Король (Тиффани Райз) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 15

Кингсли был разочарован, но не удивлен, когда духовенство Фуллера отказалось продавать ему «Ренессанс». Он повысил цену, и они наотрез отказались. Он пытался купить здание с помощью одного из самых законных его вариантов, фальшивое туристическое агентство, которым он «владел», чтобы управлять избыточным денежным потоком, но Фуллер все равно не продал.

Время для плана Б.

— Что за план Б? — спросила Сэм, листая прикрепленные страницы на планшетке. Уже неделю она работала на Кингсли, и пока она выполняла все, что он велел ей, своевременно и эффективно. Он сказал ей пойти и купить компьютер, если он ей был нужен. Вместо этого, она держала всю его жизнь в порядке на своем планшете.

— План Б — это шантаж, — ответил Кингсли, усаживаясь за стол. — Нам нужна грязь на Фуллеров. Настоящая грязь.

— Какого рода грязь?

— Любая грязь годится, лишь бы прилипла. Ты знаешь что-нибудь компрометирующее о церкви?

— Эм… ну, они ярые консерваторы. Они убеждены, что женщины должны подчиняться своим мужьям.

— Это ужасно. А что, если муж сабмиссив?

— Кингсли, будь серьезным. Многие мужчины в церкви бьют жен из-за такого мировоззрения.

— Я верю, но неважно насколько это ужасно, эта грязь на церковь, а не на Фуллеров. Нам нужно узнать, избивает ли Фуллер свою жену. Или изменяет ей. Или отмывает деньги. Или что-нибудь еще. Но что бы то ни было, это должно быть чем-то, во что он непосредственно вовлечен. Нам не нужна пуля. Нам нужна бомба.

Сэм вздохнула и провела рукой по волосам. Ее теплые карие глаза светились глубоким умом, и он был впечатлен тем, как быстро она выучила имена всех в его доме.

— Бомба? Это будет непросто. Фуллеры существуют уже целую вечность, — ответила она. — Кажется, преподобный Фуллер унаследовал паству от отца.

— Странно.

— Что именно?

— Унаследовать церковь от отца. Мой единственный опыт общения с религией связан с католической церковью. У священников иногда бывают сыновья, но они не передают им ключи от церкви.

— Я не много знаю о католиках. Мне комфортно быть агностиком. А ты кто?

— Я француз, — ответил Кингсли.

— Я спросила о религии.

— Это и есть моя религия. И натягивание Фуллера — моя новая религия, — ответил Кингсли.

— Ты уверен в этом? Я тоже хочу натянуть Фуллера, но он силен. Сильнее, чем ты.

— А это больно.

— Ты говорил, у тебя в рукаве окружной прокурор и его жена. В руках Фуллера — губернатор. И мэр.

— Мне плевать, с кем он дружит. Мне плевать насколько большая у него церковь. Я не позволю ему превратить этот город в его песочницу, Сэм. Это мой город, — сказал Кингсли. Мысль о том, что какой-то фанатичный проповедник принесет свое послание ненависти в Нью-Йорк, выворачивала Кингсли. Он мог представить, что Фуллер сказал бы о нем и Сорене, и о том, что было между ними в школе. Кингсли знал глубоко в душе, если она у него была, все, что было между ним и Сореном, не было грехом. Фуллер и ему подобные могут идти к чертям собачьим.

— Так что ты хочешь, чтобы я сделала? — спросила Сэм.

— Достань мне все, что сможешь на Фуллера и его церковь.

— Кинг, я уже просмотрела все, что на него есть. Я ничего не нашла. Он ублюдок, не пойми меня неправильно. Напыщенный проповедник и фанатик. Но это ставит его в один ряд с другими проповедниками-телепроповедниками. Никаких сплетен об измене, никаких слухов об избиении жены, никаких слухов об изнасиловании детей.

— Что-то есть. Должно быть что-то.

— А что, если нет?

Кингсли встал и обошел стол.

— Я скажу тебе кое-что, и пусть это останется между нами. Это не всегда будет секретом, но сейчас это так.

— Что? — спросила она.

— В отеле я сказал тебе, что знаю садиста мирового класса, который может рассечь сигарету надвое кончиком кнута. Но что я тебе не сказал, так это то, что он тоже католический священник. Посмотри мне в глаза, Сэм.

Она посмотрела ему в глаза, как было приказано.

— Всегда есть что-то, — произнес Кингсли.

— Хорошо, — ответила она и сделала глубокий вдох. — Я посмотрю еще раз. Чем ты собираешься заняться?

— Ничем из того, что тебе нужно знать, — ответил он.

— Ни намека?

— Начинается на С, — ответил Кингсли.

— Свидание? Собеседование? Секс… анальный? Они начинаются на С.

— Я собираюсь кое-кого пригласить на свидание. Увидимся позже, — попрощался он и выпрямился. Рубцы сегодня болезненно натягивались.

— Ты в порядке?

— Конечно.

— Я видела, как ты поморщился. Тебе больно?

— Не беспокойся обо мне. — Он пригрозил ей пальцем. — Как только у тебя появится эта привычка, ты не сможешь остановиться.

— Это тебя беспокоит, верно?

Кингсли поднял руки и начал загибать пальцы, пока говорил.

— Один. Мои родители погибли в железнодорожной катастрофе, когда мне было четырнадцать. Два. Моя сестра покончила с собой, когда мне было семнадцать, вскоре после того, как вышла замуж за мужчину, которого я любил. Три. Я убивал людей для секретной организации внутри французского правительства. Четыре. Я разозлил опасных людей с хорошей памятью. Пять. Мой самый близкий друг — католический священник, вышеупомянутый садист, который влюблен в девушку из своего прихода, чей отец имеет судимость длиной с твою ногу и некоторые очень мерзкие связи с мафией. И это, Сэм, только начало списка причин, по которым тебе стоит беспокоиться обо мне.

— Шесть. Тебе больно.

— У меня старая рана, которая медленно заживает. Не о чем волноваться. Я не стою волнения. Так что, не волнуйся.

— Тебе надо показаться врачу.

— Ненавижу врачей.

— Мне плевать. Все равно сходи.

— Ты забываешь, что я твой босс. Не наоборот.

— И я твой ассистент. Я помогаю тебе. Тебе нужно обратиться к врачу.

— Я ухожу. Прощай. — Проходя мимо, он похлопал ее по плечу.

— Я записываю тебя на прием к врачу, — крикнула она ему вслед.

Кингсли остановился в дверях, развернулся и подошел к ней.

— Ты нарушаешь субординацию, — сказал он.

— Ты нанял меня, чтобы я помогла тебе, — заупрямилась она и уставилась на него своими яркими глазами. — Позволь помочь.

Кингсли сел на край стола и посмотрел на нее.

— Я могу ориентироваться по планетам, используя твой нос в качестве секстанта, — сказал он, щелкнув по его кончику. — Такой он правильной формы.

— Это единственная правильная часть меня. А теперь прекрати отвлекать и скажи, чем я могу тебе помочь.

— Перестать так одеваться.

— Я одеваюсь, как мужчина. Я не буду извинятся. Я ощущаю себя не в своей тарелке в юбках и платьях. Понятно?

— Мне все равно. Мне даже все равно, если я никогда не увижу тебя в платье или в юбке, пока я жив. — Он указал рукой на свои джинсы, и футболку, и пиджак. — Но ты одеваешься лучше меня, а я твой работодатель. Ты должна поумерить пыл.

— Может, это тебе стоит поддать жару?

— Поддать жару?

— Ты сказал, что хочешь быть королем своего королевства, верно? Тогда ты должен одеваться соответственно.

— Мне придется надеть цилиндр и фрак, чтобы затмить тебя.

Она приподняла голову и оглядела его с головы до ног.

— Ты будешь потрясающе выглядеть в смокинге.

— Думаешь?

— Мне нравятся сексуальные французские пингвины, — произнесла она.

— Я ухожу.

— Bon voyage, — ответила она. — Я назначу прием.

— Никаких врачей, — повторил он.

— Я говорила о портном.

Кингсли с улыбкой на лице покидал Сэм. Улыбка поблекла, когда он вышел из дома. Его водитель, Джиа, ждала в машине, но он отпустил ее, сказав, что сегодня прогуляется пешком. В конце концов сегодня был прекрасный майский день. Прогулка пойдет ему на пользу. Безусловно, настоящая причина, почему он не хотел, чтобы Джиа отвезла его, была в том, что ему не хотелось, чтобы кто-либо знал, куда был его путь. Он прошел четыре квартала и поймал такси. Он все еще не мог поверить, что Сорен уговорил его на это. Он не принадлежал Сорену с семнадцати лет, и все же, вот он, следует приказам Сорена, словно эти одиннадцать лет были одиннадцатью днями. Прошло столько времени с тех пор, когда он чувствовал себя таким значимым для кого-то, вне зависимости живым или мертвым он был, и мужчина не мог не отступить, когда Сорен заставил его прийти сюда.

Такси остановилось возле двухэтажного Бруклинского дома из красного кирпича, и ничто не выделяло его, кроме медной таблички на парадной двери. Он остановился на ступеньках и услышал рев двигателя итальянского мотоцикла. Ну, конечно. Конечно, он будет здесь.

— Я же говорил, что сделаю это, — обратился Кингсли к Сорену, когда тот снял шлем и ступил на тротуар. — Тебе не обязательно нянчиться со мной.

— Я не нянчусь с тобой, и я знаю, когда ты говоришь, что сделаешь, ты делаешь это.

Кингсли не был так уверен на этот счет, но оценил доверие.

К счастью, Сорен сегодня был не в сутане. Он выглядел как любой другой шестифутовый двадцатидевятилетний блондинистый Бог во время прогулки на мотоцикле в солнечный майский день.

— Тогда почему ты последовал за мной сюда?

— Даже такому извращенцу, как ты, иногда нужен священник. Особенно такому извращенцу, как ты.

Горло Кингсли сжалось. Но он проглотил ком.

— Ладно, — ответил он. — Ты можешь войти. Но не смущай меня перед симпатичными медсестрами.

— Даже не думал.

Он поднялся по ступенькам, Сорен шел рядом.

Оказавшись внутри, Кингсли назвал медсестре свое имя. Она протянула ему папку с бланками.

— Я не заполняю бланки, — сказал Кингсли.

— Отдай их мне, — вмешался Сорен с надменным вздохом. Медсестра изогнула бровь и немедленно провела Кингсли. Не дожидаясь, пока Кингсли попросит его остаться или уйти, Серен последовал за ним.

Какое неприятное место — на стенах висели постеры, пестрящие страшными предупреждениями и изображениями людей с заболеваниями.

— Хотел бы я, чтобы у меня был медицинский фетиш, — сказал Кингсли, рассматривая жуткий декор кабинета врача. — Может, тогда мне бы понравилось.

Он выдвинул ящик в конце смотрового стола.

— О, расширители…

— Ты не мог бы вести себя прилично? — попросил Сорен и сел в кресло под плакатом, предупреждающем о болезни Лайма. Кингсли сел на кушетку, словно ощущая себя мальчиком на приеме у врача, чтобы сделать прививку. Он вспомнил, как гордился им отец, что он ни разу не вздрогнул от укола. Сегодня он был напуган больше, чем двадцать лет назад. И он скучал по отцу.

— Когда ты последний раз обследовался? — спросил Сорен.

— Два года назад. И какого черта ты делаешь?

— Заполняю твой регистрационный бланк.

Кингсли выхватил планшет из рук Сорена. Своим аккуратным почерком ученика католической школы Сорен не только заполнил большую часть бланков, он заполнил их точно. Полное имя, рост, возраст, дату рождения, адрес, номер социальной страховки…

— Кто-то другой заполняет медицинские карты… — сказал Кингсли, кивая в знак благодарности. — Теперь понимаю, почему люди женятся.

— Теперь понимаю, почему люди не заводят детей, — парировал Сорен, забирая планшет. — А теперь сядь и веди себя прилично.

— Да, Отец.

Кингсли сел на покрытую бумажной пелёнкой кушетку и пытался игнорировать бешено колотящееся сердце.

— Почему ты здесь? — спросил Кингсли. — На самом деле?

Сорен замолчал и отвел взгляд.

— После нашего первого раза… — начал он и опять замолчал. — Я должен был навестить тебя в больнице, когда ты попал туда. Я сожалел, что не пришел к тебе тогда.

Кингсли покачал головой. Он вспомнил те первые несколько дней после ночи с Сореном в лесу, когда ему было шестнадцать, помнил почти религиозный экстаз, в который он погрузился. Он был в синяках, истекал кровью и был разбит, и ничего из этого не имело значения. Он никогда не испытывал такого покоя. Все, чего он тогда хотел, это повторения, чтобы это случилось еще раз, чтобы он опять был сломлен.

— Нет… если бы ты пришел ко мне, они бы поняли, что это ты сделал со мной.

— Знаю, это же оправдание я использовал на себе. Но правда в том, что я боялся обнаружить, что ты ненавидел меня за сделанное.

— Я любил тебя за то, что ты сделал со мной.

— И этого я так же боялся. — Сорен с беспокойством посмотрел на Кингсли. Возможно, он научился этому выражению с семинарии. — Ты напуган?

— В ужасе, — признался Кингсли. — Можешь себе представить. Или нет. — Кингсли усмехнулся над собой. — Постоянно забываю, что ты священник.

— Я не всегда был священником.

Это была простая констатация факта. Безусловно, Сорен не всегда был священником. Но Кингсли услышал кое-что другое в его словах, что-то под ними.

— А ты?.. — Кингсли остановился и обдумал вопрос. — Я знаю, ты ничем не заразился от меня.

— У отца была любовница, — ответил Сорен безэмоциональным тоном.

— Твоя сестра Элизабет заразилась чем-то от отца, не так ли? Она передала тебе?

Сорен молча кивнул.

— Что у тебя было?

Сорен поднял руки и хлопнул в ладоши.

Кингсли рассмеялся бы, если бы это не было самой ужасной вещью, которую он слышал. Сорен в возрасте одиннадцати лет заразился гонореей или трипаком, от сестры во время их мучительного отрочества.

— Сестра-Бенедиктинка работала в больнице, куда меня отвезли после того, как отец сломал мне руку, — продолжил Сорен. — Она была моей сиделкой. Я никогда не забуду ее доброту. Нам всем время от времени нужна доброта.

Сорен хотел сказать что-то еще, но тут вошла доктор, интеллигентная женщина лет под сорок, и все слова были забыты.

— Кингсли, это доктор Саттон, — сказал Сорен. — Она посещает мою церковь. Доктор Саттон, это мой зять Кингсли. Он распутник. Я вас предупредил.

— На мою долю выпало немало распутников. Они обеспечивают меня работой. — Доктор Саттон улыбнулся той безмятежной улыбкой, какой всегда улыбаются врачи. — Как поживаете, Кингсли?

— Ненавижу находиться здесь, так что, пожалуйста, давайте покончим с этим как можно быстрей, — ответил Кингсли.

— Как вы можете заметить, Кингсли также очарователен и приятен.

— Все в порядке, отец Стернс. — Доктор Саттон по-матерински похлопала его по колену. — Бывало и хуже. А теперь, Кингсли, начнем осмотр? — спросила она, пододвигая стул на колесиках.

— Я не знаю, чем мы занимаемся, — ответил Кингсли. — Но меня осматривают.

Сорен одарил его «веди себя прилично» взглядом.

Доктор Саттон пробежала по длинному списку вопросов, на которые Кингсли отвечал, не глядя ей в глаза. Да, у него была гонорея и сифилис. Да, его вылечили. Нет, на данный момент у него не было каких-либо симптомов. Когда она спросила сколько сексуальных партнеров у него было, она удивилась ответу.

— Думаю, это рекорд, — ответила она и записала число.

— Я француз, — просто констатировал Кингсли.

— Это твое оправдание всему, — заметил Сорен.

— Это не оправдание. Это объяснение.

— Ты наполовину француз, — напомнил ему Сорен и нахмурился.

— Да, и, если бы я был чистым французом, это число было бы вдвое больше.

— Есть ли что-нибудь особенное, чем, по вашему мнению, вы могли быть заражены?

— Да, — ответил Кингсли, уставившись на Сорена, который вынудил его пройти этот глупый осмотр. — Комплекс вины относится к венерическим заболеваниям, oui? Интересно, от кого я ее подхватил.

Он ожидал еще одного взгляда от Сорена. Вместо этого он увидел нечто гораздо худшее — сочувствие, смешанное с жалостью.

— Расскажи ей правду, — попросил Сорен.

— Правду? — спросила доктор. — Вы можете рассказать мне все. Все, что вы скажете, конфиденциально. В этом отношении врачи подобны священникам. Если хотите, мы можем выгнать его из кабинета.

Кингсли отвернулся от них обоих и тупо уставился на желтый постер со смайликом.

— В январе прошлого года я выполнял кое-какую работу в Восточной Европе, — наконец сказал Кингсли как можно более спокойным тоном в такой ситуации. — Не спрашивайте, чем я занимался, потому что мне запрещено рассказывать. Но меня взяли в плен и подстрелили. И в госпитале сказали… сказали, что надо мной надругались. Я имею в виду, пока я был без сознания.

Боковым зрением он заметил, как доктор изучала его лицо.

— Над вами сексуально надругались? — Ее тон был нейтральным, спокойным. Он был благодарен за это.

— Очень вероятно, — ответил он.

— У вас остались какие-либо затяжные симптомы или боль?

— Иногда у меня случаются флэшбеки. Кошмары. Никаких воспоминаний.

— Похоже на посттравматическое стрессовое расстройство, — ответила доктор Саттон. — Я могу направить вас к специалисту в этой области.

— Никаких психотерапевтов, — ответил Кингсли. — Я ненавижу их еще больше, чем врачей.

— Когда ты в последний раз обследовался? — спросила доктор Саттон.

— Меня проверяли в больнице, а через полгода должны были еще раз. Но я не пришел.

— Почему же вы этого не сделали?

Он повернул голову и посмотрел ей в глаза.

— Говорил же — ненавижу врачей.