Когда оживает сердце

8. Сесиль

– Так куда тебе нужно? – спрашивает он обычным хрипловатым голосом.

– За новым телефоном. Ну и к Тейту заскочим.

Остин смотрит на меня с любопытством, он явно не ожидал такого поворота. В иных обстоятельствах я и сама бы по доброй воле туда не пошла. Да еще в выходной. Торговые центры с бутиками и фудкортами мне куда привычнее.

– Не могу же я постоянно брать сапоги у Кейт. А без говнодавов босс не выпускает меня из кухни, – поясняю я.

Вообще-то я пока толком не понимаю разницы между говнодавами и обычными сапогами. Ничего, в магазине разберусь.

– Ладно, Горожанка.

– Спасибо, Нековбой.

Он сворачивает на парковку на главной улице, обе руки на руле. Я всю дорогу ругала себя за то, что отпрянула, когда он коснулся меня, однако шанса исправить свою оплошность так и не получила. Покрытые пылью руки с той секунды все время сжимают руль.

По словам Кейт, пару лет назад в Уэллс-Каньон снимали очередной слащавый рождественский фильм. Немудрено. Немного искусственного снега, гирлянд, присыпать блестками – и получится идеальный провинциальный городок, хоть сейчас на открытку. Офисный планктон обязательно полюбит и его, и трогательного, одержимого Рождеством ветеринара. То, что Санта Клаус прописал.

Мы идем по мощеному тротуару, по обеим сторонам улицы разбросаны кирпичные и деревянные дома, выжженные солнцем и закаленные суровыми канадскими зимами. Каждую свободную стену украшает мурал, посвященный богатой истории местного сельского хозяйства, на многих я узнаю ранчо Уэллс. Украдкой смотрю на Остина. Интересно, каково это, когда твоя семья имеет такое влияние на целый город. Мои родители до сих пор живут в доме, где я выросла, недалеко от Ванкувера, и реши они переехать, не удивлюсь, если никто из соседей этого даже не заметит.

– Вы тут большие шишки, да?

– Типа того, – фыркает он. – Моя семья живет здесь четыре поколения, полгорода – наши родственники.

– Хорошо, наверное, расти в окружении родни. У меня вот ни братьев, ни сестер, дальние родственники живут у черта на рогах, так что, кроме родителей, можно сказать, и нет никого.

– Да, родня – это неплохо. Хотя с тех пор как умерли дед и бабушка, мы не много времени проводим вместе.

– Жаль. По-моему, большая семья – это здорово.

Мое внимание привлекает необычная, расписанная вручную витрина магазинчика с товарами для дома. Сбавляю шаг, чтобы заглянуть внутрь, но Остин несется вперед на всех парах. Вот тебе и спокойный выходной. Так и знала, что он будет подгонять меня, торопясь вернуться на ранчо, для этого бирюка и Уэллс-Каньон – мегаполис. Прибавляю шаг, догоняя его лишь в салоне сотовой связи. Пока я разговариваю с продавцом, он стоит поодаль с обычной недовольной физиономией, сунув руки в карманы.

– Он говорит, чтобы все подключить и настроить, нужно минут пятнадцать, прости. Можешь пока съездить по своим делам.

– Останусь и дождусь твой телефон, а ты сходи в тот девчачий магазин, мимо которого мы шли.

Чего?

– Кто ты такой и куда дел настоящего Остина Уэллса? Нет, серьезно. С тобой все нормально?

– Ну, тебе ведь хочется. Раз уж застала меня в хорошем настроении, пользуйся, дорогая.

Отлично. Если речь о шопинге, на командный тон я вполне могу не обратить внимания.

– Ладно, спасибо. Скоро буду. – Я стрелой вылетаю на улицу, пока он не передумал, и вприпрыжку несусь по тротуару.

Поглаживая роскошные полотенца, замечаю, как в прошлом ухоженная кожа цепляет ткань – спасибо вновь приобретенным мозолям и ссадинам. Съежившись от отвращения, высматриваю что-нибудь, что спасет мои бедные руки. Бросаю в корзину большую бутылку лосьона с ароматом манго, масло для кутикул, маску для лица с углем и два больших банных полотенца. Кое-что для себя любимой.

Перехожу к стеллажу со свечами и, поднеся очередную к носу, едва не роняю стеклянный стаканчик. Знакомый запах, царивший в ванной по утрам, когда Кей-Джей собирался на работу. Вернув злосчастную свечу на полку, все еще чувствую в воздухе табак и ваниль. Хаотично перебираю стаканчики, лишь бы хоть чем-то заглушить тошнотворную вонь.

Колокольчик на двери звякает, и в магазин входит Остин с пакетом из салона сотовой связи. Нековбой возвращает меня в реальность лучше любой свечи. В грязных джинсах и клетчатой фланелевой рубашке он здесь настолько неуместен, что я едва сдерживаю смех. Дело не только в одежде, просто уморительно наблюдать, как человек, бесстрашно лавирующий меж быков, неуклюже пробирается мимо полок с хрупкими баночками и тюбиками.

– Прости, я почти закончила.

– Не торопись. – Он берет с полки стаканчик, подносит к лицу и тут же, сморщившись, ставит обратно с такой силой, что стекло чудом не трескается. – Воняет как освежитель для унитаза. Кто такое покупает?

Не похоже, что он шутит, но сдерживать смех я больше не могу. И плевать, что подумает очкастая продавщица. Уголки его губ приподнимаются в еле заметной улыбке, и у меня перехватывает дыхание. Тихо, помня о пристально наблюдающей за нами мымре, отвечаю:

– В здравом уме никто. Воняет ужасно. Зато вот эта хороша. – Протягиваю ему свечу с ароматом кожи из своей корзины, наслаждаясь мимолетным касанием наших пальцев. – А теперь пошли отсюда, пока старая грымза за кассой нас не вышвырнула.

Осторожно втянув воздух, он задумчиво кивает, берет с полки такую же свечу и направляется к кассе. Откровенно говоря, не так уж много я знаю об Остине Уэллсе, но свечи совершенно не вяжутся с его образом, как и любые другие элементы декора. За исключением разве что мертвых животных на стенах.

– Я плачу, – говорит он, вынимая потертый кожаный бумажник из заднего кармана.

– Я большая девочка, у меня есть деньги.

– Прибереги их на новые шины. – Качая головой, Остин отводит мою руку с наличными.

Сникнув, гляжу, как он платит за весь мой хлам. Да, шины определенно важнее. Уже открываю рот, чтобы сказать: «я передумала» и вернуть все на полки, как вдруг он добавляет:

– Считай это благодарностью. Ты отлично поработала на клеймении.

Стремительно разворачиваюсь на каблуках, пытаясь скрыть смущение. Господи, Остин Уэллс сделал мне комплимент. Искренне, без тени сарказма! Щеки пылают. Выходит, его слова для меня действительно много значат. Берил, Кейт и ковбои постоянно меня нахваливают, и ничего. Зато от единственного скупого комплимента Остина ноги подкашиваются, а мозг утопает в блаженном тумане.

Мы выходим на улицу. Догоняя меня, он слегка задевает мою спину, но на этот раз вперед не бежит. Мы идем бок о бок.

– Не обязательно было за меня платить. Хотя спасибо, конечно. Я поменяю резину. Деньги у меня есть. Ну, почти. Скоро соберу всю сумму. М-м… если знаешь мастерскую…

– Об этом не волнуйся, – перебивает Остин возле машины. – За сапогами?

– Поехали.

Забравшись в кабину, лезу в пакет с новым телефоном. Хоть номер Берил я помню наизусть, приятно записать ее в контакты.

Стоп. А это еще что?

– Ты… добавил свой номер?

– Ну-у… – бормочет Остин, явно не понимая, что сделал не так.

Затем на выезде с парковки поворачивается, упершись рукой в мой подголовник. Я невольно отстраняюсь, но осознав, что угрозы нет, вдруг утопаю в фейерверке бабочек. Представляю, как его рука скользит по обивке сиденья вниз, к моему обнаженному плечу. По спине бегут мурашки.

– Ты же понимаешь, что по телефону разговаривают? Голосом.

Он, конечно, отвечает на все звонки, поступающие на ранчо, но каждый раз выходит из комнаты. Так что еще неизвестно, есть ли кто-то на том конце.

Уголки его губ поднимаются, лицо озаряется волшебным сиянием. Господи, что бы со мной стало, если бы он постоянно так улыбался.

– Еще можно переписываться.

Что-о?

– Переписываться? Серьезно? – спрашиваю я охрипшим от волнения голосом. – Никогда бы не подумала, что ты это умеешь.

– Могу научиться, если захочешь. – Он не отводит взгляда от дороги.

Мама дорогая. Должно быть, небеса упали на землю: этот медведь хочет, чтобы я ему написала. Причем он явно не шутит – на лице обычное угрюмое выражение.

– О чем же мы будем переписываться? – Я с трудом подбираю слова.

– Уверен, ты что-нибудь придумаешь.

В магазине конной амуниции стоит резкий запах кожи. Стеллажи, заполненные ковбойскими сапогами, в любой другой день определенно завладели бы моим вниманием. Однако сейчас все мысли заняты неожиданным предложением Остина.

Расхаживаю вдоль полок, украдкой посматривая в его сторону. Почему он так противоречив? Говорит, что не испытывает ко мне неприязни, но явно занервничал, когда я предположила, что не нравлюсь ему. Вряд ли он играет со мной, Остин – не Казанова. А если даже играет, не все ли равно? Мне почему-то не все равно.

Продавец несколько снисходительно объясняет: для работы мне подойдут любые сапоги. Остин занят перепалкой с хозяином магазина Тейтом из-за каких-то лошадиных добавок. Между тем сейчас я бы не стала возражать, вмешайся он и оплати покупку – цены здесь приводят меня в ужас. Кажется, денег на новую резину у меня все-таки нет. Кто же знал, что ковбои топчут навоз сапогами за сто баксов!

С пакетом в руках наблюдаю за жаркими дебатами, делая вид, что рассматриваю блестящие пряжки для ремней. Тейту за пятьдесят, и когда я раньше приезжала за покупками для ранчо, он всегда был приветлив и обходителен. Сейчас, выслушивая претензии Остина, он на себя не похож: губы недовольно поджаты, между бровями залегла глубокая складка. Я понятия не имела, что Остин способен сказать больше полудюжины слов кряду. Как же это заводит. Впрочем, может, дело вовсе не в ссоре, а в обтягивающих зад джинсах, ковбойских сапогах и клетчатой рубашке, подчеркивающей широкие плечи.

Пару минут спустя Остин поворачивается, ища меня глазами. Наши взгляды встречаются, по телу разливается приятная истома. Похоже, за несколько недель мы научились понимать друг друга без слов. Я бросаю короткий взгляд на дверь, и он без промедления идет к выходу. Через каких-то полминуты мы уже сидим в машине.

– Хочешь взглянуть на сапоги?

Не давая ему ответить, достаю покупку из пакета. У Кейт сапоги простые, цвета верблюжьей шерсти. Я же не удержалась и выбрала темные, с квадратными носами и ярко-бирюзовой строчкой.

– Сапоги и в Африке сапоги, видел одну пару – считай, что видел их все. – Исподтишка, краем глаза он все-таки взглядывает на мою обновку. – Еще куда-то поедем?

Я качаю головой, проводя пальцем по бирюзовому шву моих новых говнодавов. Мы выезжаем на дорогу, а через пару кварталов сворачиваем к единственной в городе заправке. Остин выскакивает из кабины, достает бумажник и протягивает мне:

– Хочешь чего-нибудь? За мой счет.

Не знаю, травма это, феминизм или банальная глупость, но от его предложения в горле встает ком, вынуждая вежливо отказаться. Я понимаю, в его поведении нет злого умысла, это просто благородный жест. Однако так же, как с полотенцами и маслом для кутикул, его щедрость заставляет меня чувствовать, будто я перед ним в долгу. И хотя я умираю от жажды, не могу ни принять напиток от него, ни пойти и купить его сама – он наверняка не позволит.

Закрываю глаза и прислоняюсь к нагретому солнцем стеклу, все еще ругая себя за отказ. Трескучий голос Остина возвращает меня в реальность:

– «Доктор Пеппер» и крем-сода. Выбирай, мне все равно.

До чего же он все-таки странный вне ранчо.