Хрущевка княжны Соколовской 2

Глава 4

– Не ожидал, но крайне рад, – Яринский суетился, усаживая меня в кресло в просторном и до тошноты пафосном кабинете.

Я ожидала увидеть что-то роде бесконечного ряда столов, за которыми улыбчивые девушки предлагают людям кредиты, но контора Яринского оказалась классом повыше. Может, где-то и существовало отделение для простых смертных, но здесь явно принимали только элитных посетителей. Тех, с кого можно стрясти баснословные суммы.

Если бы покойному князю Соколовскому вздумалось взять здесь деньги взаймы сейчас, то его бы и на порог не пустили. И так для обнищавшей княжеской семьи было бы лучше. Но что сделано, то сделано.

– Не желаете ли чаю, кофе? – старик продолжал крутиться по кабинету, как юла, и даже крикнул секретаршу.

– Ничего не нужно, Константин Георгиевич, – отмахнулась я, понимая, что даже глоток воды в горло сейчас не полезет от нервов и отвращения. – Я к вам по делу.

– О, как любопытно, – судя по легкой усмешке, мои слова Яринский всерьез не воспринял. – И по какому же?

Он сел не в начальственное кресло, а напротив меня, и вложил круглые морщинистые руки на коленях. Наверное, он ожидал, что я пришла сообщить о согласии на брак. Я с трудом подавляла улыбку, представляя его разочарование.

– Я бы хотела получить копии всех договоров о займе, начиная с того, который был заключен с вами моим отцом, и заканчивая тем, который вы показывали мне вчера.

– Разумеется, конечно, – не выказав ни малейшего признака волнения, Яринский снова позвал секретаршу. Миловидная девушка, которая, судя по затаенной злобе во взгляде, уже устала бегать туда-обратно без результата, тем не менее услужливо улыбнулась.

Отдав ей распоряжение сделать копии документов, Яринский махнул рукой и юная блондинка скрылась за дверью.

Мы снова остались наедине, и только сейчас я поняла свою ошибку: надо было взять кого-нибудь с собой. Хотя бы сестер. Хотя бы Марину. Но теперь даже секретарша, судя по стуку каблуков, куда-то ушла, и мне оставалось надеяться только на порядочность Яринского. Отсутствующую у него напрочь, судя по алчному блеску в маленьких выцветших глазах.

Стараясь избавиться от нервозности, я встала и медленно пошла вдоль деревянных полок с книгами, судя по пыльным обложкам, ни разу не читанными и стоящими здесь для дополнительного пафоса. Мои действия вызвали у банкира только улыбку – он явно чувствовал себя хозяином положения. А у меня от неясной тревоги по коже бегали мурашки.

Предстояло продержаться без скандала до тех пор, пока не вернется секретарша. И к моменту ее прихода не оказаться скомпрометированной.

Я до сих пор так и не обратила внимания на местные правила, касающиеся чести девиц. Тот факт, что мне не возбранялось оставаться на кафедре наедине с тем же Тарковским, а сестры без зазрения совести пригласили в дом Андрея, наводил на мысль, что нравы в этом мире не так уж и строги. Но одно дело – тихая беседа, которая не стала достоянием общественности, другое – факт позора или порочной связи, известный другим людям. Что-то подсказывало мне, что если секретарша застанет меня в объятьях этого мерзкого старика, то отвертеться уже не получится.

Черт!

– Вы больше ничего не хотите мне сказать? – с намеком уточнил Яринский, наблюдая за мной со своего насеста. – Быть может, все-таки оставим формальности и вы примете мое предложение? Пока что оно для вас вполне выгодно.

Угрозу в тоне он отлично завуалировал, но я отчетливо расслышала это мягкое «пока что» – небрежное и скользнувшее в словах будто невзначай.

В груди нарастала злость от собственной глупости и беспомощности. Хотелось придушить засранца хоть собственными руками, и даже ветер покачивал тяжелые занавески, намекая, что он мне союзник, и будто подбивая на сумасбродный эксперимент, но нельзя. Надо думать о будущем, прежде всего – о будущем сестер.

– Поймите, Константин Георгиевич, – нарочито медленно начала я, отмеряя каждое слово неспешным шагом. – То решение, которое предлагаете вы, для меня непростое. Если бы дело шло обо мне одной, и если бы я не несла на себе бремя репутации рода, все могло бы решиться куда быстрее, – я могла бы задушить тебя и сбежать, но увы. Скажи спасибо, что счастье семьи для меня дороже мести.

Яринский с пониманием кивнул и тоже поднялся с кресла. Кажется, направление разговора его радовало.

– Я волнуюсь… – замявшись, я попыталась состроить гримасу неуверенности и раздумий. Судя по тому, что взгляд Яринского теплел, на него мой маленький спектакль производил нужное впечатление. – В первую очередь о том, как сложится судьба сестер. И о том, как мои решения повлияют на их репутацию. Смогу ли я устроить их судьбу достойно, если сама буду выглядеть в глазах общества как… Падшая женщина, продавшая свою фамилию?

Я отвернулась от банкира и коснулась глаз платочком, который предусмотрительно вынула из сумочки. Когда Яринский попытался приблизиться, медленно отошла в сторону окна, но встала в середине, так, чтобы он не смог зажать меня в угол.

– Ну что вы, дорогая. Любому мужчине сделает честь согласие такой прекрасной, родовитой, да еще и одаренной магическими талантами дамы, – плотоядно улыбнувшись, Яринский продолжил наступать.

Я медленно кружила по кабинету, стараясь держаться от него подальше, и укрывалась то за креслами, то за столом. Наши хождения начинали напоминать неспешные «кошки-мышки», но с каждой минутой атмосфера становилась все более напряженной. Да где же эта секретарша, чего она так долго возится?

– Важно, чтобы это понимали не только вы, – я мягко улыбнулась, хотя получился, наверное, акулий оскал.

– О, разумеется. Если вы того желаете, я паду к вашим ногам, если можно так выразиться, публично! – Яринский, отодвинув офисный стул, сделал решительный шаг в мою сторону.

Я стратегически отступила к двери, рассчитывая в случае провала позорно выскочить за нее.

Оценив мой маневр, Яринский замедлил шаг. Кажется, он понял, что перегнул палку, и вскоре вовсе остановился.

Я не отказывала ему напрямую впервые, так что, похоже, он решил не давить и воспользоваться шансом.

– Что ж, полагаю, вы, как приличная барышня, мечтаете, чтобы ваше замужество было обставлено со всей возможной роскошью? – примирительно спросил он, снова усаживаясь в кресло.

Я выдохнула, но на всякий случай осталась возле полок с книгами, рядом с дверью.

– Удивительно, насколько хорошо вы понимаете душу приличных барышень, – я говорила с сарказмом, но настолько тонким, что Яринский его вовсе не уловил.

– В этом нет ничего сложного, – отмахнулся он, польщенный. – Я… постараюсь учесть ваши желания.

Мое желание – избавиться от долга и никогда больше тебя не видеть, старый развратник! Но увы, его ты точно не выполнишь. Так что пока ограничусь тем, что приму такую своеобразную отсрочку. Ты у меня еще искупаешься и в кипятке, и в молоке, и посмотрим, что на выходе от тебя останется. Уж не добрый молодец точно. Пожалеешь еще, что со мной связался, но будет поздно!

– Благодарю, – план выстроился сам собой, в одно мгновение. Очень приблизительный и шаткий настолько, что малейший порыв ветерка мог разнести его в труху. Но другого пока нет.

На несколько мгновений мы замолчали. Яринский, вероятно, обдумывал что-то насчет ухаживаний за «приличной барышней», я уже чуть ли не секунды считала. Ну где эта секретарша?!

Когда банкир хотел заговорить еще о чем-то, дверь наконец открылась. Девушка с толстой картонной папкой в руках просеменила к столу начальника и опустила на него документы.

Яринский зыркнул на нее недовольно, девочка сжалась и поспешила выскочить за дверь.

А меня больше уже ничего не интересовало: я пробежалась взглядом по первому документу и убедившись, что это тот самый договор, подхватила папку.

– Не смею больше отвлекать вас от дел, – улыбнулась Константину Георгиевичу и поспешила скрыться за дверью вслед за секретаршей, не позволив «жениху» даже открыть передо мной створку.

– Ваше общество – для меня самое приятное времяпрепровождение, – донеслось мне в спину, но я не слушала: уже опаздывала на встречу с Краузе, который обещал забрать меня и отвезти к месту первого занятия.

С ним мы приехали на тот же пустырь, где я проходила своеобразное «посвящение». Всю дорогу Эдуард ничего не спрашивал, но на папку поглядывал с заметным интересом. Однако я не спешила делиться своими планами с ним.

Выбравшись из машины, с удовольствием втянула носом прохладный и по-осеннему сырой воздух, плотнее кутаясь в плащ.

Недавно прошел дождь, трава уже начала желтеть и под ногами хрустел покров из жухлых листьев, которые плотным ковром устелили голый камень. Именно с этого участка над рекой я в прошлый раз сняла тонкий слой почвы.

При воспоминании о силе, которую я ощутила в тот день, по коже пробежали мурашки то ли страха, то ли предвкушения. День стоял ветреный и облачный, поэтому здесь, высоко над рекой, я явственно чувствовала, что могу очень многое сделать.

– Не обманывайся ощущением всемогущества, – улыбнулся Краузе, вытягивая из нагрудного кармана платок. – Ветер, быть может, и способен на что угодно, но ты пока не можешь его обуздать. Дашь ему слишком большую свободу – лишишься контроля, дашь слишком малую – и он истает, умрет в твоих руках, как дикая птица в неволе.

Теоретически я вроде бы поняла, о чем он говорит, но на практике понятия не имела, как можно контролировать ветер.

Именно этому похоже Краузе и хотел меня научить. Он подбросил платок в воздух и пока смотрел на тонкую белую ткань с вышитым на ней гербом и инициалами, она парила в воздухе, покачивая ажурными краями.

– Способ взаимодействия со стихией вам придется искать опытным путем. У каждого мага он свой, и соотношение давления и договоренности всегда индивидуальное. Однако после того, как добьетесь от стихии согласия на помощь, вам необходимо будет очень четко представить, какой результат и каким способом вы намереваетесь получить…

Я слушала, стараясь не выпадать из реальности и концентрироваться на словах Краузе. Чем больше он объяснял, тем лучше понимала, зачем читала местных классиков философии и учебник по логике.

Магия оказалась почти полностью умозрительным делом. Не существовало единой схемы или заклинания, которое можно было произнести и получить гарантированный результат. Каждый раз необходимо учитывать несколько факторов и выстраивать план действий в соответствии с ситуацией, чтобы получить результат. Прежде у меня получалось подслушивать кое-что интуитивно, но эти действия, как объяснил Краузе, не более чем проявление таланта и наития.

– Представьте талантливого художника, которого никто не учил рисовать, – говорил он, пока я пыталась добиться от ветра помощи. Стихия оказалась вовсе не такой податливой, как хотелось бы, и желала резвиться, шутить – иногда злобно – и для веселья хотя бы сорвать с Эдуарда шляпу. Не позволить этого мне удавалось с огромным трудом.

– Конечно талантливый самоучка будет находить какие-то красивые решения интуитивно, но представьте, чего он мог бы достичь, если бы ему в понятной форме разъяснили основы мастерства. К тому же, на то, чтобы самостоятельно открыть прописные истины, у него уйдет гораздо больше времени.

Я поняла метафору. Но совершенно не понимала, как совладать с ветром. И чем дольше пыталась, тем сильнее нарастало раздражение. Через двадцать минут бесплотных попыток я уже не хотела поднять в воздухе чертов платок. Хотела оторваться от земли и парить в воздухе, пронестись над гладью серой речной воды, над которой уже поднимается вечерний туман, глубоко вдохнуть и ощутить вечернюю прохладу на коже.

Как ни странно, это желание стихия уловила довольно отчетливо. Сильный порыв толкнул меня к краю обрыва, за ним последовал еще один, и еще. Не понимая, как это остановить, я беспомощно взглянула на Краузе.

Он стоял, заложив руки за спину, и молча наблюдал.