Кошмар на улице Зелёных драконов

Свиток 1 — Прощание с Небом — 4

Ян Лин

Он пробежал по коридорам, прижимая к себе ножны с мечом, лишь в нижних штанах и рубахе, кое—как завязанной и одетой не той стороной, босой. Волосы растрепаны и не убраны, рассыпались они по плечам или гривою бешеного коня неслись за ним, когда он уклонялся от разбегающихся стражников и служанок. Кто— то за ним опрокинул поднос и чашки из старого фарфора разбил, плакал, ругался на него. Ему было все равно. Лишь мысль одна спеклась на устах и в мыслях хрупкого высокого юноши:

— Сестра! Я должен спасти ее!

— Остановись, Ян Лин! — рявкнул кто—то из старшей гвардии, увидев его и узнав.

Он лишь оттолкнул его, ударив концом ножен в грудь.

— На площади у сада, Скрытого от глаз! — прокричал тот ему вслед, заставив внезапно приостановиться. — Только поздно уже!

Но после такого он, зарычавший, уже остановиться не мог.

Сумасшедший бег, бешеное сердцебиение, кровь на спекшихся губах. Закололо в боку.

Но стражей, преградивших ему путь к Скрытому от глаз, он, меч выхватив, раскроил по полам. В крови залитый, со слипающимися от пота волосами, метнулся вперед.

Слуги жались по бокам от площади. На другой стороне пара десятков стражей обступила очаг и огромный котел. Там глухо кричали изнутри, глухо стучали по толстому металлическому боку, вода плескалась.

— Она не виновата! — проорал он, подняв меч и ступив к ним.

Слуги и рабы шарахнулись в сторону — встретиться с его мечом не хотел никто — а воины лишь встали плотнее.

— У госпожи Дворца фей из—за нее случился выкидыш! Госпожа теперь при смерти! — сердито объявил один, смотря на юношу вспотевшего единственным глазом.

— Лжете! Ты лжешь! — проорал он.

— Велено ее казнить, — сухо сказал другой.

— Ты слишком наглый для сына рабыни, — добавил третий, полный и седой.

А крики в котле над огромным костром становились все тише и тише.

Он с воплем яростным кинулся на них. Двоим руки отрубил. Другие обступили его, загнали как тигра в кольцо. Он, глаза закрыв, шумно выдохнул и, подпрыгнув, перекружился. Молниеносное движение. Редкий блеск лезвия, перемазанного в крови, кровавые веера и брызги вокруг. И стражники с распоротыми грудями попадали.

Юноша шумно выдохнул. Перемазанный в крови, с глазами безумно горящими, волосами длинными и спутанными он был похож на демона. И слуги разбегались напугано. Разбегались рабы.

Нет, поднялся один, одноглазый. Опираясь на старый, верный меч.

Заглохли крики в толстом котле. Забурлила громче вода.

— Уже поздно, сын рабыни, — устало сказал одноглазый.

Юноша лишь подобрался. Позволил ему ударить первому. Сам по кровавой луже поскользнулся, упал, покатился.

Одноглазый встал, ноги расставив шире.

Ян Лин прокатился по луже крови между его ног, разделывая на две половины мечом.

Стошнило кого—то из слуг оглянувшихся. А старый раб замертво рухнул, за сердце схватившись.

Воин бросился к котлу, толкнул рукой. Кожа зашипела плавившаяся. Котел дрянной устоял. Тогда, заорав, Ян Лин пнул его что есть силы босой ногой.

Котел рухнул с подставки, крышка с маленькой дырою упала, да камень рухнул, лежавший сверху ее. Выплеснулся на старые плиты, поросшие мхом, поток кипятка. Да девушка выпала, почти девочка еще. Упала в луже кипящей воды, невольно раскинув руки. Покраснело лицо, шея, руки и ноги, видные из задравшегося подола. Он, когда увидел ее, не почувствовал, что струей кипятка и его по плечу плеснуло.

— Ну О! — отчаянно прокричал он.

Но та молчала. Шипела, проникая сквозь каменные плиты, кипящая вода, пах заваренный мох. Не сразу он, с сердцем остановившимся, заметил, как тихо—тихо вздымалась ее грудь. И сердце снова побежало его.

Он отчаянно обернулся. Кроме трупов здесь не было никого.

— И правильно, — сказал юноша сквозь зубы, — здесь нам и не поможет никто.

Он на несколько мгновений опустил оружие. Чтоб чужой пояс с ножнами содрать, забрать полегче меч. И, опоясавшись быстро, вложил в чужие ножны похищенное оружие. Затем девушку неподвижную подхватил, перекинул через плечо — она так и не очнулась — и побежал к воротам в жилые дома слуг ближайшей госпожи.

Губы двигались, он шептал:

— Забери мою Ци! Но только ты живи, сестра! Только ты живи!

Она молчала, хоть тело ее дергалось от бега. Да почти мгновенно побелели пряди его волос у висков, две морщины на лбу высоком красивом его пролегли.

Слуги седьмой императорской жены разбежались сразу, увидев таким его. Со стражниками пришлось сразиться. Он прорубался сквозь тех шестерых как тигр, которому один глаз подстрелили стрелой: чуял, как близко смерть стояла за его спиной, а потому рвался к свободе из последних сил.

Сердце стучало устало, по губам уже струилась кровь. Тело, казалось, объято огнем. Страшно хотелось упасть и уснуть. Навеки уснуть. Но обещание, данное матери на смертном одре, держит при жизни крепче большинства зелий и цепей.

— Спасти ее. Я должен спасти ее… — стучало то ли в висках, то ли срывалось с губ.

Это же обещание, как заклинание древнее, как демон верный, как тигр разбуженный за спиною охотника, не давал ему ни остановиться, ни упасть.

Оставив у конюшен три десятка трупов и сколько—то еще отрубленных ног и рук, он, оседлав коня и ношу драгоценную прижимая к себе рукой, покинул жестокую столицу.

Несколько часов скачки безумной. Конь, к счастью подвернулся отдохнувший. Но Ян Лин все равно иногда в ужасе оглядывался, не гонится ли за ним кто? А сердце в обваренной груди стучало едва слышно. Ее доброе сердце.

«О, за что нам такая судьба? Но я не смирюсь!»

Уже к вечеру, когда небо все на Западе окрасилось кровью заката, юноша спешился на узкой тропе, идущей к подножию скал. Осторожно опустил сестру неподвижную на камни. С пол рубахи своей куски широкие оторвал, завернул в несколько слоев. Положил ношу драгоценную на спину к себе, веревкою образованной накрепко к себе привязал. Дышать стало тяжело. Но сердце почти затихло в ее груди.

И, вспоминая известных всех богов, слова известных молитв, юноша к древним горам пошел.

Уже ночью, когда оборвалась нить последней тропы, он пополз по скале. Сдирая босые ногти, упорные руки с нежной кожей, по локти. Сжав зубы, он все лез и лез, полз и полз. К счастью, не видно было, сколько высоты осталось внизу, в темноте. И, к счастью, пальцы юноши, со скуки помогавшего матери шить и вышивать — единственное удовольствие наложницы из рабов, пока император к ней не заходил, а он к ней не заходил почти совсем — пальцы его после такого занятия не мужского стали чутки. Пальцы видели в темноте, какие камни с уступами и чуяли, какие самые устойчивые. Или просто боги вели его? Говорят старики, что боги помогают тому, в ком бьется верное сердце.

Поднебесной небо на горизонте осветило уже полоскою зари, когда Ян Лин забрался на небольшую площадку где—то посередине старой горы. Голову подняв, разглядел пасть пещеры. С трудом заполз, оставляя по камням кровавые следы. Выпрямился, прижимая к себе неподвижную руку. Покачнулся. Но на колени упал уже на скале. Не в пропасть. Идти сразу не мог, так пополз.

В пещере небольшой, на возвышении небольшом из темного камня, казавшемся родом вообще не с той скалы, под тонким лучом света, проникающего из щели наверху, сидел старик с длинными—длинными белыми волосами. Они спускались ниже его пояса и явно струились намного вокруг, длинные—длинные. Старик сидел, ноги скрестив и ладони сложив у живота, не размыкая глаз.

— Говорят люди, что к этой горе вообще никто не ходит, — спокойно старик сказал. — Слава дурная теперь у нее. Зачем же ты пришел сюда, о юноша? Зачем забрался сюда в темноте?

— Потому и пришел, — глухо выдохнул Ян Лин, на колени пред ним опускаясь.

Бессильно свесились руки его сестры по его плечам. Он внезапно понял, чего не понял в азартном бреду, когда с ногами и руками разодранными полз по скале: сердце ее уже не билось. А поняв, потерянно уронил свои руки на холодный шершавый камень.

— Поздно уже, — тихо сказал старик.

— Мне все равно, даос вы или демон! Я вам что угодно готов отдать, лишь только спасите мою сестру! Заплакал юноша, ладони в мольбе сложив.

— Спасти твою сестру… — глухо проговорил старик, глаз не открывая.

Не меняя ни на волос позы своей.

— Спасти того, чья жизнь уже убежала, но душа еще не ушла далеко, может лишь одно средство из тех, что я знаю.

— Какое? — юноша подскочил. — Я стану вашим рабом! Я добуду его!

— Только кровь дракона, — спокойно ответил ему старик. — Кровь настоящего дракона, свежеубитого. Но драконы давно уже не ходят по этой земле. И кровь нужно сразу отдать ей.

— Неужели… — юноша запнулся. — Нет совсем ничего?..

— Мой Ци не достаточно для таких чудес, — тихо сказал старик.

Юноша покачнулся. С трудом, но устоял. Прижал к сердцу холодеющую руку, разрыдался горько.

«Материну просьбу не исполнил. Не смог! Но я обещал! Я же обещал!»

— Разве что… — начал вдруг старик.

Разве что? — подобрался Ян Лин, поднял глаза, блеснувшие надеждой.

Старик вдруг веки разлепил. На юношу попятившегося взглянули звериные глаза: желтые с узким черным зрачком.

— Разве что отдай мне свою душу, — вдруг усмехнулся старик. — Тогда Ци в моем ослабшем теле и прибавится. И я ненамного душу твоей сестры у тела ее придержу. Может, ты успеешь найти и убить за то время дракона. Может, нет. Но больше не могу я предложить тебе ничего.

— Я хочу! — ступил к нему Ян Лин. — Я согласен!

— Так просто? — брови косматые приподнял старик.

— Да, я согласен! — он ударил себя в грудь. — Согласен!

— И ты даже не спросишь меня, кто я такой? — брови густые сдвинулись.

— Мне все равно! — Ян Лин снова опустился пред ним на колени. — Какое б имя ни дали вам родители или учитель, какого рода б вы ни были существом, однако вы будете моим спасителем! А больше мне не важно ничего!

— Дракона очень сложно поймать, дитя, — вдруг грустно усмехнулся старик. — Еще сложнее убить. Они живучие гады, эти драконы.

— Я согласен все равно! — вскричал Ян Лин.

— И тебе даже не важно, что будет с телом твоим без души?

— Если она будет жить, то все равно! — пылко сказал юноша.

— Кто ж ее защитит, если ты умрешь?

— Я найду! Я успею найти! Я же ее брат!

— Что ж… — старик вздохнул, руку сдвинул на камень другой, длиннее и уже. — Сюда ее положи.

Ян Лин исполнил, бережно ее от себя отвязав и пронеся.

Старик протянул к нему ладонь. Только что пустую, но вдруг на ней появился кинжал.

— Возьми! — потребовал неизвестный с глазами звериными.

И юноша послушно исполнил.

В руках старика появился свиток, он развернул потемневшие от времени узкие дощечки, связанные между собой. Указал на дощечку третью, потом — на седьмую. Ян Лин замер растерянно, смотря на вязь закругленных иероглифов. Он, чтоб понравиться отцу, выучил у евнуха две тысячи иероглифов, но среди этих, кроваво— красной краской начертанных, знакомого не было ни одного!

— Напиши их своей кровью из левой руки на рубашке над сердцем, — велел старик.

«Он странный. Но другой надежды у меня нет» — подумал несчастный старший брат и исполнил.

Даже не дрогнул, когда распорол себе указанную руку. Но все же поморщился, когда стал, царапая, чертить по груди и плечу обожженным. Но он не остановился ни ка мгновение.

«Ведь надежда же есть! — уговаривал себя сам. — Есть же надежда!»

А когда поднял глаза от кровавых письмен, то вздрогнул.

Там, где лежала его Ну О, теперь лежала глыба льда. Сквозь кривую гладкую поверхность голубого льда просвечивало ее лицо, глаза прикрытые, руки, лежащие у тела. Как будто спать прилегла.

— У тебя есть двадцать лет, чтобы принести мне сюда кровь дракона, — тихо сказал старик, внезапно согнувшийся и как будто больше осунувшийся.

Волосы поредели его. Часть безжизненными лентами лежала у его ног, на коленях его.

Да и у Ян Лина такое чувство появилось, словно что—то тянет его к земле. Словно его что—то держит.

— Как найдешь — приходи сюда и позови Хэ У. Если найдешь, — он устало улыбнулся.

— И имя теперь носи мое, — улыбка старика теперь уже превратилась в оскал. — Ты теперь вместо меня будешь охотиться на дракона.

— Но господин… если вы охотились за драконами и до меня… разве не станут они настороже, если услышат из уст моих ваше имя?

— Пусть слышат, — расхохотался старик. — Пусть!

Миг — и не стало вокруг ничего. И старик жуткий исчез и тело Ну О, вмерзшее в лед.

— Привиделось? — устало спросил Ян Лин у пустоты вокруг. — Я теперь… проснусь?

— У тебя есть всего лишь двадцать лет, — голос прошелестел за спиной.

Но когда обернулся, то не было никого. Заливал дальний край пещеры ровный свет взошедшего солнца…

***

Он резко на постели сел, одеяло смахнув. Смахнул слезы со щеки, пот со лба. Потянулся, разминаясь. Потер шею. Ладонь на миг остановилась, почувствовав обезображенную, неровную шею и плечо под тонкими, чуткими пальцами.

— Пора уже, — губы шевельнулись беззвучно.

Сказал сам себе.

Бесшумно передвигаясь по комнате, достал сверток из—под отходивших половиц. Быстро одежды накинул черные. Черный тяжелый плащ, с красной вышитой каймой по бокам. Спрятал под черным платком лицо. Сложил одежду и подушку на скудной постели, одеялом прикрыв, будто там кто—то лежит. Бесшумно снял и поставил у окна раму с бумагой рисовой. Без звука выпрыгнул наружу. Раму за одни ему известные рейки перехватив, потолще других — сам же и чинил — вставил снаружи уже в оконный проем.

Поднапрягся, мимо стражей троих, карауливших с факелами у дверей, проскользнул. Обернись в этот миг бы хоть кто — приметили бы его — но он слишком тихо шел. Словно и не человек вовсе, а ветер прошелестел у зарослей леса бамбукового, росшего у дома, обнесенного высокой и твердой стеной, стражниками окруженного.

Беззвучно мужчина заскочил на забор и тотчас же перепрыгнул на вершины бамбука. Прошел, побежал по верхам, не упав и даже не покачнувшись ни разу.

Кажется, Час кабана уже закончился и наступил Час Мыши, когда он уже спрыгнул с бамбуковых стеблей на опушку. Далеко уже от оцепленной усадьбы.

Шестеро воинов выступили из темноты, подвели семерых тихих коней. Один, молча поклонившись, передал ему повод.

— Что нового слышно, братья? — тихо спросил мужчина, оправив плащ.

Принял переданный ему воином со шрамом ровным и длинным на щеке пояс с ножнами и мечом. Опоясался. Проверил, легко ли выходит из ножен оружие. Потом уже выпрямился, успокоившись.

— Старик тот объявился в Шоу Шане. Нет, по другому берегу Хуанхэ сегодня. Людям твердил из деревни, что знаки все его И—Цзин да знаки природные сошлись в картину великую.

— Ужели… — губы растянулись в ухмылке. — К нам наконец—то пожаловал дракон?

— Да, твердил старик, что Дракон явился в соседней провинции. Только почему—то на тот раз говорил просто «Дракон», забыл свое излюбленное «Великий Дракон».

— Что ж, братья, по коням! — скомандовал мужчина, единственный, чьи черные одежды разбавлены были каймою красного цвета. — Найдем дракона! Убьем!

— Убьем! — подняли кулаки над головами шестеро его спутников.

— Найдем и выпустим кровь!

— И кровь, и кишки все выпустим!

— Мы обретем эликсир бессмертия!

— Мы обретем!!!

Они быстро поднялись на своих коней.

— Но старший брат… — тихо сказал со шрамом на щеке мужчина уже немного погодя, коня своего заставив поравняться с ним.

— Да что?

— Скажи, брат Хэ У, а что, если воины императора таки найдут твое чучело утром?

— За девятнадцать лет так и не нашли, — нахмурился Хэ У, да вдруг рявкнул на своего помощника: — Вперед! Не болтать!!! — и подстегнул своего коня.