Король

Глава 21

Вечеринка должна была начаться в девять, а уже в восемь пятьдесят пять Кинглси стоял в своей спальне и пытался решить, трахнуть ли ему трех девушек или трахнуть одну три раза. Он решил, что будет лучше разделиться. Он трахнет одну дважды, а вторую девушку один раз. Но вопрос оставался открытым — какую девушку? Зная Сэм, они могли поругаться, если их выбор совпадет.

Он услышал тихий стук в дверь спальни.

— Входите, — позвал он, и вошла Сэм, неся большую коробку в руках. Он бы обратил больше внимания на коробку, если бы Сэм не выглядела так сногсшибательно, что он ничего не замечал кроме нее.

— Нравится? — спросила она. — Я сексуальный нефранцузский пингвин.

Кингсли приблизился к Сэм и обошел ее. На ней был отлично сшитый фрак. Жилет с глубоким вырезом опускался под ее грудь, привлекая к ней все внимание. Жакет обтягивал талию, а на ногах были черно-белые в стиле сороковых броги.

— Ты не пингвин, — заметил он.

— Я хотела быть похожей на пингвина.

— Не удалось. Как оказалось, ты самая красивая женщина в городе.

Сэм фыркнула с очевидным раздражением.

— Что? — спросил он.

— Пожалуйста, перестань говорить мне, что ты считаешь меня красивой.

— Я не говорил тебе, что считаю тебя красивой. Я говорил, что ты красивая. Есть разница, non?

— Non, — ответила она.

— Тебя это беспокоит? — Он шагнул назад и сел на кровать. Она поставила большую коробку на пол и встала перед ним.

— Вроде как, — сказала она. — По большей части из-за того, что я не привыкла к такому. Понимаешь, слышать подобное от мужчин.

— Не могу поверить. Все любовники, которые у тебя были…

— Есть разница, когда так говорит женщина, и когда говоришь ты.

— Почему?

— Не знаю. — Она посмотрела на него из-под своих густых длинных ресниц. Ее волосы были более волнистыми, чем обычно, и он представил, как зажимает одну прядь между пальцами и целует ее. — Но это так.

— Сэм? — Он положил обе руки на ее плечи и заставил посмотреть на него. — Ты же знаешь, что я хочу тебя, верно?

Она ничего не ответила, но медленно кивнула.

— Это не скоро пройдет, — продолжил он. — И, если тебя действительно тревожит тот факт, что я думаю о тебе в таком ключе, тогда мы не сможем работать вместе. Я не… — Он сжал ее плечи, но затем убрал руки. — Я не хочу делать тебе больно или ставить в неловкое положение.

— Меня это не расстраивает, — ответила Сэм. — Кроме того, что мысль о том, что я причиняю тебе боль, делает больно мне.

— Поверь, причинение мне боли — не то, о чем стоит волноваться.

— Но я никогда не любила ни одну работу больше, чем эту. Мне нравится работать с тобой. Мне нравится то, что мы делаем. Особенно та часть работы, где мы превращаем жизнь преподобного Фуллера в кошмар.

— Все еще работаю над этой частью. Но мы доберемся до него. Рано или поздно.

— Знаю. Я верю в тебя. — Ее слова заставили его сердце воспарить.

— Ты должна простить меня. Я человек, который любит и мужчин, и женщин. И дай мне женщину, одетую как мужчина, и… — Кингсли замолчал. — Что это было за существо, искалечившее Супермена?

— Киска Луис Лейн?

— Криптонит, — ответил Кингсли. — Женщина в мужском костюме — мой криптонит.

Сэм улыбнулась, и эта улыбка превратила темную ночь в день.

— Если тебе от этого станет легче, — произнесла она. — Я скажу вот что. Если бы я решила попробовать с мужчиной, это был бы ты. Никто кроме тебя. Лучше?

— Гораздо. — Он не знал почему, но именно эти слова ему больше всего хотелось услышать от Сэм. Он обожал ее, любил ее юмор, ее игривость, то, как он заботилась о его доме, словно о собственном, заботилась о нем, будто он принадлежал ей. Это все, что ему было нужно услышать — если она решится попробовать с мужчиной, это будет он. Ему хотелось быть таким же особенным для нее, какой особенной она была для него.

— Хорошо. Но тебе действительно нужно перестать постоянно называть меня красавицей. Я и так достаточно тщеславна.

— Тогда я перестану говорить, — пообещал он. — Но думать не перестану.

— Ты красавец. — Она скрестила руки на груди. — Ты любого заставишь краснеть, и мужчину, и женщину.

— Ты перестанешь так думать, как только познакомишься с le prêtre. Он утирает нос всем мужчинам.

— Кто? Ох, священник? Он настолько горячий?

— Даже ты поддашься искушению.

Сэм пристально посмотрела на него, и он боялся, что она задаст вопрос, на который ему не хотелось отвечать.

— Что в коробке? — спросил он, прежде чем Сэм успела задать свой вопрос.

— Подарок для тебя, — ответила она. — В благодарность за эту работу.

— Ты не должна мне никаких подарков. Все, что ты сделала для меня, было подарком.

— Тогда ладно. — Она подняла коробку. — Оставлю их себе.

— Я не говорил, что ты можешь сделать это. — Он забрал у нее коробку. — Мое.

Он снял крышку и внутри обнаружил пару черных сапог до колен, блестящих кожаных, начищенных до блеска.

— Ты не можешь носить такой костюм без сапог. Я потрудилась и нашла для тебя самую идеальную пару. И, кстати, у тебя огромные ноги.

— Для мужчины у меня нормальные ноги. Если хочешь увидеть что-то огромное, тебе стоит взглянуть на…

— Твое эго?

— Exactement.

— Ты когда-нибудь носил сапоги для верховой езды? — спросила она, доставая сапоги из коробки.

— Я не езжу верхом. Во всяком случае, не на лошадях.

— Ну, эти похожи на гессенские. Они особенные, и к ним нужно немного привыкнуть. Тебе не нужно застегивать их, или шнуровать, или засовывать ноги в них как в ковбойские. Ты должен натягивать их. Хотя, как только поносишь пару несколько дней, они будут ощущаться как вторая кожа.

Сэм опустилась на колени перед ним.

— Что ты делаешь на полу? На тебе фрак.

— С вашего дозволения, милорд, — произнесла она, улыбаясь ему. — Считайте меня своим камердинером.

— Сколько любовных романов ты прочитала в детстве?

— Сотни, — ответила она. — Это единственный жанр книг, которые мама хранила в доме. Она прятала их от отца тщательнее, чем от меня.

— Ты впервые упомянула о своей семье, не поморщившись.

— Мы больше не близки, — сказала она, улыбаясь Кингсли. — Им не нужна такая дочь, как я.

— Если однажды у меня будет дочь, надеюсь, она будет похожа на тебя.

Сэм моргнула, словно невидимая рука ударила ее.

— Что? — спросил он, прищурившись на нее.

— Ничего. — Она взяла его лодыжку в руку. — Никто никогда не говорил мне такие вещи.

— Я больше никогда не скажу, — пообещал он.

— Хорошо. А теперь, толкай так далеко, как пойдет.

Кингсли уставился на нее.

— Свою ступню, — добавила она. — Толкай ступню.

— Ты извращеннее, чем я думал.

Кингсли толкнул. Сэм взяла две изогнутых палочки и просунула их в небольшие отверстия внутри верхней части сапога.

— Встань и протолкни ноги дальше, а я буду подтягивать. — Он встал. Она потянула. Сапог был надет. — Хорошо, еще один раз.

Тридцать секунд толкания, натягивания и поправления брюк, но затем все было готово, и Сэм, все еще на полу, села на пятки и осмотрела его с головы до ног.

— Черт подери, — сказала она.

— Хороший «черт подери»? — уточнил он.

— Самый лучший «черт подери».

Он протянул руку и помог ей встать. Взяв его за руку, она потащила его к зеркалу.

— Вот теперь это грандиозное зрелище. — Сэм прислонилась к нему, и они стояли плечом к плечу — его плечо было выше ее всего на четыре дюйма.

Кингсли притянул ее перед собой, его рука обвила ее грудь, словно щит над сердцем. Она уперлась подбородком на его предплечье, тонкий жест женского подчинения вызвал в нем прилив собственнического чувства.

— Это еще более грандиозное зрелище.

— Я чертовски хорошо выгляжу в смокинге.

Кингсли улыбнулся, но промолчал. Он действительно считал, что образ Сэм в его объятиях был лучшим зрелищем. Должно быть, она не поняла. Или, возможно, поняла и не согласилась.

— Мне нравятся сапоги, — ответил он, отпустив ее, пока не слишком привык обнимать ее.

— Мне нет.

— Нет?

— Я обожаю сапоги. Я хочу, чтобы ты носил их каждый божий день, пока они не станут частью тебя.

— Хорошо, — пообещал он. Это было просто, поскольку они были подарком от нее. Они уже стали частью его.

— Я буду помогать тебе надевать их каждое утро. Это будет наш ритуал. Я буду помогать надевать сапоги, а ты будешь отдавать приказы на день. Затем будем пить кофе и пытаться выяснить, кого шантажировать следующим.

— Похоже на рай. — Лицо Сэм будет первым, которое он будет видеть по утрам? К этому он мог привыкнуть.

Из-за двери его спальни донесся смех. Кто-то где-то в доме, Блейз, судя по смеху, звала его.

— Начинаем вечеринку, — заметила Сэм. — Повеселись и перетрахай половину гостей.

— Чем собираешься заняться? — поинтересовался он, когда они выходили из его спальни.

— Перетрахаю вторую половину.

К тому времени, как они с Сэм спустились на первый этаж, дом был почти полон. Тридцать минут спустя у них был полный дом и еще немного. Сэм мастерски справилась с едой и вином, особенно учитывая, сколько времени у нее было. Очевидно, проработав барменом шесть лет, она обзавелась контактами с самыми лучшими людьми в этом бизнесе. Они ели. Они пили. Они смеялись.

И, безусловно, они трахались.

Только не Кингсли. Он ходил из комнаты в комнату с бокалом вина в руке. Две недели он воздерживался от секса. Ему хотелось, чтобы его первая трапеза была пиром, а не закуской. Он хотел кого-то восхитительного, сочного, аппетитного…

Вошел Сорен.

Кингсли закатил глаза.

— Только не ты, — сказал он ему.

— И тебе здравствуй, — ответил Сорен, рассматривая его. — Я здесь пять секунд, а ты уже злишься на меня.

— Да, — не стал отрицать Кингсли. — Я пытаюсь выбрать кого-нибудь, чтобы трахнуть, а ты загораживаешь мне обзор.

— Прости. Я и понятия не имел, что ты здесь рыщешь.

— Когда же я не рыщу? — Он протянул Сорену бокал шираза с проносимого мимо подноса. Сорен часто был в своей клерике, когда приходил к нему, но сегодня он был инкогнито, черные брюки и черный пиджак, но белая рубашка. — Не могу поверить, что ты пришел.

— Я и не собирался.

— Что заставило тебя передумать?

Сорен потянулся в карман пиджака и достал конверт.

— Это.

Он отдал его Кингсли, который сразу же его вскрыл.

Тот нашел мини-кассету внутри.

— Черт, — сказал Кингсли.

— Ее доставили в церковь два часа назад. Я прослушал ее. — Сорен заговорил по-французски, что было мудрым решением, учитывая то, что они окружены толпой. — Кажется, ты признался в том, что спал с моей Элеонор. Довольно впечатляющая уловка, поскольку ты даже не знаком с ней.

— Я солгал, потому что…

— Я знаю, почему ты солгал, и ценю это. Но, очевидно, кто-то не оценил.

— Я разберусь, — пообещал Кингсли и забрал у него кассету.

— Мне стоит об этом волноваться?

— Non, — ответил Кингсли. — Это моя проблема, не твоя.

— Знаешь, кто его прислал?

Кингсли покачал головой. — Я говорил с мужчиной на записи — Робертом Диксоном. Он клянется, что это не он. Я верю ему, но он не говорит мне всего. Он признался, что записывал нас, но говорит, что записывает все из-за своей паранойи.

— Ты сообщишь мне, если ситуация выйдет из-под контроля?

— Она не выйдет из-под контроля, — уверенно произнес Кингсли. — Но на всякий случай…

— Что?

— Собери чемодан для Дании.

Серен начал что-то говорить, но Сэм выбрала неподходящий момент, чтобы прервать его.

— Это он? — поинтересовалась Сэм. Даже без колоратки Сорен источал ауру священника. Неудивительно, что Сэм узнала его без представления. — Я Сэм. А вы, должно быть, наш Отец, Живущий В Коннектикуте.

— Приятно познакомиться, — ответил Сорен и поцеловал ее руку.

— Нет. Прекрати. — Кингсли убрал руку Сорена от Сэм. — Сейчас же сделай два шага назад. Она моя секретарша. Тебе запрещено флиртовать с ней.

— Я не флиртовал, — заметил Сорен. — Просто был вежлив.

— Он переживает, потому что думает, что вы красивее его, — объяснила Сэм Сорену.

— Он красивее меня, — не стал спорить Кингсли. — Все дело в ресницах.

— У вас необычайно темные ресницы для блондина, — продолжила Сэм, изучая Сорена. — Как вы это делаете?

Сорен ответил:

— Крашу тушью.

— Без обид, Падре, но между вами двумя, Кингсли выиграет соревнование на звание красавчика.

— Я нисколько не обижен, — заверил Сорен.

— Это из-за длинных волос. Все мальчики должны носить длинные волосы. — Сэм провела по его волосам, но он шлепнул ее по руке. Она шлепнула в ответ.

— Дети, — фыркнул Сорен. — Ведите себя прилично.

— Простите. Мне нравятся его волосы, — ответила Сэм.

— Он определенно носит их для своей выгоды. И смену гардероба я тоже одобряю. Твоя работа? — спросил Сорен Сэм.

— Моя идея. Он хочет быть королем. Поэтому должен выглядеть как король.

— Ты преуспела в этом, — одобрил Сорен. — Он выглядит очень величественно.

— Видишь? — сказала Сэм. — Я выиграла. Ты проиграл. Тебе придется одеваться так целую вечность.

— Сдаюсь, — ответил Кингсли.

— Итак, позвольте задать два вопроса. — Своим бокалом вина Сэм сначала указала на него, а затем на Сорена. — Как вы собираетесь отделаться от того факта, что он — это он, а вы — священник? То есть, безопасно ли священнику быть в доме хозяина стрип-клуба и основателя С/м клуба, шантажирующего шантажиста, Кингсли Эджа?

— Безусловно, я могу находиться в доме Кингсли без страха, — ответил Сорен. — У меня очень хорошее оправдание.

— Какое оправдание? — поинтересовалась Сэм.

Сорен ответил раньше, чем Кинсли остановил его:

— Мы родственники.

Глаза Сэм широко распахнулись.

Она уставилась на Кингсли. Затем на Сорена. Затем снова на Кингсли.

— Вы оба белые мальчики. Оба хорошо выглядите. Для парней, конечно же. Но кроме этого, я не вижу никакого сходства.

— Связаны браком, — объяснил Сорен. — Я был очень недолго женат на сестре Кингсли, прежде чем она умерла.

— Ох, — сказала Сэм кивая. — Но Кингсли, ты сказал, что твоя сестра вышла замуж…

Кингсли уставился на нее. Он сказал Сэм, что его сестра вышла за мужчину, которого он любил. Сегодняшняя ночь была не для того, чтобы все это ворошить.

— Вышла за кого? — спросил Сорен, он посмотрел на Сэм, потом на Кинга, и снова на Сэм.

— Я сказал Сэм, что моя сестра вышла замуж за напыщенного, высокомерного, самоуверенного, чрезмерно образованного претенциозного ублюдка.

— Это я, — подтвердил Сорен, поднимая бокал.

— Попался. Что же, оставлю вас, родственничков, поболтать. В этой комнате есть женщины, которые никогда не испытывали множественных оргазмов. Они нуждаются во мне. Я слышала, как они зовут меня по ночам.

— Иди, ответь на зов, — сказал Кингсли.

Сэм поклонилась им обоим и ушла.

— Что она хотела сказать? — решил уточнить Сорен.

— Ничего, — ответил Кингсли. — Совсем ничего.

Сорен наблюдал, как Сэм исчезает в толпе.

— Что ты знаешь о ней? — задал вопрос он.

— Все, что мне нужно, — сказал Кингсли.

— Это отличный неответ.

— Почему ты спрашиваешь? Она моя секретарша, не твоя.

— Следующие два часа я могу провести, рассказывая тебе все, что знаю о своей секретарше, Диане. Я знаю, где она родилась, где выросла, где ходила в школу, с кем встречалась, кем были ее родители… Можешь ли ты рассказать то же самое о Сэм?

— Почему тебя это волнует?

— Она знает, что я из Коннектикута. Она знает о твоей сестре. Ты назвал ей мое настоящее имя?

Кингсли молчал и сделал глоток шираза.

— Кингсли?

— Она должна была знать, — ответил Кингсли. — Если со мной что-нибудь произойдёт, кто-то должен найти тебя.

— Это я понимаю. И не возражаю против того, что ты рассказываешь ей все, что считаешь нужным, если у тебя есть веская причина так безоговорочно ей доверять. Если это действительно важно, то у меня нет проблем с этим. Мне любопытно, почему ты ей доверяешь так безоговорочно, когда так мало знаешь о ней.

— Я же сказал, что знаю о ней все, что мне нужно.

— Кое-кто знает довольно много о нас обоих, — напомнил ему Сорен.

— Я доверяю Сэм. И ты ей тоже можешь доверять.

— Ты влюблен в нее? Поэтому доверяешь?

— Я не влюблен в нее, — честно ответил Кингсли. Чувства, которые он испытывал к Сэм, отличались от любви. Или, может быть, это была любовь, но не такая как та, которую он испытывал к Сорену.

Сорен поднес бокал с вином к губам.

— Хорошо.

— Здравствуйте, Отец, — обратилась Блейз, появившись из ниоткуда. Кингсли никогда в жизни не был так рад видеть эту девушку. Она поднялась на носочках и поцеловала Сорена в щеку. — Как поживает мой любимый извращенный священник иезуит?

— Он все еще извращенец. — ответил Кингсли. — И все еще иезуит. В голове не укладывается, верно?

— Я должна спросить, кто такие иезуиты? — спросила Блейз.

— Это орден священников, основанный святым Игнатием Лойольским, — принялся рассказывать Сорен. — Мы начинали как миссионерский орден.

— Он говорит миссионерский. Я говорю военный, — вмешался Кингсли с широкой улыбкой. — Они совершили столько политических маневров в 1700-х годах, что папа распустил орден.

— Я до сих пор не простил Папу Климента XIV за это.

— Значит, иезуиты плохие священники? — спросила Блейз, очевидно довольная таким поворотом.

— Да, — подтвердил Кингсли. — Шаловливые священники, тогда и сейчас.

— По крайней мере, мы не в Легионе Христа²⁰.

— Останови меня, если слышал это, — начал Кингсли. — Мужчина подходит к францисканцу и иезуиту и спрашивает: «Сколько новен нужно прочесть, чтобы получить «Мерседес-Бенц»?

— Я останавливаю тебя, — произнес Сорен.

— А францисканец спрашивает, — продолжил Кингсли, — у мужчины: «Что такое Мерседес-Бенц?» А иезуит отвечает…

Кингсли ждал. Блейз выжидающе посмотрела на Сорена.

— «Что такое новена?» — закончил Сорен, его голос сочился презрением. — На заметку, каждый знакомый мне иезуит может ответить, что такое новена.

— Что такое новена? — спросила Блейз.

— Отведи ее наверх и расскажи, — обратился Кингсли к Сорену. — Проведи с ней хороший строгий католический урок.

— Я провел десять лет в семинарии, — ответил он. — Будет преступлением потратить впустую столько лет тренировок.

— С Вашего разрешения, monsieur… — Блейз посмотрела на Кингсли умоляющими глазами.

— Повеселись с бичеванием, chouchou, — ответил Кингсли. Блейз поцеловала его в щеку. Затем она взяла Сорена под руку и повела его сквозь толпу вверх по лестнице. Кингсли посмотрел на полупустой бокал вина и поборол желание допить его одним глотком. Почему Сорен начал расспрашивать его о Сэм? Сэм не имела никакого отношения к Сорену. И кого волновало, что он не знал о ней многого? Ему было известно все, что нужно было знать. Сэм заботилась о нем. Она была на его стороне. Какими бы ни были ее тайны, она его не подставит.

Раздраженный Сореном и неизвестным козлом, приславшим запись, Кингсли покинул вечеринку и направился в спальню, перешагивая две ступеньки за раз. Он положит запись в сейф, переоденется и найдет Диксона. Он изобьет его до гребаной комы, если придется, но еще до рассвета Кингсли получит ответы. Шагая по коридору к спальне, он слышал крики удовольствия и боли, доносившиеся из комнат, мимо которых проходил. Иногда удовольствие и боль доносились из одной и той же комнаты. Он игнорировал их. Он был на задании.

Кингсли распахнул дверь в свою комнату. Возле столбика его кровати стояла женщина. Она была темнокожей, стройной и величественной. Ее сапоги, корсет, юбка и длинные перчатки — все из кожи. Ее плечи были обнаженными, и пышная грудь в декольте возвышалось над линией корсета. На шее у нее было кружевное колье, густые заплетенные в косу волосы были уложены в изящный узел, а за правым ухом красовалась бледно-розовая роза.

В руке она держала что-то длинное, черное и тонкое. Он сразу же узнал предмет.

Стек для верховой езды.

Кингсли молча ждал, ждал, когда домина заговорит.

— Я получила твои милые сообщения, — начала женщина с шикарным британским акцентом. — И цветы тоже.

Глаза Кингсли округлились.

В последнее время он посылал цветы только одной женщине. Две дюжины красных, белых и розовых роз в надежде, что она воспримет его интерес к ней всерьез. Очевидно, это сработало.

— Госпожа Фелиция, — наконец ответил он.

— Я испытываю нежность к цветам от мужчин, которые не боятся просить.

Госпожа Фелиция Трист была во всех газетах, когда он только приехал в город. Она была виновной стороной в бракоразводном процессе между бизнес-магнатом и его светской львицей женой. История была кровавым побоищем, кормлением стервятников. Непристойные репортеры не могли насладиться историей белого американца миллиардера, который был сексуальным рабом у темнокожей британской доминатрикс. Госпожа Фелиция была выше драки и отказалась давать показания на том основании, что никогда не обсуждает клиентов. Она томилась в тюрьме и держала обет молчания, пока стороны не завершили процесс. Он видел ее фотографию один раз в «Пост», но она не отражала всю ее темную красоту.

— Чем обязан такой чести? — поинтересовался Кингсли.

— Ты хотел поговорить со мной о работе в твоем новом клубе, верно? — спросила она.

— Да. Поэтому вы здесь? — уточнил он. Они могли поговорить об этом в его кабинете. Почему госпожа Фелиция в его спальне?

— Я признаю, что у меня были скрытые мотивы.

— Скрытые мотивы. Не просветите ли меня?

— Я увидела тебя внизу. И сразу же поняла, что хочу выпороть тебя и трахнуть. Сойдет за скрытый мотив?

Пах Кингсли напрягся при виде прекрасной женщины и ее стека. И все, кто знали хоть что-нибудь о БДСМ, знали, что эта женщина была самой отъявленной садисткой в городе. И, скорее всего, могла составить достойную конкуренцию Сорену.

— Ну? — спросила госпожа Фелиция.

Запись могла подождать.

Его член — нет.