Кармен. Комсомол-сюита

Глава 21 Свет и после

— Провожу? — предложил Блинов.

— Как хочешь. — Кивнула устало. — Я просто гуляю.

— Вижу, — отозвался он. — Одна, в потемках и пьяная. Лучше уж я тебя провожу.

— Я хочу окунуться, — пояснила я. — Домой что-то не хочется пока.

— Как скажешь. Можно и окунуться, — согласился Леха.

Мы вышли на пляжную полосу. Народу уже не было, нынче вторник, а завтра с утра всем на работу. Даже подростки, которые вечно болтаются на пляже до глубокой ночи, сегодня как-то раньше рассосались.

Я выбрала местечко с густой, еще не затоптанной травкой, положила сумку-котомку и села на нее. Алексей опустился рядом.

— Почему ты все время появляешься там, где я? — спросила, пытаясь разглядеть его лицо расплывающимся зрением. — Шпионишь за мной, что ли?

— Ага, шпионю, — легко согласился он. — За кем же мне еще шпионить-то? Одна ты у меня, зараза такая. Вот и хожу за тобой, как привороженный. — Он посмотрел на меня долгим, задумчивым взглядом. — Кира, можно спросить одну вещь? Только ответь честно…

— Чего тебе надобно, старче? Каких еще убийственных откровений ты от меня хочешь? — ответила я без всякой иронии. Впрочем, и без раздражения.

Он приблизился к моему лицу, смотрел не мигая.

— Скажи… почему он, а не я? — Помолчал секунду и продолжил, — Потому что он старше?

От догадки я чуть не поперхнулась воздухом.

— Ты про кого? Про Шауэра, что ли? — выпалила я, меня пробил нервный смех.

— Да причем тут твой Шауэр! Я про Раевского спрашиваю. — Алексей обиженно отвернулся и начал рвать травинки. — Он всего-то на несколько лет старше. Или тебя зацепило, что он из Ленинграда? Типа, северная столица, почти Москва. Ну и что? Хочешь, махнем туда. Я на Балтику работать пойду, тебя в любой газете с руками оторвут. Хочешь?

Я поморщилась досадливо и начала стягивать футболку и джинсы. Я хотела искупаться.

— Не смотри, Леша, я без купальника, — проворчала я.

— На кой он тебе нужен? У тебя красивое белье. И потом, кроме меня тут никого уже нет. А я тебя и не такую видел, — ответил Блинов, наблюдая, как я снимаю одежду и складываю стопочкой на сумку. — Ты всерьез хочешь лезть сейчас в воду?

— Хочу, всерьез.

— Тогда я с тобой.

Он быстро скинул шмотки, взял меня за руку и повел к воде. Я ступила в волну и ойкнула, вода оказалась холоднее, чем я предполагала. Алексей остановился и с тревогой спросил:

— Что? Укололась?

— Нет. Просто водичка не такая теплая, как я думала. Ну и ладно.

Я шагнула дальше по дну, чувствуя мелкие и крупные камешки, песчаные складки и пучки речной травы. Алексей осторожно ступал рядом, крепко держа меня за руку. Наконец мы оба повисли в толще воды, стараясь удержаться на месте в плотном темном потоке.

— Ты не ответила, Кира, — напомнил Леха. — Почему Раевский, а не я? Он что, лучше меня в постели?

Я фыркнула и отмахнулась.

— Что ты несешь, Блинов? С тобой я уж точно это обсуждать не буду. Я не знаю почему, Леша, честно, не знаю. Просто такое ощущение, что совпали два человека. Совпали во всем. Понимаешь? И вообще… я с ним даже не целовалась, ни разу.

Алексей двигался вокруг меня, пристально вглядываясь в мое лицо. Не знаю, что он там хотел разглядеть, мне было все равно.

— Ты сам-то, вспомни… Тебя ведь тоже накрыло и все, — продолжила я. — И никаких объяснений этому нет. Так накрыло, что до сих пор, похоже, не отпускает. И вот скажи мне, если сможешь, почему именно я, а?

Леха молчал, нарезая вокруг меня круги, как акула вокруг раненой жертвы.

— Вот видишь, тебе тоже нечего сказать. И у тебя нет ответа.

— Значит, судьба моя такая, — сказал он наконец. — Мой отец любил твою мать, но не смог с ней быть. А я полюбил тебя. Значит, так должно было случиться, так и должно быть. Разве нет?

— Это вообще уже из области фантастики. Ты веришь в судьбу? Я — нет. Это просто совпадение, случайность, — ответила я и начала грести сильнее.

— Не слишком ли много случайностей? Наши родители случайно родились в этом месте, случайно знали друг друга с детства, случайно влюбились, случайно разбежались. А потом ты случайно свалилась именно в этот городишко, случайно встретила посреди улицы моего отца, а потом случайно пришла на танцы и случайно попалась мне на глаза. И я совершенно случайно тебе понравился, да? И в постели мы с тобой совершенно случайно совпали так, как я до тебя ни с кем не совпадал. Вот абсолютно случайно, да? Кира, не бывает столько случайностей у одного человека. Не насыплется столько снарядов в одну и ту же воронку, сама же говорила. Разве нет?

Я не ответила, меня начало знобить, тихонько постукивали зубы. Что-то цапануло меня в Лешкиных словах и мне стало не по себе.

— Мне холодно, — с трудом проговорила я.

Он тут же подплыл и одной рукой обнял меня за плечи.

— Я согрею, Кирюша. Я рядом, не бойся меня.

Он сказал это без надрыва, без истерики, от его руки в мои сжатые плечи шло тепло. Но мне все равно было не по себе, что-то было не так. Но что именно, я не могла себе объяснить.

— Знаешь, Кирюша, я за эти месяцы столько всего передумал… Я даже говорить стал по-другому. Ты, наверное, заметила, да? И я вот что понял: без тебя у меня просто нет жизни. И меня без тебя нет. Я пытался, я хотел стать твоим другом, чтобы и дальше быть рядом, чтобы ты доверяла мне. Но чувствую, что не могу так больше. — Я ощутила его железную хватку на своих плечах. В следующее мгновение он прижался ко мне всем телом. — Никому тебя не отдам, пушиночка моя. Если не могу жить с тобой, то хоть так при себе оставлю…

Меня обожгло вспышкой отчаянной паники, внутри поднялся какой-то животный ужас! Я забилась, пытаясь выскользнуть, вырваться… А Лешка держал меня мертвой хваткой и пытался поймать поцелуем мои онемевшие от холода губы. Мы опустились под воду, и мне стало невыносимо страшно! Я отчаянно хотела вдохнуть, но не могла! Увидела, как в темной воде над моим лицом поднимаются пузыри, подрагивая стенками и отражая слабые блики… Как странно… Как больно в груди… Как холодно… темно…

Как странно… Как светло… Легко… Я есть и меня нет. Я разлита воздухом, светом. Вокруг мягкий белый туман пышными волнами, весь мир состоит из этих невесомых, похожих на воздушную вату, полей. Снизу туман становится прозрачным, рассеивается. Я легким ветром скольжу в это окно среди ватных облаков.

Внизу множество нитей железных дорог, они плотными рядами тянутся параллельно друг другу, расходятся, сходятся, переплетаются, ныряют одна под другую и выгибаются плавными мостами. По рельсам во все стороны ползут бесконечные составы, зеленые, серые, синие и черные. Белая дымка постепенно собирается, уплотняется, затягивая окно. И снова я воздух. Я свет.

Я есть и меня нет.

Голоса доносятся словно издалека:

— … Можно разговаривать. Она вас слышит.

— Вы уверены?

— Это доказанный научный факт. Книжку ей почитайте…

— … Кармен… Доченька… Мы все здесь, мы рядом. Мы тебя очень-очень любим…

— … А если ей музыку включить, она услышит?…

Как странно… Здесь нет тьмы. Свет пронизывает все вокруг, бесконечный, вездесущий. Не слепит, не греет. Он просто есть. В этом поле света я разлита воздухом… Мне так легко… Я есть и меня нет.

Внизу, под незримыми потоками моих молекул, рассеивается белая пелена. В открывающемся окне другой реальности шумит, колышется гигантское темно-зеленое поле тайги. Это похоже на густой кудрявый мох, когда смотришь на него через увеличительное стекло.

Как странно… Совсем нет шума, хотя махровая зеленая поверхность ходит ходуном. Вот в ее поле расползается щель. И проступают острые макушки огромных серых камней, гигантские булыжники, которые миллионы лет назад приволок на себе чудовищный ледник. Дополз до этой тайги, раскрошил в щепки древние деревья и сбросил здесь свою каменную ношу. Осколки древних скал осыпались с ледяной спины, стали каменной рекой, по которой понеслись талые потоки с умирающего ледника.

Вода бурлит, взлетает мощными бурунами на бесчисленных порогах, разбрасывая ошметки брызг и пены. Играет и швыряет о камни три странных плотика — связанные палочками, словно спичками, нелепые синие мешки, круглые и толстые, как сардельки.

Сквозь первобытную тишину прорываются человеческие голоса:

— … Голову… голову береги!..

— Саныч, трос! Держись!

— … правее забирай! Ноги, Темыч!..

— … да хрен с ним, с веслом…

И снова затягивает все белая дымка, стирая образы и голоса, погребая в белом пухе небытия все сущее. Как странно…

Темно… Больно. Мне больно! Мама! Мамочка, почему так больно⁈ Дышать!..

Сверху пролился теплом голос, до боли родной:

— Кармен, доченька! Тихо, тихо, роднулечка, потерпи… Сейчас будет легче.

То, что мешало дышать, вдруг вырвали из моего горла и я с криком вдохнула. Воздух ворвался в грудь, обжигая. С хрипом, со слезами, но я дышу! Дышу сама. Мои веки дрожат, изо всех сил я хочу открыть глаза и увидеть лица. Теплая ладонь ложится мне на глаза.

— Мулечка, успокойся, сейчас станет легче. Мы здесь, мы рядом. Мы никуда не пропадем.

Мама… И папа здесь, я чувствую его присутствие. А этот прерывистый вздох — это Зиночка. Хочу видеть вас, родные мои, драгоценные…

Чуть погодя я смогла открыть глаза и увидела всех. Слезы полились сами, я почувствовала горячие ниточки, которые потянулись вниз от глаз по вискам. И подушка под щеками мгновенно стала мокрой. А мама, папа и тетя стояли надо мной, такие высокие, просто огромные, смотрели с невыразимой любовью, улыбались и тоже плакали.

Стена непролазной тайги обрывается большой, ровной поляной. На краю, к лесу задом, к миру передом, стоит здоровенный бревенчатый сарай, крытый длинными лоскутами бересты и сосновой дранки. Из крыши торчат антенны, похожие на длинные швабры и сачки. Вход — широкая квадратная дыра с распашными воротами из оцинкованного железа в ржавых потеках. Над входом неровная надпись большими буквами, ярко-желтой масляной краской: «Космопорт Нямняга». Справа от входа прибита фанерка с текстом: «Работаем, когда погода летная. Радиостанция телеграф круглосуточно».

В сарае у стены гора больших потрепанных рюкзаков, оленьи рога. На дощатом полу, в ожидании пассажирского вертолета, лежат на спальных мешках мужчины, оборванные, заросшие многодневной щетиной, крепко пропахшие потом и костром. В стене пассажирского зала окошечко диспетчера, он же кассир, он же радист, синоптик и директор аэропорта. Его круглая, бритая налысо, голова высовывается из окошечка.

— Раевский есть? — кричит диспетчер.

Мужчины на полу завозились. Один приподнял голову.

— Есть! Я Раевский. Чем могу служить?

— Телеграф тебе. Иди сюда, прочитай и распишись.

Юрий тяжело поднялся, чуть пошатываясь, подошел к окошечку. Диспетчер подвинул ему журнал радиограмм, ткнул пальцем в нужную строчку. Раевский потер глаза и прочитал текст на приклеенных к странице узеньких полосках телеграфной ленты:

«КАРМЕН БОЛЬНИЦЕ ТЧК ЕСЛИ ЛЮБИШЬ УВОЗИ ЕЕ БУДЬ С НЕЙ ТЧК И БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ ТЧК = ОТПРАВИТЕЛЬ: АЛЕКСЕЙ =»