переводя тему в безопасное русло шутки.

– Прошу вас, пистолет был не заряжен. Я бы не посмел всерьез угрожать женщине, – поморщился Тарковский.

Тем временем внимание студентов и тех немногих преподавателей, которые предпочитали обедать в общей столовой, все сильнее сосредотачивалось на нас.

– Вам бы тут не задерживаться. Я не против обменяться с вами еще парочкой колких реплик, но если мы будем беседовать слишком долго, история о моей беременности может обрасти новыми подробностями, – я указала взглядом на стайку старшекурсниц, которые переводили оскорбленный взгляд с меня на князя и обратно.

Владислав засмеялся, его тихи и глубокий голос заставил меня невольно улыбнуться в ответ. Умеет же быть приятным собеседником, если захочет!

– Даже если и так, про меня вряд ли станут писать в газетах, – отмахнулся он.

– Думаете, вы настолько скучная персона? – спросила я только для поддержания разговора.

– Думаю, что просто не осмелятся, – в голосе князя появились стальные нотки, но мягкий взгляд сгладил странное впечатление от резкой перемены тона. – Даже если я осмелюсь сопровождать вас на прогулке. Скажем, в эту субботу?

Удивленная предложением, я даже не сразу нашлась, что ответить. Зачем ему? Что еще он хочет у меня выведать? Или снова угрожать собирается? Да и вообще, в субботу же прием у Панина, так какого черта он творит?

От размышлений отвлекла короткая трель телефона. Я включила его и пробежала взглядом по короткой строке сообщения. Писала Наталья.

«Я нашла информацію, подготовьте самые горячіе подробности своей личной жизни. Завтра въ 18:30 на томъ же мѣстѣ».

– Боюсь, в субботу я могу быть занята, – я улыбнулась князю и поднялась из-за стола, слишком взволнованная, чтобы продолжать с ним беседу.

– Уж не намерены ли вы в сопровождении Константина Георгиевича явиться на день рождения графа? – в вопросе Владислава злоба граничила с явным удивлением.

Я лишь пожала плечами: все зависит от того, насколько полезной окажется информация, собранная журналисткой, и успею ли я использовать ее за оставшееся очень короткое время.