Глава 12

Сайлас

Я стоял в библиотеке дома Самира и с безмятежным, почти отстранённым интересом взирал на громадные, уходящие в самый потолок книжные шкафы. Я прождал здесь уже довольно долго. Савва, правая рука Самира и правитель дома, пока его хозяин пребывал в забытьи, неспешно расхаживал взад-вперёд перед камином. Огонь в нём почти угас, дрова и угли почти догорели. Хозяина не было здесь уже много часов. Мне не нужно было гадать, где мог находиться Самир. Беспокоило меня не его местонахождение, а те действия, которые он, возможно, предпринимал.

Мы с Саввой знали друг друга давно. Друзьями нас назвать было нельзя, скорее, мирными сослуживцами. Было время, когда наши ранги были одинаковы. Савва всегда выносил суждения куда стремительнее меня и был гораздо более склонен к внезапным вспышкам ярости. Но таков уж был путь тех, кого взращивал Самир, — так я утешал себя.

— Ты точно не знаешь, где он сейчас? — спросил я взволнованного мужчину.

— Конечно, нет. Он бы не сказал мне, даже спроси я его. Это дело слишком серьёзно, чтобы доверять кому-либо, кроме себя самого.

— А что ты знаешь о девушке? Как она себя чувствует? — Возможно, мне удалось бы выведать хоть какую-то информацию из дома Самира, если не от него самого. — Меня тревожит, на что Самир может быть способен.

— Нет. Никто из наших не видел её с того момента, как она восстала. Я и сам не верил в это, пока ты не появился.

Что ж, этой надежде не суждено было сбыться. Придётся искать другие пути. Савва продолжил, и в его голосе слышалось раздражение:

— А что он творит? Кто знает! Он яростно оберегал её, пока та была смертной. Говорил, что все мы, носящие маски, не смеем с ней говорить — даже приближаться к ней было запрещено. Только слугам дозволялось взаимодействовать с его новой подопечной. Что ещё за нелепость?

— Возможно, он желал уберечь её от политических интриг, — предположил я, вновь поднимая взгляд на книжные полки. Сколько знаний было сокрыто в этих стенах, и всё равно все они оказывались бесполезными перед лицом того, что происходило вокруг.

Девушка по-прежнему оставалась пленницей Самира, но теперь её положение стало куда более отчаянным. Меня когда-то радовало, что Самир обращался с ней скорее, как с гостьей, а не беглянкой, как поступил бы на его месте Владыка Каел. Было очевидно, что чернокнижник находил удовольствие в её наивности и ясном уме. Она была редким созданием в нашем мире, и даже то, что Король Теней видел в ней возлюбленную, не слишком тревожило или беспокоило меня. Более того, я восхищался его сдержанностью в обращении со смертной. Вопреки подозрениям некоторых, он хотел не покалечить её, а обладать ею.

Но теперь всё переменилось. Она была уже не птичкой в позолоченной клетке, защищённой своим заточением от бушующей бури нашего мира. Она бы не прожила и дня в диких землях Нижнемирья без покровителя, будучи смертной. Все мы сговорились низвергнуть её в смертельную бездну, и вот теперь она стала сновидицей.Той самойсновидицей. Единственной надеждой, способной вдохнуть новую жизнь в это мёртвое и увядающее место.

Моя собственная рука также была причастна к этому. Я тоже отчаянно желал верить словам Лириены, предостерегавшим, что Нина должна умереть, чтобы спасти мир от Самира. А не то, что она должна умереть, дабы наш мир мог продолжить своё существование, — в чём, как оказалось, и заключалась правда.

Самир не воскресил Королеву Чудовищ.

Это сделали мы.

Моё сердце обливалось кровью за девушку, за все страдания, что ей пришлось претерпеть. За тот страх, что она, должно быть, испытывает сейчас, когда её будущее неопределённо и находится в руках человека, чьи намерения могут быть как добрыми, так и нет. Я хорошо знал, что даже творя добро, Самир умудрялся находить для этого самые жестокие способы.

Теперь мы вновь стояли на пороге войны. Именно по этой причине я и пришёл сюда. Владыка Каел, в своей безрассудной и глупой праведности, требовал немедленно выдать ему девушку. Даже я, со своим всегдашним желанием видеть лучшее во всех сторонах, не мог представить себе мира, где недавно пострадавшую жертву вернули бы её обидчику, и где она сама не воспротивилась бы этому всеми силами.

Владыка Каел желал смерти Нины с того самого момента, как Самир заинтересовался созданием, отвергнутым Вечными. Он считал её достойной казни ради защиты этого мира от того, что она могла значить. Кто мог поручиться, что теперь он не желает того же? Неужели Король Теней умертвит первую за полторы тысячи лет сновидицу, вновь обрекая нас на пустоту? Вполне возможно, Владыка Каел предпочёл бы полное прекращение существования мира тому, чтобы Самир смог вершить в нём свою волю. Ненависть между этими двумя мужчинами была глубокой и неизгладимой пропастью, заполненной до краёв кровью, которую они готовы были пролить, лишь бы утопить в ней другого.

Если бы Владыка Каел знал правду о тех чувствах, которые, как я подозревал, чернокнижник питал к девушке, я не сомневался, что воин убил бы её уже по одной этой причине.

Когда Самир отказался выдать Нину остальным, он запустил череду событий, которые, как я знал, уже пришли в движение. Владыка Каел соберёт свою армию и осадит чернокнижника. Он уничтожит всё на своём пути, чтобы вырвать её из его хватки любыми необходимыми средствами.

Как это часто бывает в столь яростном соперничестве, оба — и Владыка Каел, и Самир — были неправы в своих действиях. Оба сбились с пути, ослеплённые собственными желаниями. Истина, как это чаще всего и случается, когда Король Теней и Король в Алом оказываются вовлечёнными в спор, лежала где-то посередине.

Главной жертвой во всём этом — кроме, разумеется, Нины — должен был стать мир Нижнемирья и его народ. Ради них я и стоял здесь сейчас, желая умолять чернокнижника о великодушии. Ради этого мира я ставил на кон собственную жизнь. Элисара умоляла меня не приходить, ибо это могло означать мою погибель. Самир «простил» нам наши прегрешения, но ему не нужна была причина, чтобы взять кого-то в плен. Особенно теперь, когда у него появилось величайшее сокровище, которое нужно защищать.

— Он знает, что я здесь? — Мне нужно было отвлечься от смятения и отчаяния, царивших в моей собственной голове.

— Я сделал всё, что мог, Жрец, — резко бросил Савва. — Он мне не подотчётен.

— Вполне осознаю. Прости, я всего лишь пытаюсь поддержать беседу. Мне всегда говорили, что не стоит соваться в столь неестественную для меня область. — Я усмехнулся своему собственному сухому самоуничижительному юмору.

Савва фыркнул, и я по крайней мере порадовался, что смог немного разрядить его настроение.

— И где же во всём этом проклятый трус?

— Томин ссылается на общее недомогание и утверждает, что не может покинуть свои покои. Он боится последствий. Никто не скучает по нему в его отсутствие. — Мне не нравилось так плохо отзываться о том, кто, по сути, был моим регентом.

— Я уж точно не скучаю. И, насколько я понимаю, я не постигаю этого бессмысленного «закона», который заставил тебя отказаться от своей маски, — сердито проворчал Савва и, подхватив железную кочергу, ткнул ею в умирающий огонь. Угольки взметнулись вверх, уносимые невидимым потоком горячего воздуха в чёрную каменную трубу. — Мы все — ужасная, жестокая, обречённая кучка. К чёрту политику, позвольте нам находить любовь там, где мы её находим, вот что я скажу.

Я повернулся, чтобы взглянуть на мужчину. Савва редко говорил кому-либо доброе слово, и услышать это сейчас тронуло меня до неожиданной степени.

— Спасибо, Савва. Жаль, что всё так сложилось. Но я чувствую, что не скучаю по тому куску фарфора, который носил так долго. — Я дотронулся до места на лице, где были отметины моей души. Порой мне всё ещё кажется, что я ощущаю под пальцами гладкий кусок белой глины, бывший частью меня так долго. — Мы слишком отдаляем себя от тех, кто снаружи. Мы не настолько превосходим их.

Савва пренебрежительно хмыкнул.

— Мне до этого нет дела. Таково было веление Вечных, а не наше. А закон, что не позволяет тебе быть владыкой, — это уже наше изобретение, а не их.

— Такого благочестия от тебя я не ожидал. И всё же я ценю эту мысль.

— Не жди большего, — Савва язвительно усмехнулся. — У меня есть лимит.

Я рассмеялся и увидел, что угрюмый мужчина тоже ухмыляется, довольный своей шуткой. Когда он улыбался, его металлическая маска сдвигалась на лысой голове, врезаясь в кожу.

— Хорошо сказано, друг. Хорошо сказано.

Атмосфера в комнате переменилась, когда её наполнило тёмное присутствие. Сила ворвалась в помещение, словно зловещий ветер. Без сомнения, это мог быть только один человек. Обернувшись, я увидел Самира, стоящего в конце стола и вытирающего свою металлическую руку чёрным носовым платком. Он поочерёдно сгибал каждый сустав, вычищая что-то из шарниров своего протеза. Тряпка была влажной, и при свете в комнате я мог разглядеть слабый багровый отблеск. Ужас вновь поднялся в моём сердце при мысли о том, что это могло означать.

— Мой Владыка. — Савва резко поклонился Самиру. — Я удерживал его здесь, как вы и просили.

— Благодарю, — ответил чернокнижник. — Ты свободен.

Савва исчез в клубах чёрного дыма. Мы остались одни.

— Чему я обязан удовольствием видеть твой визит, Жрец? — Самир продолжал безучастно очищать свою руку от запекшейся крови.

— Это её кровь? — Я в прямом смысле ужаснулся ответу. Боялся, что уже знаю его.

— А если бы это была она, мой дорогой друг? — Самир насмехался, обходя стол, чтобы встать в пяти шагах от меня, двигаясь словно акула, кружащая вокруг своей добычи. — Что тогда? Какое это имеет значение?

— Я бы спросил, зачем ты причиняешь ей вред, если так ужасно горевал о её утрате.

— Я горевал о её утрате и ликовал о её возвращении.

— Тогда зачем?

— Она такая, словно ничего не изменилось. Её разум остаётся её собственным и свободным от влияния наших отвратительных Вечных. Она слаба и бессильна, но носит отметины королевы. По иронии судьбы, я полагаю, её дары всё ещё дремлют. Отчаянная защита травмированного разума от опустошительной мощи того, что она в себя вобрала. Я стремлюсь убедиться, что она владеет собой, прежде чем выпустить её. Я просто даю ей причину найти в себе силы противостоять мне.

— Подобными методами? — Я вздохнул и покачал головой. — Лишь вы, мой владыка, могли попытаться исцелить рану, нанося новые.

— Я должен научить её всему, что может уготовить ей этот мир. — Самир швырнул окровавленный платок в огонь. — Я был слишком мягок, когда она была смертной. Она слишком доверяла. Я заботился о её счастье, и посмотри, к чему это привело! Теперь она не может умереть. Теперь я могу научить её всему, чтобы подготовить к тому, что её ждёт. Я хочу, чтобы она восстала из этого пепла силой, с которой никто не посмеет связываться. Не пешкой в наших усталых играх.

— А если вы проиграете? — Я осторожно сделал шаг ближе к мужчине. — Что, если она не настолько сильна? Что, если её силы никогда не пробудятся, чтобы остановить вас?

— Тогда она сломается и станет моей — разумом, телом и душой. — Самир рассмеялся. — Так или иначе… Полагаю, я выиграю.

Я почувствовал, как по моей коже пополз леденящий ужас от его слов. Подобную тактику мог придумать только чернокнижник. Она была совершенна в своём сломленном блеске и подходящем ему безумии.

— Вы будете безжалостно пытать её из-за страха перед тем, что могут сделать другие. — Я опустил голову и закрыл глаза. Возможно, я опоздал. — Эта уловка демонична, даже для вас.

— Я весьма горжусь ею, благодарю.

— Если я не могу умолять вас подумать о её благополучии во всём этом, я должен умолять вас подумать о вашем собственном. Я видел, как вы держали её на руках. Не считайте меня настолько наивным, чтобы не видеть любовь, когда она написана столь откровенно.

Слова Самира прозвучали сердитым шипением, хотя чернокнижник не повернулся ко мне лицом.

— То, что я чувствую, — моё личное дело. Она доставляет мне удовольствие более чем в одном виде, это я признаю.

Я посмотрел на зеркало, висевшее над камином, смутно отражавшее тёмную комнату. Меня начинало раздражать упрямое следование чернокнижника его линии мышления. Мне не следовало так изумляться, ибо Король в Чёрном всегда был таким.

— Вы по крайней мере заботитесь о девушке. Ваши действия непоправимы. Как вы думаете, что она будет чувствовать к вам, когда всё это закончится?

— В конце этой кровавой дороги либо она будет презирать меня и смотреть на меня как на никчёмную, гнилую и мерзкую вещь, как это стали делать все вы — даже мой старейший «друг», — Самир язвительно бросил это в меня, насмехаясь над нашей когда-то близкой природой, — либо она сломается и станет моей преданной служанкой.

— Самир… прошу ваш, это безумие.

— Я в курсе. Это для тебя новость? Мы знакомы? — Самир пожал плечами. — Так должно произойти. Если я не покажу ей жестокости этого мира и не позволю ей свободно ходить по нему, я окажу ей медвежью услугу, которая положит конец её жизни во второй раз.

— Тогда встаньте на её сторону и защищайте её! Оградите её от тех зол, что, как вы думаете, найдут её. Возьмите её под своё крыло, и…

— Как я уже делал однажды? — Самир прорычал сквозь яростный крик и ударил своей металлической рукой по спинке стула у стола, раскалывая дерево вдребезги. — Я держал её здесь как свою гостью! Все её потребности были удовлетворены! Я обращался с ней как с принцессой — как с моей принцессой — ей ни в чём не было отказа! Все мои секреты были открыты для неё, если бы она того пожелала. Я бы ухаживал за ней, пока она не умрёт от старости, если бы потребовалось. И вы отняли это у меня!

Я вздрогнул и опустил глаза на деревянный пол. Чувство вины пронзило меня острее, чем слова чернокнижника.

Самир не закончил кричать.

— Вы все показали мне, насколько наивным я был, думая, что смогу спасти её от безрассудной, кровожадной природы этого обречённого места. И не думай ни на секунду, что я не считаю тебя ответственным больше всех, дорогой Жрец. Скажи ты хоть слово против них, даже Каел не посмел бы действовать так, как он действовал. Ты поддался тем же заблуждениям, что и остальные. Ты ответственен за её страдания так же, как Каел. Так же, как и я сейчас!

Тишина повисла в воздухе болезненным грузом. Наконец, я нарушил её.

— Вы правы. — Когда Самир не ответил, я продолжил. — Я подозревал двойной смысл, скрытый в словах Лириены. Но когда она говорила с нами о спасении этого мира, Самир… я должен был позволить этому свершиться. Вы же знаете, я не нахожу удовольствия в чужой боли. Я не отправил бы Нину на погибель без надежды на то, что это может принести. Я не желаю видеть, как этот мир сгорит. И не желаю видеть, как он растворится в безмолвии пустоты. Если девушке суждено было умереть ради этого… что ж… пусть будет так. — Я наконец поднял голову и взглянул на другого мужчину. Тот стоял лицом к огню, спиной ко мне, сцепив руки за спиной. — За это, да, я виновен в том, что обрёк её на эти страдания, так же, как и Владыка Каел. Но я умоляю вас, Самир, пощадите девушку, избавьте её от той боли, что вы желаете ей причинить. Избавьте её от этих страданий. Если вы испытываете к ней то, что я подозреваю, вы не сможете заставить себя сделать то, о чём говорите.

— О, мой дорогой старый друг. Это худшее из всего. Ты видишь перед собой чудовище, готовое совершить такие ужасы против нежной плоти девушки. Но то, в чём ты даже сейчас отказываешься признаться, — он поднял свою металлическую руку перед лицом, разглядывая её, словно с нежностью вспоминая, что именно только что причинило вред девушке, — так это то, что перед тобой стоит чудовище, способное на такие поступки и находящее в них великую радость.

Отвращение поднялось у меня в желудке, и я подавил его. Но я не мог по-настоящему поверить в утверждение чернокнижника. Я не мог, ибо тогда в мужчине, стоящем передо мной, не осталось бы ничего, что можно было бы искупить.

Так или иначе, моё сердце плакало по девушке и по тому месту, где она должна была теперь оказаться. Растерянная и потерянная, с единственным защитником, который теперь стал её мучителем. Самир был прав в одном: такие действия либо сломают её разум, либо освободят её от оков страха.

— Вы не всегда были таким.

— А Каел не всегда был таким воинственным, праведным глупцом, — заметил Самир. — Время меняет нас всех. Особенно таких созданий, как мы, которые никогда не умрут.

— Каел придёт с армией, чтобы найти девушку и «спасти» её. Сомнительно в свете недавних событий, знаю… — Я предвосхитил возражение Самира при его внезапном взрыве смеха над самой идеей. — Но в его сознании он видит ценным только защиту Нижнемирья.

— Защиту? Мира, который бы сжимался и умирал сейчас, если бы не все ваши случайные ошибки. Ему не было дела до спасения этого мира, когда тот лежал на смертном одре! А теперь он желает восстать как «добрый» Владыка Каел? Пожалуйста. Он скорее сожжёт этот мир, чем позволит ему продолжить существование со мной в нём. Неужели ты думаешь, он не убил бы её снова, представись ему такая возможность?

Я не мог не согласиться.

— Я не знаю. Он ничего подобного не говорил. Лишь то, что не желает оставлять её в вашем владении.

Самир надолго замолчал и уставился в огонь.

— Верь мне или нет, как пожелаешь, но я не намерен удерживать её, Сайлас. Не если она способна на то, в чём я её подозреваю. Если всё пойдёт по-моему, никто не будет держать её цепи. Никогда больше. Если я должен выиграть время, чтобы предотвратить его вмешательство и причинение ей вреда, пусть будет так. Пусть будет война.

Самир положил руку на каминную полку и тяжело облокотился на неё. Он опустил голову, его одетые в чёрное плечи поникли.

— Я не желал этого. Я не хотел, чтобы всё было так. — Самир сделал паузу, словно решая, продолжать ли ему говорить. — Я получил своё собственное пророчество от Лириены, после того как Нина восстала из Источника. Я делаю то, что должен, мой старый друг.

Впервые я услышал, как это слово было обращено ко мне без язвительности. В нём была искренность. Рискуя, я подошёл к Самиру и мягко положил руку ему на плечо. Впервые за много веков я видел его в момент раздумий, сомнений и отчаяния.

— Я скучал по тебе, Жрец. Даже если твои советы больше раздражают, чем приносят пользу.

— И я по вам, мой владыка. — Я сжал плечо мужчины. — Если я не могу убедить вас пощадить девушку от таких пыток, я должен умолять вас не позволять этому миру вновь погрузиться в войну.

— Я сделаю то, что должен, чтобы видение Лириены не сбылось.

— Что она вам сказала?

— Это мой секрет. — Самир выпрямился, и я убрал руку. — Я не позволю этому миру пасть, Жрец. Обещаю тебе это.

— Могу я увидеть Нину? Могу я поговорить с ней?

Самир задумчиво склонил голову и долго обдумывал мою просьбу.

— Да. Можешь. Но она сейчас… отдыхает. — То, как он произнёс эти слова, с таким удовольствием, заставило мою кожу похолодеть. — Вернись завтра утром, и я отведу тебя к ней.

Я склонил голову, благодаря, по крайней мере, за это.

— Благодарю вас, Владыка Самир.

— Но я попрошу кое-что взамен. Я хочу, чтобы ты привёл остальных — без Каела — сюда, в мой дом. Тогда я расскажу вам всем точно, что я намерен сделать в обмен на мир.

Услышав, как Самир говорит о возможном перемирии с Каелом, я должен был бы воспылать надеждой. Но вместо этого это вселило в меня ещё больший ужас.

— Я сделаю, как вы просите. — Я склонил голову.

— Неужели ты действительно думаешь о мне худшее, Сайлас? Думаешь ли ты, что я желаю конца этого мира или же просто хочу исказить его, чтобы служить своему эго?

— Нет, мой владыка. Я не думаю, что вы желаете уничтожить нас всех. Я верю вам, когда вы говорите, что хотите, чтобы мы продолжили существование. Что до служения вашему эго? Не могу сказать, что не подозреваю этого. Вы многое делаете в свою честь.

Самир тихо рассмеялся и кивнул.

— Точное попадание. — Чернокнижник взмахнул рукой, отпуская меня. Я поклонился и повернулся, чтобы уйти. Я был уже на полпути к выходу из комнаты, когда чернокнижник остановил меня словами: — Есть путь, в котором я не переживу того, что ждёт впереди, мой друг. Либо телом, либо душой.

Я вздрогнул и оглянулся на силуэт, стоящий перед огнём. К своему удивлению, я понял, что не желаю такого. Мир без владыки был бы так же пуст, как и тот, где он правил бы один. Но сказать нечто подобное показалось бы мне слишком банальным. Оказавшись без слов, я развернулся и ушёл, не сказав больше ничего.

Загрузка...