Король

Глава 25

Июль

Солнце село на час раньше, но в городе все еще тлела летняя жара. Кингсли неохотно покинул коттедж Фелиции в Бедфорде. Дом с двумя спальнями был скрыт за завесой деревьев и предоставлял некое уединение, которое могли купить только деньги. За последний месяц он стал для Кингсли вторым домом, когда он и Фелиция владели телами друг друга днем и ночью. Но как бы ни были хороши их извращения и секс, Кингсли знал, что главная причина, по которой он остался с ней, это его желание избежать встречи с Сэм. Но Фелиции пришлось оставить его и отправиться в Лондон к клиенту, Блейз уехала в Вашингтон, и Кингсли понимал, что вечно прятаться не сможет.

Вернувшись в свой особняк, он обнаружил Сэм в кабинете, сидящей за его столом со стопкой счетов. Она оторвалась от работы и улыбнулась ему.

— Посмотрите, какую кису к нам занесло, — сказала она. — Хорошо провел ночь? И день? И неделю? И месяц?

— Перенеси мою встречу с Анитой, — ответил он.

Сэм уставилась на него.

— Опять? Ты уже второй раз переносишь. Не знаю никого, кто бы отменил массаж. То есть… это ведь массаж.

— Перенеси, — повторил мужчина. Он не должен был ей ничего объяснять, вообще ничего. — Я иду спать. И ты тоже должна идти домой.

— Как только закончу с этим.

— Завтра ты меня не увидишь, — ответил он, выходя из кабинета.

— Уже привыкла к этому, — ответила девушка полушепотом.

Кингсли обернулся в дверях.

— Хочешь мне что-то сказать? — спросил он, стараясь держать голос ровным.

Сэм откинулась на спинку кресла.

— Я сказала, что привыкла не видеть тебя. Ты был призраком в течение последнего месяца, что было бы прекрасно, если бы ты был занят и счастлив. Но ты не выглядишь счастливым, и что-то мне подсказывает, что ты избегаешь меня. Немного проблематично быть ассистентом, когда ассистировать некому.

— Сейчас мне не нужна помощь.

— Тебе не нужна помощь? Ты планируешь открыть С и М королевство до конца года, и у нас пока нет здания для него. У нас до сих пор нет планов реконструкции. У нас даже гребаного названия нет. И ты хочешь сказать, что тебе не нужна помощь?

— А что это за «нас»? — спросил он. — Этой мой клуб, а не твой. Здесь нет никакого «мы».

— Твой клуб не будет существовать, если ты не начнешь работать над ним.

— Я буду делать что захочу и когда захочу. Я не должен оправдываться перед собой. Перед тобой или кем-либо еще.

Он ушел в свою спальню. Ему стоило уволить ее. Почему он не уволил ее? У него были на то все причины. Нет, у него не было ни одной причины увольнять ее, поэтому он и не сделал этого. Она рассказала ему успокаивающую сказку, когда пообещала, что если и попробует быть с мужчиной, то выберет его. Сколько раз он вешал такую же соблазнительную лапшу женщинам на уши? Ты была самой лучшей любовницей… самая красивая женщина, с которой я был… если бы я мог остаться с тобой, я бы остался… У него не было причин так злиться месяц спустя. И все же он злился.

Оставшись один в спальне, он разделся и забрался в постель. Ему было ненавистно спать в одиночестве, но его истощение было сильнее. У него все тело изнывало от недосыпа. Он искал убежища в боли, которую причиняла ему Фелиция, от боли, которую причинила ему Сэм. Что было сильнее всего — больнее лжи Сэм и хуже, чем эротическая жестокость Фелиции — был тот ужасающий факт, что Сорен был прав. Кингсли ничего не знал о Сэм. Он слишком быстро доверился ей. И теперь сожалел об этом.

Он заснул в ту же секунду, как его голова коснулась подушки, но жуткие сны отравляли его отдых. В одном сне он был пленником в своей собственной постели, и та горела вокруг него. В другом какой-то безликий враг запер Сорена в лабиринте тюрьмы, и у Кингсли было шестьдесят секунд, чтобы найти его и спасти, прежде чем его застрелят. Сон изменился в последний раз, теперь он был заключенным, и рядом с ним стоял человек с цепью в руке. Он обернул цепь вокруг горла Кингсли, затягивая ее до тех пор, пока тот не смог говорить, не смог бороться, не смог дышать.

Он проснулся от кашля, который сковал его легкие и живот. Он хватал ртом воздух и не мог им насытится. Наконец приступ кашля закончился, и на трясущихся ногах мужчина выбрался из постели. Часы показывали, что сейчас была полночь. Он проспал полтора часа, но сны были такими яркими и жестокими, что ему казалось будто он проспал несколько дней. Образы преследовали его, даже когда он натягивал брюки. Он попытался отогнать их другими мыслями, но паника не покидала. Он чуть было не позвонил Сорену, чтобы удостовериться, что сон о заключении Сорена и его неминуемой смерти был всего лишь сном.

Алкоголь. Вот что ему нужно. После встречи с Фелицией он выпивал не больше двух бокалов вина в день. Он был пьян ее телом и ее болью в течение месяца. Но сейчас он должен выпить, а еще лучше напиться.

Он натянул рубашку, но не стал ее застегивать. Он спустился вниз по лестнице для прислуги в винный погреб позади кухни. Вино могло быть недостаточно крепким сегодня вечером, но он обнаружил, что все крепкие напитки в доме исчезли. Дело рук Сорена? Или Сэм? В эти дни они оба обращались с ним как с гребаным ребенком. Ему бы не хотелось, чтобы кто-то из них прятал от него выпивку. Хорошо. Он выпьет вина. Бутылка «Пино» усыпит его и усмирит беспокойный разум.

С бутылкой в руке, он направился обратно через темную кухню. Он вздрогнул, когда внезапно в комнату проник свет.

— Ah, merde, — сказал он, поднимая руку к глазам. — Кто это?

— Я, — ответила Сэм. Она быстро появилась в фокусе. — Я услышала шаги и… Боже мой.

Черт. Кингсли поставил бутылку на кухонный стол и начал застегивать рубашку. Но было уже слишком поздно. Сэм уже увидела его, увидела синяки и рубцы, которые оставила на нем Фелиция.

— Это пустяк, — ответил он. — Что ты тут делаешь?

— Это не пустяк. Кто, черт возьми, сделал это с тобой?

Сэм потянулась к его рубашке, но он перехватил ее запястье. Теперь его голова полностью прояснилась, и он заметил страх на лице Сэм. Страх? Из-за него? Или за него?

— Никто, — ответил он. — И ты мне не ответила. Что ты здесь делаешь?

— Все еще работаю, — произнесла она. — Получила финансовые отчеты от твоего друга парикмахера. Я разбиралась в них.

— Нашла что-нибудь?

— Я не буду говорить с тобой об этом, пока ты не скажешь мне, почему выглядишь так, словно кто-то выбил из тебя дерьмо, — потребовала Сэм. Она тоже выглядела уставшей, наверное, даже такой же уставшей, как и он.

— Non, — ответил он. — Забудь все, что видела.

— Ладно, может быть, ты ответишь на этот вопрос — где ты был весь прошлый месяц?

— Был у Блейз, — просто сказал он.

— Это очень любопытно.

— Ничего любопытного. — Он взял бутылку и протиснулся мимо нее.

— Очень любопытно, потому что Блейз уже две недели как в Вашингтоне, включая «сейчас», — сообщила ему Сэм, следуя за ним из кухни и дальше по коридору. — Хочешь поведать еще одну ложь?

— Ты обвиняешь меня во лжи? — спросил Кингсли и начал подниматься по лестнице. — Забавно слышать от тебя такие обвинения.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря «от меня»? — Она перешагивала через две ступеньки, чтобы поспевать за ним. — Я никогда не лгала тебе. Хочу ли я говорить о моем прошлом? Нет. Но не говорить о чем-то не то же самое, что и лгать. Не смей называть меня лгуньей, когда смотришь мне в лицо и говоришь, что ты был с Блейз, когда мы оба знаем, что это не так.

На втором лестничном пролете Кингсли развернулся к ней лицом так быстро, что ей пришлось отступить на шаг.

— Хочешь поговорить о лжи в лицо. Той ночью, на вечеринке, ты сказала мне, что если ты и будешь с мужчиной, то этим мужчиной буду я.

— Да, я так и сказала. И что?

— И что? А то, что на следующее утро после вечеринки я пошел искать тебя и увидел с мужчиной. Вы целовались, постель была смята, и я все это видел.

Сэм повернулась к нему спиной. Ее плечи затряслись. Затем она засмеялась, громко, раскатисто, потрясенным смехом, который заполнил весь дом.

— Что? Ты думаешь, это смешно?

— Уморительно, — подтвердила она, оборачиваясь. — Смешно до колик. Так вот почему ты так злишься на меня? Поэтому избегал меня целый месяц? Ты думал, что я занималась сексом с мужчиной?

— Я уверен в этом. — Он повернулся и поднялся по последним ступенькам на третий этаж. — И Сорен был прав насчет тебя.

— Погоди одну чертову секунду. — Сэм поспешила за ним. — Что значит, Сорен был прав насчет меня? Какое он имеет к этому отношение?

— Он сказал мне не доверять тебе. Я должен был прислушаться к нему.

— Я не давала тебе повода не доверять мне.

— Вот повод. Ты притворяешься, что я что-то значу для тебя, когда… — Боль душила его неумолимыми руками. Он хотел швырнуть бутылку вина в стену и смотреть, как красная жидкость стекает, словно кровь. — Когда это не так.

Сэм последовала за ним по коридору.

— Кингсли, остановись. Пожалуйста, остановись. Я должна тебе кое-что сказать.

Он остановился перед дверью спальни.

— Что? — спросил он, готовый покончить с этим разговором.

— Да, я занималась сексом кое с кем на вечеринке. И нет, это был не мужчина.

— Я видел его. — Даже сейчас, месяц спустя, ощущение обмана не рассеялось ни на йоту. Он взял за правило не доверять никому кроме себя и Сорена, и все же, по какой-то глупой сентиментальной ошибочной причине, он доверился Сэм. — Только не говори мне, что я не видел того, что видел.

Сэм прижала руку ко лбу.

— Это трудно объяснить, — ответила Сэм.

— А ты попробуй.

— Парня, с которым ты меня видел, зовут Алекс. Четыре года назад Алекс был Эллисон, и Эллисон была моей девушкой. Однажды Эллисон сказала мне, что она — мужчина, запертый в женском теле, и больше не может так жить. Сейчас она на гормональной терапии, к вечеру у нее проступает щетина, и голос ниже на две октавы. Алекс или Эллисон в ту ночь мне было все равно. Я просто скучала по ней. То есть, по нему. Алекссон.

Кингсли прищурился, глядя на нее.

— Значит, Алекс…?

— Верно, — ответила Сэм. — Позволь перефразировать мое обещание тебе. У меня никогда не было члена, Кингсли. Но если я когда-нибудь буду с членом, этим членом будешь ты.

Кингсли испустил вздох, который он сдерживал в течение целого месяца. Но выдох превратился в стон.

— Я такой придурок, — выдохнул Кингсли.

— Да, — ответила Сэм. — Но я прощаю тебя.

— Мне показалось, что мужчина, с которым ты целовалась, был немного низким. И худым.

— Я предпочитаю мужчин таких же, как и женщин — с вагиной.

— Можешь дать мне пощечину, если хочешь. Я это заслужил. — Он указал на щеку и принялся ждать.

Сэм удивленно изогнула бровь.

— Похоже, кто-то опередил меня в побоях. Теперь, когда ты знаешь, что я не лгу, то расскажешь мне, что, черт возьми, происходит, и кто, черт возьми, избил тебя, и где, черт возьми, ты был, и почему, черт возьми, ты пьешь вино посреди ночи, и почему, черт возьми, я не могу перестать говорить «черт возьми»?

Ее слова были легкими, но в глазах застыла тревога.

Он тяжело выдохнул. Это был не тот разговор, который он хотел бы вести сегодня. Или когда-либо. Но он был таким идиотом, был так холоден с ней в течение последнего месяца, что знал, что должен ей.

— Пойдем, — сказал он. — Я не собираюсь говорить об этом в коридоре.

Он впустил ее в спальню и поставил бутылку вина у кровати.

— Черт, — сказала она, глядя на кровать. — На твоих простынях проходил матч по борьбе?

— Иногда мне снятся кошмары, — признался он. — Сегодня они были.

— Так вот для чего вино?

— Оно помогает мне уснуть.

Сэм наклонилась над кроватью и поправила смятые простыни.

— Что за кошмары? — Она взбила подушку и положила ее обратно на кровать.

— Такие, какие могут быть, будь у тебя моя работа. Такие кошмары, когда в тебя стреляли четыре раза.

— Значит, твои кошмары не из тех, когда ты появляешься голым в школе?

— Мне снятся сны, где я появляюсь голым в церкви Святого Игнатия. Это не кошмары.

Сэм усмехнулась, и смех превратился во вздох, а вздох превратился в объятия и притягивание его к себе. Сначала он мешкал ответить на объятия. Кингсли уткнулся в изгиб ее шеи и вдохнул ее аромат, сандаловое дерево и кедр. Она была единственной из знакомых ему женщин, кто пользовался мужским одеколоном. И все же, на ее мягкой коже он пах совершенно женственно и соблазнительно.

— Мне жаль, что тебе снились плохие сны, — сказала она.

— Все мои кошмары — это мое собственное творение.

— Ты их видишь каждую ночь?

— Если со мной в постели кто-то есть, я обычно не вижу снов.

— А я-то думала, что ты трахаешься с кем-то каждую ночь, потому что нимфоман.

— И это тоже, — не стал спорить он.

Сэм усмехнулась и потерла лоб.

— Хорошо, — наконец сказала она.

— Хорошо, что?

— Хорошо, ложись в постель. Ты ответишь на мои вопросы, а я предоставлю тебе того, с кем ты сможешь спать сегодня ночью, чтобы тебе больше не снились плохие сны.

Сэм подошла к двери и заперла ее.

— Ты поспишь со мной?

— Просто посплю, — ответила она. — Я имею в виду, что мы будем спать, когда закончим разговор.

Сэм сняла туфли и стянула носки. Да, это происходило. Сэм раздевалась в его спальне. Должно быть, он все еще спит. И в кои-то веки увидит хороший сон.

— У тебя есть что-нибудь, в чем я могу спать? Обычно я сплю в футболке и боксерах. Я мерзну.

Она сняла пиджак, расстегнула жилет. И когда она приступила к рубашке, Кингсли сделал единственное, что мог.

Он снял собственную рубашку и предложил ей.

— Кинг. — Это все, что она сказала.

— Возьми.

— Это одна из твоих новых дорогих рубашек от Витале.

— Да.

— И ты позволишь мне спать в ней?

— Я прошу тебя спать в ней.

— А что же случилось с тем, что женщина носит твою рубашку равноценно тому, что мужчина кончает на ее сиськи?

— Я сказал на спину.

— Сиськи сексуальнее.

— Надевай. Спи в ней. Я не буду кончать на твои сиськи или спину.

— Любишь на лицо, да?

Она отнесла рубашку в его ванную, этот акт скромности ему показался невыносимо милым.

— Я сплю голым, — крикнул он ей, когда она закрыла за собой дверь. — Тебя это беспокоит?

— Что? Все твое нижнее белье в стирке?

— У меня его нет, — признался он.

— Могла бы и догадаться, — выдохнула Сэм.

Кингсли разделся и забрался в постель. Сэм вышла несколькими секундами позже в одной его белой рубашке. Босыми ногами она прошлась по ковру, подошла к кровати и скользнула под одеяло. Он не смог не заметить ее длинных голых ног и соблазнительную грудь. Они сияли в нежном свете лампы, и он зарылся пальцами в простыни, напоминая себе не прикасаться к ней.

Сэм перекатилась на бок, лицом к нему.

— Обнажен? — спросила она.

— Полностью.

— Тебе нравится.

— Больше, чем следовало бы, — признался Кингсли.

Он улыбнулся, но Сэм нет. Вместо это она протянула руку и прикоснулась к его плечу, где трость оставила двухдюймовый черный синяк.

— Что с тобой случилось? — поинтересовалась она. — Пожалуйста, скажи мне, что это было по обоюдному согласию.

— Это было по обоюдному согласию. И все по твоей вине.

— По моей вине?

— Это ты сказала мне приударить за Госпожой Фелицией. Я послал ей цветы. Она оказалась в моей спальне в ночь вечеринки.

Глаза Сэм стали комично большими. Он рассмеялся над ней.

— Ты подчинялся Госпоже Фелиции? — спросила она. — Серьезно?

Он протянул руку и прижал палец к ее губам.

— Это секрет, — сказал он.

— Почему? Все знают, что ты би. Разве есть отличия?

— Мужчина, который любит трахать других мужчин, пугает натуралов. Мужчина, который любит, когда из него выбивают дерьмо, — посмешище. — Их мир мог хвастаться о сексуальной свободе и принятии, но мужчины-сабмиссивы носили клеймо, и он не хотел быть среди них.

— Я думаю, это сексуально, — сказала Сэм. — Мне нравятся мужчины, которые не боятся быть уязвимыми. Женщины постоянно себя так чувствуют. И если тебе станет легче, я подумала, в тебе могла быть небольшая мазохистская жилка, когда узнала, что ты был влюблен в Сорена.

— Я не хотел, чтобы ты это знала. С тобой слишком легко разговаривать. Все выходит наружу.

Она провела рукой по его волосам, нежно и осторожно, словно боясь причинить ему еще большую боль.

— Ты можешь рассказать мне все, что угодно. Мне все равно, что говорит Сорен — ты можешь мне доверять.

— Я хочу. Но мне не легко из-за всех секретов, которые ты хранишь.

— По-твоему, какие секреты я храню?

— Ты была в лагере Фуллеров и не хочешь об этом говорить.

— Тебе нравится говорить о твоих ранениях, и как ты оказался в госпитале?

— Только если это приведет к сексу.

Сэм усмехнулась.

— Тебе действительно станет легче, если ты узнаешь о моем отвратительном прошлом?

— Я хочу узнать тебя, — лишь сказал Кингсли. — Всю тебя. И ты так много знаешь обо мне.

— Твои секреты сексуальнее моих, — ответила она. — У меня нет ни пулевых ранений, ни тайных любовников.

— Какие у тебя секреты? — спросил Кингсли.

Сэм не улыбнулась, и это его испугало. Сэм почти всегда улыбалась ему.

— Уродливые.