Когда оживает сердце

7. Остин

Оказывается, я так привык к Сесиль, что, войдя в кухню и не увидев ее на привычном месте, чувствую себя не в своей тарелке. Мы редко разговариваем, да и вообще внимания друг на друга практически не обращаем, но мне отчего-то не хватает ее дурацкой, совершенно неуместной в пять утра жизнерадостности. Сегодня это особенно заметно, потому что ковбои спозаранку угнали скот на дальнее пастбище. Я наливаю горячий черный кофе и сажусь, притворяясь, что не замечаю необычной тишины и пустого места напротив. Берил и Кейт что-то стряпают, Одесса уплетает хлопья.

– А где Горожанка? – В конце концов я все-таки задаю терзающий меня вопрос. Восемь дней клеймения она работала как проклятая, вдруг заболела или поранилась, мало ли. Как работодатель, я должен быть в курсе.

– У нее есть имя, и ты его знаешь, балбес! – Кейт закатывает глаза. – Сесиль сегодня едет в город.

– Если еще не уехала, скажите, чтобы забрала у Тейта заказанные добавки.

Обе смотрят с укором. Берил вскидывает покрытые мукой руки.

– Ты же видишь, мы по уши в тесте. Будь мужчиной, попроси сам, милый. Вроде бы она еще здесь.

Даже Одесса перестает жевать и смотрит на меня с жалостью. Как же здорово было бы сейчас вместе с парнями гнать стадо на пастбище! Ворча, встаю из-за стола и иду к ее домику.

Пинаю колесо, которое когда-то заменил.

– Любуешься своей работой? – Ее голос звенит в прохладном утреннем воздухе.

– Удивляюсь, что ты так и не поменяла шины.

– Поменяю, когда смогу себе это позволить. Я тут деньги лопатой не гребу, между прочим.

Сесиль спускается по ступенькам. Писк сигнализации эхом разносится по двору, светлые волосы легко касаются плеч при каждом шаге.

– Так. Или ты едешь прямиком в автосервис, или вообще никуда не едешь.

Она останавливается напротив меня. Нас обволакивает облако духов, белый сарафан шелестит на ветру. Как же она загорела! До этого я видел ее только в легинсах или джинсах и не раз задавался вопросом, где она загорает – этот золотистый оттенок точно не от работы в саду. Сейчас вопрос звучит по-новому: где пролегает граница загара? По кайме шортов? Бикини? Или… может, границы нет вовсе? Мысль, что она нашла где-то на ранчо укромный уголок и загорает там нагишом, сводит меня с ума.

И вот тут она ловит мой взгляд. Чудо, что я слюни не пускаю. Соберись, тюфяк!

– Почему? – Ее губы растянуты в ухмылке.

Почему – что? Отчаянно напрягаю мозг, пытаясь вспомнить, о чем мы говорили; щеки и уши заливает жар.

– Опасно ездить на этих колесах. Возьми наш пикап. И забери у Тейта добавки для лошадей. – Стараясь не походить на сварливого босса, смотрю ей прямо в глаза. Взгляни я куда-то еще, начну мысленно ее раздевать.

– Ты ведь знаешь, что сегодня у меня выходной, да? Хочешь о чем-то попросить, скажи «пожалуйста».

– Забрать мой заказ по пути – не подвиг. – Я скрещиваю руки на груди.

– Похоже, для тебя банальная вежливость – подвиг. «Пожалуйста», «спасибо». Твоя четырехлетняя племянница умело пользуется «волшебными словами». Тот факт, что ты мой босс, не делает меня твоей рабыней. Знаешь что? Хочешь дразнить меня Горожанкой – валяй. Я беру свою машину, потому что пикапы меня пугают – они слишком большие и неповоротливые, представить не могу, как такой парковать.

– Значит, поведу я. – Решительно иду к своему домику, но тут же оборачиваюсь, не услышав шагов за спиной. – Не копайся, Горожанка.

– Это ловушка, да? Увезешь меня в город и бросишь там? Не можешь ты мне помогать из простой любезности, ты ведь меня ненавидишь. – Хотя на ее губах улыбка, что-то в голосе говорит: она не шутит.

– Я не испытываю к тебе ненависти!

– Ну, симпатии уж точно не испытываешь.

Я понимаю, почему она так считает, но от этой мысли все равно выворачивает. Ненависть, антипатия – все не то. Просто пока другие наслаждаются ее обществом, я с каждым днем становлюсь все беспокойнее. Теряю почву под ногами, как на карнавальной карусели.

– Я… Неправда! Прости, что заставил так думать. Идем?

Я указываю рукой на пикап и отступаю на шаг. Сесиль глядит на меня, не двигаясь с места, язык касается нижней губы, словно она еле сдерживается, чтобы не сказать чего-то.

– Пожалуйста, – с натугой выговариваю я.

Если честно, в минуты слабости мне действительно хотелось ей насолить. Уму непостижимо, как вышло, что сейчас я делаю ей такое одолжение. Хотя… Просто совесть не позволяет отправить девушку в город в консервной банке на трех с половиной колесах.

Она залезает в машину и прислоняется головой к стеклу, я пальцами отбиваю дробь на руле. Осел! О чем я вообще думал? Нам даже поговорить не о чем, а впереди шестьдесят километров. Да и небезопасно это, я рядом с ней хуже пьяного.

А ей-то каково? Если внезапная перемена в поведении меня самого поражает, она, наверное, вообще в шоке. Я и правда думал, что Сесиль мне не нравится. Нетерпеливо ждал, когда она наиграется в ковбоев и укатит прочь, а я вернусь к размеренной спокойной жизни. Думал, что хочу, чтобы она исчезла, потому что так будет лучше для всех. Однако с каждым днем, с каждым разговором я все меньше понимаю, чего хочу на самом деле.

Это все из-за платья. Меня просто сбил с толку короткий сарафан и шикарные загорелые ноги.

Когда машина проезжает мимо кустов сирени в конце подъездной аллеи, Сесиль опускает стекло, высовывает голову и глубоко вдыхает. Ароматное облако остается позади, и она удовлетворенно откидывается на спинку кожаного сиденья.

– Любишь сирень? – неумело пытаюсь быть вежливым.

– Раньше любила, теперь ненавижу. Просто хотела проверить еще раз, пока цветы не осыпались.

– И как? – Я поднимаю бровь.

– По-прежнему ненавижу. Я пообещала себе, что как только она отцветет, перестану думать о том дерьме, с которым она связана. Осталось чуть-чуть.

Не ожидал, что один простой вопрос повлечет за собой столько новых, но остановиться уже не могу.

– С чем же она связана?

– Весь задний двор в моем старом доме был засажен этими кустами. Когда мы с… бывшим покупали его, я просто влюбилась в них. – Она спотыкается на слове «бывший». – А потом я возненавидела обоих – и человека, и дом. Ну и растения за компанию.

– М-м… ясно.

Прекрасно. Мы впервые остались наедине, а меня мотает между попытками сдержать эрекцию и необходимостью обсуждать ее бывшего.

Сесиль умолкает. Краем глаза вижу, как она теребит нижнюю губу. Нельзя давить на нее, даже если любопытство съедает. Конечно же, она приехала не просто так, никто в здравом уме без проблем в прошлом не бросает все ради работы на ранчо в богом забытой глуши. Все мои лучшие ковбои от чего-то бежали – от полиции, любовниц, алиментов или зависимостей. Поэтому у нас есть негласное правило – мы не лезем в чужие дела. Но, черт, любопытство сильнее меня.

– Так ты уехала, чтобы сменить обстановку?

– И нашла здесь все ту же проклятую сирень. Не знаю, что Берил рассказывала тебе о моем прошлом, мне бы не хотелось его обсуждать.

Оборачиваюсь и вижу, как она смущена. Руки ерзают по бедрам, дергая подол платья то вверх, то вниз, взгляд уперся в бардачок, словно оттуда вот-вот что-то выпрыгнет. Поддавшись внезапному порыву, накрываю ладонью ее подрагивающую руку, и меня будто огнем обдает. Она мгновенно отдергивает руку, но и доли секунды достаточно, чтобы осознать: я хочу коснуться ее еще раз.

– Берил ничего мне не рассказывала, – успокаиваю я.

– Ладно… хорошо. – Она отворачивается к окну.