Когда оживает сердце

25. Остин

Господи, на что я подписался?

Когда Сесиль о чем-то просит, я становлюсь мягким и податливым, как воск. Мне самому начинает казаться, что я хочу того, чего поклялся больше никогда не делать. Поездка на родео в Уэллс-Каньон – лучшее тому подтверждение.

Выхожу из машины, и на меня оглушительной лавиной обрушиваются воспоминания. Еле сдерживаюсь, чтобы не прыгнуть обратно в пикап. Нет уж, я обещал. Конечно, объясни я, почему не могу быть здесь, она бы поняла. Однако я лучше буду страдать молча, чем признаюсь, что не хочу сталкиваться с воспоминаниями. О дедушке, о маме, об отце. И о своей беззаботной жизни, не обремененной ответственностью.

Впервые за десять лет иду вдоль торговых рядов. Когда-то я обожал это место, готов был все выходные спать в кузове ради новенькой трофейной пряжки. А потом я потерял главных людей в своей жизни, и все вдруг утратило смысл. Все, кроме заботы о ранчо и братьях.

Над трибунами разносится до боли знакомый голос Джорджа Шоу, уже лет тридцать бессменного комментатора родео в Уэллс-Каньон. Останавливаюсь как вкопанный. Конечно, в городке с населением в две тысячи человек я постоянно его встречаю, но на родео он говорит как-то иначе: ниже, солиднее. Именно этот голос двенадцать лет назад заставил всех присутствующих подняться на минуту молчания в память о двух важных членах сообщества Уэллс-Каньон, бывших президентах ассоциации родео, ушедших из жизни в один год. О дедушке и маме. Об отце речи не шло, хотя и его к тому моменту с нами уже не было.

Неспешная болтовня со старыми знакомыми благополучно избавляет меня от всех состязаний по связыванию. Выйдя на трибуны, обнаруживаю, что и езда на бычках подходит к концу.

– Остин! – зовут меня откуда-то слева.

Ну конечно. Мог бы догадаться, что они в пивных садах.

– Все-таки выбрался! – Рыжий хлопает меня по спине. – Рад тебя видеть, босс!

– А где Сесиль?

Оглядываюсь по сторонам. Девушек вокруг пруд пруди, но ее нет. Черт, она мне нужна, лишь держа ее за руку, я смогу пройти через мой персональный ад.

Жеребчик и Леви переглядываются, Рыжий с улыбкой пожимает плечами.

– Где она? – Мой тон далек от дружелюбного, я не шутки шучу.

Голос Джорджа из динамика объявляет, что схватка за бычка начнется через минуту.

Не-ет. Не может быть.

– Где она?! – выплевываю слова, наступая на Рыжего. – Если вы, придурки… да я… яйца оторву каждому!

– Не уговаривали мы ее, – кривится Жеребчик. – Она сама захотела.

Рыжий стукает его в плечо. Ладно. С ними разберусь позже.

Проталкиваясь сквозь толпу к краю арены, слышу лишь оглушительный гул.

Я ей доверял. Доверял парням. Идиот! Почему я не приехал раньше? Переломанные кости, колотые раны, сотрясение мозга. Она же представления не имеет, на что способен разъяренный бык.

Слава богу, я успел вовремя, не развернулся и не уехал. Если с ней что-то случится… Она любовь всей моей жизни. Теперь я понимаю это со всей отчетливостью.

Страх и гнев гонят меня вперед. Пробираюсь через толпу всадников, готовящихся к своему выступлению, перелезаю через ограждение и оказываюсь прямо у выхода на арену. В кои-то веки я рад, что знаю это место как свои пять пальцев. Несусь через арену, не обращая внимания на пьяные окрики Рыжего, Жеребчика и остальных. Пусть молятся, чтобы не лишиться работы, сукины дети. Или жизни.

Денни. Ох, не вовремя ты мне попался, чертов сопляк.

– Где она? – ору я, уже не сдерживаясь, и на полной скорости лечу к воротам, возле которых он стоит.

– Расслабься, Ос. – Мой брат улыбается.

– Ты правда собирался отправить ее туда?

– Она сама захотела! – Он примирительно вскидывает руки.

Рывком открываю ворота, стряхивая с плеча его руку. Как раз вовремя: толпа девчонок бежит нам навстречу. Человек двадцать, не меньше. Большинство местные, а значит, уже участвовавшие в этом безумии идиотки. Однако и новичков хватает. Горожанки, желающие впечатлить ковбоев. Не удивительно, что Денни ошивается поблизости. Женщины проносятся мимо нас.

– Остин? – Глаза Сесиль встречаются с моими, ее охватывает замешательство. – Что ты…

– Привет.

Я наклоняюсь, хватаю ее за бедра и быстрым движением перекидываю через плечо. Со всех ног убегаю с арены, прочь ото всех. Закинуть бы ее в кузов и увезти домой.

– Какого дьявола? – Она колотит кулаками по спине, пытаясь вырваться, в ответ я только сильнее сжимаю руки. – Да что с тобой?

Наконец, она сдается и мешком висит на плече, пока я мчусь мимо загонов. Пусть злится, если хочет, я тоже зол как черт.

Дальше ноги несут меня сами. Я тысячу раз ходил здесь к нашему стойлу, мимо таблички в память о маме. Как ни странно, сейчас меня это не трогает. Отойдя достаточно далеко, ставлю Сесиль на землю и упираюсь руками в стену по бокам от головы, не давая ей убежать обратно на арену. Как же я сейчас зол на всех: на нее, на парней, на себя.

– Да что с тобой?

– Что со мной? Я оставил тебя всего на пару часов, и ты успела вляпаться в опасное для жизни дерьмо! И еще спрашиваешь, что со мной! Только через мой труп ты туда выйдешь! – Я ору во весь голос, а она лишь медленно качает головой, словно сдерживается, чтобы не закричать в ответ. – Серьезно, ты хоть понимаешь, что бык может ударить насмерть?! Как ты могла позволить этим придуркам подбить тебя на такое? Подумать страшно, что случилось бы, опоздай я хоть на минуту.

– Хочешь напугать меня? – Сесиль окидывает меня с ног до головы ледяным взглядом. – Да будет тебе известно, просто так меня уже не напугать. Хочешь быть как он – тогда валяй. Бей.

Господи, она что, правда думает… Я отступаю назад, безвольно уронив руки. При виде ее трясущихся губ сердце ухает в пропасть. Хоть она и говорит, что не боится, тело кричит об обратном, и виной тому я. Сцепив руки в замок за головой, поднимаю глаза. Жар заливает лицо и шею. Неужели я…

– Сесиль, я бы ни за что… я не хотел пугать тебя. Я никогда не причиню тебе вреда. – С резким выдохом провожу руками по лицу. – Прости. Пожалуйста, прости. Господи, я все испортил. Я просто голову потерял от страха, когда узнал, где ты.

– Да что я такого сделала? Ты орешь на меня как бешеный из-за невинного развлечения в антракте.

Очевидно, парни не посвящали ее в подробности.

– Невинного? Да ты знаешь, что, если никто из участниц не попадает в больницу, это считается провалом? Выбирают самого бешеного быка, потому что публика не оценит милого маленького теленочка, позволяющего всем и каждому себя обнимать.

– По-твоему, я настолько глупа, что встану прямо на пути этой чертовой коровы? – Ее бровь поднята, губы поджаты.

– Да при чем тут… Слушай, ты и правда готова пойти на такой риск ради подарочного сертификата на двести баксов? Если так, я тебе триста дам прямо сейчас.

– Вообще-то, я даже не спрашивала про приз.

– Господи, – я провожу рукой по лицу, – тогда какой черт дернул тебя подписаться на это?

– Хотела почувствовать себя живой, наверное. – Сесиль пожимает плечами. – И не намерена за это извиняться. Поживи хоть немного в страхе, что в любую секунду жизнь может развалиться, как карточный домик, тогда поймешь.

– Понимаю тебя, как никто. – Я потираю виски, все еще не осмеливаясь поднять глаза. – Ну, если ты ищешь приключений, которые дадут почувствовать себя живой и, возможно, закончатся серьезными увечьями, я всегда к твоим услугам.

Сдавленная усмешка заставляет меня, наконец, взглянуть на нее.

– Остин Уэллс, я все еще злюсь, но просто не могу не сказать: это самое вульгарное, что я когда-либо слышала.

Да уж, вышло и правда по-дурацки. И конечно, не произвело эффекта, на который я рассчитывал. Зато она уже не выглядит такой напуганной, рассерженной и разочарованной. В неловком молчании шаркаю сапогом по разбросанному на полу сену. Наконец, спустя несколько напряженных минут нервы сдают.

– Не важно, как я зол или расстроен. Я бы никогда тебя не ударил. Я не он.

– Знаю.

– Я не хотел тебя пугать, клянусь, и скорее умру, чем причиню тебе боль. Услышав, что ты собираешься участвовать в этом безумии, я с катушек слетел. Случись что, я бы никогда себя не простил.

Она нетерпеливо качает головой.

– Я взрослый человек и самостоятельно принимаю решения, Остин. Мне не нужно, чтобы ты гонялся за мной, притворяясь рыцарем в сияющих доспехах.

– Я ведь говорил, что буду тебя защищать – и не только из-за твоего мужа. Я буду защищать тебя от всего, что сочту опасным. Можешь злиться сколько хочешь, но если тебе будет что-то угрожать, я просто перекину тебя через плечо и отвезу домой.

– О, можешь не сомневаться, я буду в ярости! – Она с шумом выдыхает.

– Не сомневаюсь. И не возражаю. Разъяренная Сесиль дьявольски сексуальна. – Я прислоняюсь к стене, скрестив руки на груди. – Ну, так что, отдать тебе триста баксов наличными или сразу завезти в девчачий магазин?

– Наличными. Поставлю на Денни. Или ты и его на плече утащишь? Если так, скажи. Я сделаю самую странную ставку в истории родео и выйду отсюда миллионершей.

– Не утащу.

– Удивительно. – Она закатывает глаза. – Судя по его рассказам, езда на дикой лошади куда опаснее того, что собиралась сделать я. Почему ты о нем так не печешься?

– Во-первых, Денни занимается этим с самого детства, в отличие от некоторых, переехавших из города меньше четырех месяцев назад. Во-вторых, хоть я и люблю своего брата, но… – я сглатываю, ожидая, когда она посмотрит на меня, – не так, как тебя. Вот почему я схожу с ума. Я тебя люблю.

– Ох, Остин… – выдыхает Сесиль, глядя мне в глаза.

Вот оно. Сейчас она скажет, что не хотела ничего серьезного, и я поеду домой один, раздавленный и растоптанный. Идиот. Зачем, зачем я влюбился в нее?

– Все нормально, ты не обязана чувствовать то же самое. – Разумеется, я лгу, ничего тут нормального нет. – В том, что я влюбился как мальчишка, нет твоей вины. Я знал, что, скорее всего, тебя потеряю, но ты настолько прекрасна, что рискнуть стоило. И не важно, останешься ли ты со мной или в конце лета уедешь, я буду тебя любить, пока ты здесь. Наверное, когда история с Кей-Джеем закончится, ты захочешь вернуться в город. Что ж, я пойму. Мне просто… надо было попробовать.

Надо было попробовать дать ей повод остаться. И хотя раньше не срабатывало, рискнуть стоило, как сказала Берил. А Берил действительно редко ошибается.

Сесиль скрещивает руки на груди и смотрит, прищурившись. Поза выглядит враждебной, однако глубокие, как океан, глаза задумчивы.

– Ты так уверен, что я уеду… В первый же день ты дал понять, что для тебя мой отъезд – лишь вопрос времени. И потом… Видимо, не только отец оставил тебя. Но я – не она. Так же, как ты – не Кей-Джей. Пойми, здесь и сейчас речь о нас с тобой, не о них.

Не она. Значит, кто-то все-таки рассказал ей о Саванне.

– Ты приехала, потому что нуждалась в убежище. Вот почему я считаю, что, когда все закончится, ты вернешься в город.

Как Сэв. Кроме этого, у них нет ничего общего, разве что мои чувства. Чертовы чувства, признавшись в которых я вновь останусь один, раздавленный и униженный. Как ни крути, история повторяется. Дежавю.

Сесиль делает шаг вперед. Ясные голубые глаза пристально всматриваются в меня, будто ищут ответ на какой-то вопрос. В голове сейчас такой бардак, что сам черт ногу сломит. Впрочем, она всегда лучше знает, что со мной происходит.

– Да, я приехала, потому что нуждалась в помощи, верно. Но остаюсь я по другой причине. Хочешь, чтобы я уехала, – раз так часто об этом говоришь? Или это как тогда, с баром? Я не хотела идти, ты не хотел, чтобы я шла, а потом почему-то закрылся и отпустил. Так чего ты хочешь на самом деле, Остин? Чтобы я уехала?

– Нет, – еле слышно шепчу я. – Нет, пожалуйста. Останься.

– Тогда останусь.

Почему-то слов недостаточно, чтобы ослабить сжимающие грудь тиски и развеять тревогу. Кажется, Сесиль понимает, ее взгляд смягчается. Она считала сломанной только себя, и вот теперь выясняется, что мы с ней в одной лодке.

– Ты так зациклился на том, чтобы заслужить мое доверие, что забыл о себе. Ты тоже должен мне доверять, Остин. Я говорю, что никуда не уеду. Ранчо – мой дом. Ты – моя семья. Нигде и ни с кем я не хочу быть больше, чем здесь с тобой.

Она прижимается к моей груди, и я, наконец, выдыхаю. Я слышу сладкий кокосовый аромат шампуня и стараюсь не думать ни о чем, кроме этого запаха, чтобы отогнать наворачивающиеся на глаза слезы. Терплю досадное поражение и вытираю влажные глаза, пока не испортил ее кудри.

– Я тебя люблю, Остин.

– Правда?

– Ты не заставил чувствовать себя сломанной, когда я не могла выносить твоих прикосновений, – говорит Сесиль, уткнувшись мне в грудь, словно беседует напрямую с сердцем. – Я рассказала тебе о самых гадких своих изъянах, а ты окружил меня искренним вниманием. Ты трогательно заботишься обо всех, кого любишь. Ты милый, добрый, забавный. Читаешь журналы о скотоводстве и смотришь «Счастливые дни», как семидесятилетний старик. Разве я могу тебя не любить?

– Ты не сломана.

– Ты тоже, Ос. Не представляю, что кто-то мог тебя бросить. И никогда, слышишь, никогда так не поступлю. Ни завтра, ни в конце лета, ни через год. Спустя пятьдесят лет разрешаю умереть раньше меня, тогда тебе больше не придется чувствовать себя покинутым.

Она целует меня, жадно, словно не может насытиться, без намека на страх, с неподдельной любовью. Я знаю, потому что целую ее так же в ответ. Губы скользят по шее, подбираясь к уху.

– Ты – все для меня, моя единственная, – шепчу я. – Отталкивая людей, я всю жизнь ждал тебя одну.

Она хватает меня за ремень и притягивает к себе. Пальцы ныряют в джинсы, бедра трутся о мой член.

– Покажи мне, что я могу тебе доверять. – Ее слова как удар под дых: не прошло и четверти часа с тех пор, как я заставил ее усомниться. – Позволь мне показать, как сильно я тебя люблю.

– Дорогая, я уже говорил. Мы не будем заниматься любовью в грязной конюшне.

– Не-ет. – Она сжимает мой быстро увеличивающийся член через джинсы. – Ты говорил, что наш первый раз будет не в конюшне. Этот далеко не первый.

Проклинаю себя за то, что притащил ее сюда, а не увез домой.

– У меня презерватива нет, – признаюсь я.

Как-то не ожидал такого поворота. Чуть позже вечером – безусловно, так что в бардачок несколько штук я закинул, а вот в карман ни одного. Кто же знал, что мы соберемся заняться этим в конюшнях посреди площадки для родео.

Сесиль тихо смеется:

– Чертова Кейт, она ведь предупреждала меня об этом.

Я поднимаю брови, изумленно и встревоженно: о чем, интересно мне знать, они болтали, если разговор зашел о презервативах?

– Она сказала, что родео возбуждает, и мне нужно быть осторожнее, чтобы сегодня вечером не забеременеть.

– Кхм, – кашляю я в кулак.

Лицо заливает жар. Они говорили о ребенке, о нашем с Сесиль ребенке. Она что, правда этого хочет?

– Расслабься, – улыбается она, сжимая мои руки – чтобы не сбежал, наверное. – Я ответила, что спираль ни разу меня не подводила.

Вызванное ее словами облегчение слабее, чем я ожидал, и это пугает. Выходит, я не так уж сильно возражаю против ее гипотетической беременности?

– Так что, приступим?

Горячее дыхание на шее заставляет член мгновенно встать колом. Поверить не могу, что намерен трахнуть ее здесь. Сначала автокинотеатр, теперь вот общественные конюшни на родео, где яблоку негде упасть. Среди бела дня, да еще и без презерватива. Что эта женщина делает со мной?

– О да, пожалуйста, – шепчет она.

Я покрываю поцелуями лицо и шею, нежно провожу руками по изгибам груди, опускаюсь к талии и сжимаю аппетитные бедра. Не будь мы так далеко, я отвез бы ее домой и не спеша ласкал в кровати весь вечер.

– Ты веришь, что я никогда не причиню тебе боли?

– Да, – стонет Сесиль, когда я кладу руку на киску.

– Веришь, что я люблю тебя?

– Д-да, – выдыхает она.

Я расстегиваю ремень и просовываю руку внутрь, касаюсь пальцами кружевных трусиков, которые в ту же секунду становятся влажными.

– Что буду тебя защищать до самой смерти?

– Да.

– Хорошо. Потому что в ближайшие несколько минут у тебя будет повод усомниться во всем перечисленном. Если мы не хотим, чтобы нас застукали, придется делать это грубо, грязно и быстро.

– Прямо как я люблю.