Король

Глава 18

Июнь

Сегодня Кингсли почувствовал то, что он классифицировал бы как «новый» вид боли.

И учитывая количество и разнообразность видов боли, которые он испытал за свою жизнь, это кое о чем говорило.

Он лежал обнаженным на боку, укрытый теплым белым одеялом. На заднем фоне играла успокаивающая музыка. Массажистка по имени Анита разговаривала с ним, разминая шрам на груди. Она работала против кожных волокон, объясняя это тем, что так разрушает стянутость, раскрывает ткани, заставляет кровь поступать в инертные клетки. Даже в госпитале он не испытывал такой сильной боли. Непролитые слезы обжигали глаза, а пальцы мертвой хваткой впились в подушку.

— Тебе стоит стать садистом, — сказал Кингсли сквозь сжатые зубы. — Кажется, получить пулю будет менее болезненно.

Анита остановилась и вытерла пот с его лба. Ее прикосновение было успокаивающим и материнским, из-за чего он почувствовал себя немного виноватым за впечатляющую эрекцию под одеялом.

— Ты почувствуешь себя другим человеком, как только я закончу, обещаю. Хочешь прерваться на один день?

Кингсли замотал головой.

— Нет, — ответил он, задыхаясь. — Ты сказала, что заставишь меня почувствовать себя другим человеком. Так что заставь меня чувствовать себя другим человеком.

— Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя очень высокий болевой порог? — спросила Анита.

— Да. Священник, с которым я встречался, — ответил он. Анита посмотрела на него именно так, как он и ожидал.

Анита вернулась к работе, и Кингсли мысленно уволил Сэм десятью разными способами за то, что втянула его в это. Но вчера он вернулся из Рима с затекшей спиной и такой тяжестью в груди, что не мог дышать. Сэм позвонила Аните, чудесной массажистке, и назначила срочный визит.

Даже грубый секс с Сореном не причинял такой боли. Сейчас он мог кончить в любую секунду.

— Дыши, — приказала Анита, и Кингсли повиновался. Он дышал, она массировала, и каждый нерв в его теле кричал.

Боль поглощала его. Боль омывала его, боль накрывала его, он пил ее, дышал ею. Боль от игры со свечным воском была тем видом постоянной устойчивой агонии. Когда в последний раз он ощущал воск? С Сореном, конечно же. Они нашли в школьной кладовой кованые подсвечники и принесли их в хижину для дополнительного освещения для своих игр и чтения. Одной прохладной тихой ночью Сорен приказал Кингсли лечь на живот на раскладушку, привязал его запястья и лодыжки к столбикам кровати. Несколько часов Сорен сидел на его бедрах и капал на него воском, обжигая его капля за каплей. Неважно, как сильно задыхался Кингсли, как стонал, как рычал и вздрагивал, Сорен не останавливался. Пока Сорен покрывал его тело воском, он задавал Кингсли вопросы.

Что ты хочешь делать со своей жизнью?

Куда ты хочешь пойти?

О чем ты мечтаешь?

Что ты любишь?

Что ты ненавидишь?

И он со всей честностью отвечал на вопросы.

Я хочу провести свою жизнь с тобой.

Я хочу идти туда, куда идешь ты.

Я мечтаю о тебе.

Я люблю секс.

Я люблю боль.

Я люблю тебя.

Ненавижу ночи, проведенные без тебя.

Каким маленьким был тогда его мир. Он был размером с ту хижину. Что если был его сестра, Мари-Лаура, не приехала в Святого Игнатия? Был бы мир Кингсли таким же маленьким сейчас? Он бы охотно, радостно и слепо посвятил бы себя Сорену. Он бы следовал за Сореном, делал все, что Сорен приказал бы, спал там, где Сорен сказал бы спать, ел то, что Сорен сказал бы ему есть и умер бы от собственных рук, если бы Сорен приказал. Возможно ли, что это было к лучшему, что Кингсли удрал от Сорена на несколько лет? Возможно ли, что уйти и пойти своим путем было правильным решением? Сейчас Сорен казался гораздо счастливее, чем в школе. Может, разлука с ним и Сорену пошла на пользу, хотя не имело смысла тешить саму мысль о том, что Сорену было лучше без него. Кингсли гадал… что бы он ответил сейчас, если бы ему задали те же вопросы?

Я хочу построить королевство для подобных и охранять нас.

Я хочу поехать на Карибы. Еще не был там. Тринидад, Доминиканская Республика, Гаити.

Ночью я мечтаю быть задушенным, подстреленным. Но днем, когда просыпаюсь, я мечтаю найти того, с кем смог бы разделить свою жизнь и королевство.

Я люблю секс. Люблю женщин. Люблю мужчин. Люблю этот город. Люблю музыку. Люблю свой дом. Все еще люблю Сорена. Всегда любил.

Ненавижу…

Что он ненавидел в эти дни? О, он знал.

Ненавижу таких людей как Фуллер, поэтому и забираю у него церковь.

Совершенно отличные ответы от тех, которые были в подростковом возрасте. Получше.

Кингсли никогда не узнает наверняка, что случилось бы, если бы они остались вместе. Прошлое было мертвым. Он должен перестать пытаться выкопать его и реанимировать. Он несколько лет цеплялся за него, потому что ему больше не за что было цепляться. Но теперь у него было видение, мечта, надежда на будущее. И неважно что произошло, он осуществит все это. На какие бы жертвы не пришлось пойти.

Анита закончила работать над шрамом. Он перевернулся на живот, и она провела следующий час работая над болью в шее и плечах. Закончив, женщина нежно положила руку ему на макушку.

— Кингсли, можешь сделать глубокий вдох? — cпросила Анита, ее слова проникли в его мысли.

Он перевернулся на спину, расправил плечи и вдохнул.

— Еще раз?

Он снова вдохнул. Его легкие расширились, грудь раздулась, и он сделал самый глубоких вдох в своей жизни.

И тот не причинял боли.

— Dieu, merci… — выдохнул он и улыбнулся.

— Лучше чувствуешь себя? — спросила Анита.

— Словно другой человек.

Анита оставила его одного, чтобы он оделся. Кинг сказал, что попросит Сэм позвонить и назначить еще один прием. Анита обняла его — обняла? — на прощание и сказала наслаждаться днем, гулять, дышать свежим воздухом.

Он нашел таксофон и набрал номер.

— Результаты анализов? — поинтересовался Сорен, как только Кингсли заговорил.

— Пока нет, — ответил он. — Узнаю завтра.

— Хочешь, чтобы я был с тобой?

— Нет, — сказал Кингсли. — Думаю, должен сделать это один.

Он не хотел быть один, но, если результаты будут не такими, как ему хотелось, Сорену не придется лицезреть, как он разваливается на части.

— Уважаю твое решение, — произнес Сорен. — Тогда чем я обязан за удовольствие этого звонка?

— Хотел сказать, что я ездил в Рим.

— Так вот где ты пропадал. Сэм не сказала мне, когда я звонил.

— Она слишком заботлива, — ответил Кингсли, улыбаясь себе. Ему понравилось, что Сэм не рассказала Сорену, где он был. Женщина не боялась разозлить Сорена. Ему следует повысить ей зарплату. — Я познакомился с твоей подругой Магдаленой.

— Что думаешь о ней?

— Она была очень груба со мной, — признался Кингсли, преуменьшив. Она научила его таким практикам, о которых он и не подозревал, читала лекции о согласии и безопасности практик и заставляла его тренироваться с кнутом до тех пор, пока он тоже не научился рассекать визитку надвое. Жаль, что нельзя было остаться там подольше.

— Я предупреждал, — смеясь заметил Сорен. — Рад, что ты дома.

— Ты скучал по мне?

— Я скучал злиться на тебя.

— Насчет этого… — начал Кингсли. — Ты сегодня занят?

— А что?

— Хочешь надрать мне зад?

— Кингсли, разве мы не обсуждали это?

— Надрать мне зад в футболе, — продолжил он. — Я имею в виду, не хочешь ли снова поиграть со мной в футбол? Pardonnez-moi… соккер. — Сейчас он чувствовал себя беспричинно глупо, словно волнующийся подросток, который приглашает самую популярную девушку в школе на свидание. Он никогда не делал этого. Он пропускал свидания и переходил сразу к траху. — Ты занят, не так ли? И…

— Кингсли.

— Неважно. Я забыл, что у тебя работа.

— Кингсли. Сосредоточься.

— Quoi?

— Да. Приходи в мою церковь, — сказал Сорен, и Кингсли был уверен, что слышит улыбку Сорена. — Пресвятое Сердце в Уэйкфилде. Будь там в пять.

— Значит, ты хочешь поиграть со мной? — уточнил Кингсли.

Он услышал усмешку Сорена: — Думал ты никогда не спросишь.

Все еще улыбаясь, Кингсли повесил трубку и направился к дому, чтобы переодеться. Он до сих пор не видел Пресвятое Сердце. Он ждал приглашения, не желая вторгаться в мир Сорена, а теперь неожиданно занервничал. Что если она была там? Новая любовь? Королева Девственница? Элеонор Луиза Шрайбер, похитительница автомобилей и сердец.

— Ну, как все прошло? — спросила Сэм, когда Кингсли вошел в кабинет. — Анита показала свою магию?

— Я думал, она убьет меня. Никогда в жизни мне не было так больно. А в меня стреляли четыре раза.

— Значит…

— Проверь, сможет ли она снова принять меня на этой неделе.

— Я же говорила, она волшебница, — ответила Сэм.

— Говоря о чудесах, я должен бежать. У меня свидание со священником, и мы будет играть в футбол.

— Настоящий футбол или придуманный европейский футбол?

— Придуманный европейский футбол.

— Соккер, — ответила она, подмигнула и подняла палец. — Пока тебя не было, тебе кое-что пришло.

Она протянула ему пухлый конверт, на нем было лишь его имя и ничего больше.

— Откуда он взялся? — спросил Кингсли.

— Курьер принес. А что?

— Ничего, — ответил он. Кингсли вскрыл конверт. Мини-кассета упала ему на ладонь.

Он посмотрел на Сэм. Она в замешательстве замотала головой. Кингсли обошел стол, достал магнитофон и вставил кассету.

Когда он нажал кнопку воспроизведения, то услышал собственный голос.

— Друг друга.

— У тебя есть друзья, которые дружат с пятнадцатилетними девочками?

Другой голос на пленке принадлежал Роберту Диксону. Запись продолжалась.

— У меня интересные друзья.

— Я не знал, что у тебя есть друзья, Эдж.

— Кингсли? Что это? — спросила Сэм. Он поднял руку, чтобы заставить ее замолчать.

— Я ставлю свою работу под угрозу, помогая пятнадцатилетней девушке избежать колонии для несовершеннолетних за угон, и хочу знать всю историю.

— Хорошо. Мой старый друг теперь католический священник. Ее

священник. Он попросил меня помочь ей. Я очень ему обязан. Это и есть мой долг.

— Ты дружишь со священником?

— Поверь, я шокирован больше, чем кто-либо другой.

— Он трахает ее? Священник?

— Что?

— Об этом пишут во всех газетах, — ответил Диксон. — Каждый чертов день появляется новая история о католическом священнике, трахающим какого-то ребенка. Бостон гудит. Филли, Детройт, Чикаго… Меня могут уличить в помощи священнику с несовершеннолетней девочкой, которую он трахает, и…

— Он ее не трахает.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что ее трахаю я.

Кингсли выключил запись.

Сэм уставилась на него.

— Я не трахаюсь с пятнадцатилетней девочкой, Сэм, — ответил он.

— Но…

— Это была ложь. Мне пришлось солгать.

— Кто это с тобой на записи?

— Окружной прокурор. Я попросил его помочь кое-кому.

— Он записал тебя. И сделает копии записи.

Кингсли постучал по конверту: — Много копий.

— Кинг, ты признаешься в совершении изнасилования.

— И в подкупе чиновника тоже. Не забывай об этом.

— Ты трахнул ее?

— Нет, конечно, нет. Я никогда не видел ее.

— Тогда почему ты признался?

— Не имеет значения. Важно то, что я кого-то разозлил.

— Кого?

— Длинный список подозреваемых.

— И что ты собираешься с этим делать?

— Сегодня ничего, — ответил он. — Завтра поговорю с мистером Диксоном.

— Почему он угрожает тебе?

Кингсли покачал головой.

— Без понятия. Я знаю о нем достаточно, чтобы разрушить его карьеру и его брак. Возможно, это не он.

— Тогда кто…

— Не знаю. Не волнуйся об этом.

— Я волнуюсь, — произнесла она, выглядя ошеломленной.

Кингсли подошел к ней, обхватил ладонями лицо и посмотрел прямо в глаза.

— Сэм, послушай меня. Думаешь, со мной впервые такое происходит? Это ничто по сравнению с тем, что я уже пережил. Этим я занимаюсь. Это и есть работа.

Сэм посмотрела ему в глаза. Он увидел в них страх, настоящий страх.

— У тебя действительно не было секса с пятнадцатилетней девчонкой? — спросила Сэм.

— Даже когда мне было пятнадцать, я не трахался с пятнадцатилетними девчонками. Шестнадцать — мой минимум.

Сэм усмехнулась, и Кингсли щелкнул ее по подбородку.

— Ладно, — ответила она. — Я доверяю тебе.

— Мне нужно идти. Не волнуйся.

Он поцеловал ее в лоб и покинул кабинет. Убрав кассету в сейф, он переоделся и к пяти часам припарковался перед Пресвятым Сердцем. Кингсли Эдж в католической церкви. Он не был уверен в существовании Бога, но, если тот и был, у Него было чертовски извращенное чувство юмора.

С марта жизнь Сорена как священника была для Кингсли чем-то чисто теоретическим. Он видел колоратку, сутану, но никогда не видел его за работой. Каждое воскресенье он думал о том, как Сорен читает проповедь в этом маленьком городке. Они хоть представляли, кто их пастор? Кем он был? От чего он отказался, чтобы служить мессу в этом маленьком городке этим маленьким людям, которые и не подозревали, что их священник отказался от богатства и власти, чтобы служить им? Конечно же, нет, и именно этого хотел Сорен. Его деньги был запятнаны его отцом. Властью слишком легко злоупотребить, и отец Сорена был тому доказательством. Пока Кингсли смотрел на церковь, груду камней и витражей в романском стиле, Кингсли гадал о…

Стал ли Сорен священником, потому что любил Бога, Отца?

Или стал священником, потому что ненавидел собственного отца?

Или оба варианта?

— Хорошо. Ты здесь, — сказал Сорен. Он вышел из боковой двери церкви на стоянку и направился к Кингсли. На нем были черные спортивные штаны и черная футболка. — Мы опаздываем.

— Опаздываем на футбол?

— Опаздываем на тренировку.

— Тренировку? — переспросил Кингсли, когда они свернули в переулок. — Я думал, мы будем играть. Только ты и я.

— Ты слишком хорош и должен быть в команде. — Сорен указал вперед на футбольное поле, позади небольшой школы. Он заметил около двадцати людей на поле, пинающих мячи между собой. Большинство из них походили на подростков, парней и несколько девушек. Некоторые были их возраста, лет двадцати-тридцати. Одна девушка, с забранными в хвост волосами, в коротких шортах и гетрах пробежала мимо них и помахала Сорену.

— Что ты делаешь со мной? — спросил Кингсли.

— Поздравляю, Кингсли. Ты новый нападающий команды в нашей церковной лиге.

— В школе ты был таким же странным? — спросил Кингсли. — Или это побочный эффект длительного воздержания?

— Ты не можешь отказаться. Мы уже заказали тебе футболку.

— Однозначно страннее со времен школы.

— Самое мудрое, что когда-либо говорил мне мой духовник, это то, что я могу быть священником и могу веселиться.

— Церковная лига футбола — это твое определение веселья?

— Это когда ты выигрываешь. Но первый Пресвитерианин обставил нас на прошлой неделе. Мы проиграли 4:1.

— Разве Пресвитерианцы не кальвинисты? — уточнил Кингсли. Сорен ненавидел кальвинизм.

— Теперь ты знаешь, почему мне нужна твоя помощь, чтобы уничтожить их.

— Если я помогу уничтожить Пресвитерианцев, что я получу взамен?

— Мою благодарность?

Кингсли молчал.

— Мою бесконечную благодарность? — Сорен повысил ставку.

Кингсли по-прежнему молчал.

— Ночь с Элеонор, как только она станет достаточно взрослой?

Кингсли прищурился на Сорена и почесал подбородок, раздумывая над предложением.

— Ты вместе с ней? В моей спальне?

Сорен молчал.

— Если ты чист, — наконец ответил Сорен, — и если будешь вести себя прилично, не дашь себя убить между настоящим и будущим, и если она одобрит эту идею.

— Согласен, — ответил Кингсли.

— Тогда договорились.

Кингсли взял футбольный мяч из рук Сорена.

— Первый Пресвитерианин никогда не узнает, что их поразило, — ответил Кингсли. Бок о бок они выбежали на поле, и в быстром порядке Кингсли принял главенство над командой, которая справедливо полагала, что, будучи европейцем, Кингсли играл лучше, чем они, поэтому и охотно следовали его наставлениям. Особенно юные игроки были в восторге. Целых два часа Кингсли не думал ни о предстоящих результатах анализов, ни о записи Роберта Диксона, ни о том, чтобы уничтожить Церковь Фуллера.

И ни разу он не подумал о Сорене иначе, как о досадно хорошем игроке своей команды.

Когда тренировка завершилась, они вернулись в церковь потные и уставшие. Но это был хороший пот, хорошая усталость.

— Признайся, тебе было весело, — сказал Сорен. — Веселье, не связанное с сексом, наркотиками, шантажом и/или подкупом окружного прокурора.

— Я не подкупал прокурора ради веселья. Это была просьбы ради тебя.

— И я ценю это. Как и Элеонор, даже если и не знает, что ты сделал ради ее благополучия.

— Когда-нибудь она загладит свою вину передо мной, — ответил Кингсли, пытаясь подначить Сорена и преуспел в этом.

— Я сказал, если она одобрит эту идею. Она может и не согласиться.

— Ты даже сказать об этом не можешь с серьезным лицом.

— К сожалению, я признаю это.

— Знаешь, — начал Кингсли, доставая ключи из кармана. — Я бы присоединился к команде и без ночи с твоей девушкой.

Сорен улыбнулся и отвернулся, направляясь к церкви. Он прокричал на французском.

— Я бы дал тебе ночь с ней без твоего участия в команде.

Кингсли рассмеялся. Может, этот священник не так уж и плох.