Краткосрочный курс для попаданок. Гарантия. Дорого

Глава 10. Глазунья-Болтунья

На первом свидании не забудь показать,

что ты независимая женщина:

возглавь революцию,

сожги здание парламента,

казни королеву.

Мудрая мысль из Интернета

Я всё-таки потрясающе везучая попаданка: Фиакр, услышав имена своих многочисленных женщин, никак не связывает этот факт с прорывами в этот мир зеленоглазой и опасной Sorcière.

— Конечно! Ирен не упустила случая вывалить на тебя целый воз сплетен! Почему же тебя смущают эти четверо, а не волнуют девяносто девять реальных соперниц?

— Потому что я не собираюсь за тебя замуж! — убедительно фыркаю я в ответ на претензию. — Я вообще пока замуж не собираюсь!

— Пока? — ехидно смеется он. — Через пару лет тебя вообще никто не возьмет!

— Ты намекаешь на мой возраст? Мне еще и двадцати нет! — возмущаюсь я.

— Что в столице, что в провинции замуж стремятся выйти в шестнадцать-семнадцать, и это, в основном, долгожители. Что же говорить об обычных людях с их короткой жизнью? Ты, похоже, из такой семьи? — догадывается Фиакр.

— Да. Я из обыкновенной семьи. Меня ждет семьдесят-восемьдесят полных лет, если повезет! — честно отвечаю я. — Уже минус двадцать — теперь пятьдесят-шестьдесят в остатке. Но я к этому готова.

— Не верю! — пренебрежительно реагирует Решающий. — Как только ты станешь членом Королевской или Императорской семьи, сразу после консумации брака, муж подарит тебе через свою плоть не менее трехсот лет жизни.

Распахиваю глаза. Спасибо, вуалетка, что скрываешь мои эмоции хотя бы наполовину!

— Не только ради чести и почета большинство Обещанных вступают в борьбу за меня. Они борются за свою очень долгую жизнь. Если не выберу я, что вероятнее всего случится, то их руки будут просить лучшие мужчины Империи, способные дать своей избраннице многое, в том числе и долгую жизнь в здравии и достатке.

— Да? — глупо переспрашиваю я, совершенно растерявшись.

Франц не сказал мне, что долгожителем можно стать таким… романтичным путем. Спаривание с избранницей и награждение ее биологическим материалом, дающим долгожительство. Просто история восемнадцать плюс.

— Ты не знала? — поражается Фиакр и тут же подозревает. — Или разыгрываешь невинное незнание?

— Опекун говорил мне об этом несколько витиевато и завуалированно, — нахожу я нужный ответ. — А Хранитель Бошар, видимо, думает, что опекун меня ко всему подготовил, и поэтому не касается в наших разговорах этой интимной темы.

Фиакр удовлетворяется моим объяснением и насмешливо резюмирует:

— Согласись, неплохо можно устроиться? И титул, и жизнь.

— Неплохо, — соглашаюсь я и напоминаю. — Но у меня другие планы.

— Опять планы? — черные глаза Решающего щурятся с подозрением. — Я чувствую в тебе какую-то неуемную энергию, которая заставляет тебя быть такой… странной.

В моем мире сказали бы «неадекватной». Вздыхаю.

— Тебе нравятся робкие, покорные и скромные? — не сомневаюсь я.

— Мне нравишься ты, — шепчет Фиакр, хватая меня крепко и пересаживая на свои колени. — Я почти уверен, что алтарь примет тебя как Именуемую… как Nomme. Но…

— Слава богу! — восклицаю я, упираясь выпрямленными руками в его каменную грудь. — Существует всё-таки хоть одно «но»!

Решающий вдруг меня отпускает и напряженно спрашивает:

— Богу? Ты молишься богам?

Пока я кусаю губы и ругательски ругаю себя за язык, бегущий впереди мысли, понимая, что в этом мире религиозное мировоззрение складывается как-то по-другому, Фиакр пересаживает меня на мое место.

— Бог? — осторожно повторяет он. — Какому богу ты молишься?

— Это поговорка моего опекуна, — тороплюсь соврать я. — Она ничего конкретно не означает. А я привыкла повторять ее за ним.

— Странно… У меня нет сведений, что твой опекун неблагонадежный, — серьезно, слишком серьезно говорит Решающий. — Он и его семья проверены тайной канцелярией вдоль и поперек. У него не могло быть такой поговорки! А если была, то непрофессионализм моих сыщиков меня крайне огорчает.

Я испуганно замолкаю, боясь произнести хоть что-нибудь еще.

— Что ты помнишь о своих родителях? — спрашивает Фиакр, напряженно глядя на меня. — Может, кто-то из них говорил такие слова? И ты, маленькая, запомнила?

Киваю, потом на всякий случай отрицательно мотаю головой, затем снова киваю.

— Не помнишь? — мягче и тише говорит Решающий. — Прости!

Остается только кивать.

— Все бумаги, касающиеся твоей родной семьи, твой опекун, как это и требуется, сдал после твоего усыновления в тайную канцелярию, — сообщает мне Фиакр. — Я хотел их изучить сразу после бала, но оказалось, что они уничтожены.

— У…ничтожены? — выдавливаю я из себя с трудом (Ах! Какая приятная неожиданность!). — Как это может быть, если канцелярия тайная?

— По ошибке. Глупой ошибке младшего клерка, который отвечает за утилизацию ненужных документов. Перепутал полки и папки, — хмуро отвечает Решающий. — Наказание он понес суровое: выслан из Империи на границу с Тьмой.

— А! — единственное умной слово, которое приходит мне на ум в ответ.

— Очень жаль, что ты была слишком мала, чтобы хоть что-то запомнить о своей семье, — искренне вздыхает Фиакр. — Но по записям в дневнике твоего опекуна никакой информации о твоих родителях восстановить не удалось.

Мой опекун еще и дневник вел? Да что ж такое! Что их всех тянет на мемуары? Чтобы отвлечь Решающего от темы, наивно спрашиваю:

— А куда мы едем, Ваше Превосходительство? На прогулку или на ужин?

— Проголодалась? — смеется Фиакр и добавляет самодовольно. — И на то, и на другое! Тебе понравится! Все Обещанные, с кем я так проводил время, остались в восторге!

Все Обещанные?! Индюк! Напыщенный индюк!

— Может, тебе просто льстят? — хихикаю я. — Или уж очень хотят за тебя замуж?

— Странно… Нет в тебе врожденного почтения к мужчине, к высокородным, — снова хмурится Фиакр. — У меня много вопросов и к твоему опекуну, и к твоему Хранителю.

— Я просто не люблю льстить и не льщу никогда и никому, — защищаюсь я. — Уж сколько раз твердили миру…

И тут же пугаюсь: вряд ли в этом мире популярен Крылов. Потом сама же себя и ругаю за испуг: то, что он не знает басен Крылова для меня — полная безопасность. Вообще за свои могу выдавать! Точно! Освобожусь от него, других женихов, которых уже десять, и буду жить одна с Францем. Зарабатывать плагиатом. Буду публиковаться и выдавать за свои стихи, которые помню наизусть. Можно попробовать и песни продавать. Поют же они тут песни какие-нибудь… Надо же как-то выжить, пока Франц не найдет путь домой.

Но Фиакр не обращает внимания на мои переживания. Он о чем-то задумывается.

— Когда же ужин? — изо всех сил демонстрирую меркантильность, любопытство и отменный аппетит. — Я не ем поздно, чтобы не поправиться.

— Скоро. Не сомневайся, тебе понравится! — напыщенно отвечает довольный собой Фиакр.

Карета через пару минут останавливается. Мысль о том, что это одно из сотен свиданий, похожих друг на друга как две капли воды, выводит меня из себя, и я не сдерживаюсь.

— Тебя не тошнит от собственной значимости? — вырывается у меня. — У меня такое впечатление, что ты и не торопишься жениться. Тебя всё вполне устраивает. Невинные Обещанные, влюбленные в тебя еще до первой встречи. Свидания, ни к чему не обязывающие. Со свадьбой можно тянуть до бесконечности. Одна сотня невест, вторая, третья!

Черные глаза Решающего достигают максимального диаметра. От возмущения моей наглостью он довольно долго не может дать мне достойный ответ. И, пользуясь этим, я продолжаю.

— Сто ужинов и сто формальных бесед! С ума можно сойти! — восклицаю я, фальшиво улыбаясь. — Это еще хорошо, что совместимость с избранницей не надо доказывать в постели!

— Ты сумасшедшая! — пораженно выдыхает Фиакр, обретя, наконец, дар речи. — Тебя надо прятать от Бернарда! Иначе тебе не избежать священного суда!

— Это за что еще?! — возмущаюсь я. — За правду?!

— Это только твоя правда, — возражает Решающий. — Тебе, как провинциалке, всё кажется странным и пугающим. На самом деле, всё просто до тошноты. Империи нужен непобедимый Решающий. Его сила может быть умножена во сто крат венчанием с Избранной. Той, которая добавит ему великой силы. Вот, в общем-то, и всё…

Хмурое красивое лицо Фиакра темнеет и в глазах появляется что-то, похожее на боль и сожаление.

— Я прощаю тебя, — спокойно говорит он мне. — Прощаю, понимая, что это говоришь не ты, а твои молодость и провинциальность…

— Да не надо меня прощать! — нападаю я. — Просто отпусти! Оставь в покое! Я не твоя Избранная! Это совершенно точно! Будь счастлив, Решающий, с той, которая умножит твои небывалые силы до космического уровня для борьбы с Тьмой! Это точно не я!

С невероятной силой прижатая к груди Фиакра, я практически задыхаюсь и пищу, как полевая мышь, попавшая в огромную мышеловку.

— Это не тебе решать! — злится он. — Почему не даешь событиям идти так, как положено? Как заведено испокон веков?

— Потому что не хочу! — не менее зло и решительно заявляю я, чувствуя себя если не революционером, то оппозиционером точно. — Я, как свободный человек, могу не хотеть! Могу!

— Не можешь… — Фиакр не просто удивлен, он в шоке. — Это твоя обязанность. Откуда такое свободомыслие? Такая распущенность?

— Распущенность?! — почти кричу я. — Ничего себе обвинение! И куда это я распустилась?

— Ты думаешь, размышляешь, не соглашаешься, — возмущенно отвечает Решающий. — Ты не имеешь на это никакого права!

— Не согласна! — парирую я, представительница своего мира, отсюда, из этого мистического и страшного мира, кажущегося несправедливым и порочным, пытаясь сохранить в себе наследие своего, теперь кажущегося более правильным и добрым. — Нельзя решать за всех!

— Как это?! — теряется Решающий. — Это моя главная задача. Мой путь. Мое предназначение. Мой святой долг — спасти Империю даже ценой собственной жизни. Кроме меня, никто этого не сможет.

— Так женись скорее — и спасай! — нервно дергаюсь я. — Я тут причем? Я не та, которую ты ищешь!

В карете наступает молчание. Тяжелое, тягучее, давящее на сердце и на сознание.

— Я знаю, — тихо отвечает Фиакр. — Знаю, что это не ты. Но… Но мне почему-то невыносимо это осознавать. Я растерян. Я хочу двух женщин одновременно. Это наказание за то, что я слишком долго ищу единственную. Империя устала от моей разборчивости.

— Ого! — восклицаю я, удивившись, что пробила твердокаменную уверенность Решающего в себе. — Так нас не сто, а только двое?

— Одна… Сначала она была одна, — хрипло, как будто и не мне отвечает Фиакр. — Я был поражен ее первым появлением. Это казалось невозможным. Странным. Противоречащим всему и всем. Потом она появилась еще и еще… И я понял — это моя женщина.

— Прекрасно… — горько говорю я. — Я тут зачем?

— Ты так на нее похожа! — скрипнув зубами, рычит Фиакр. — Но ты не она! Она мне недоступна! Нам никогда не быть вместе! Она…

Решающий замолкает.

— Тебе не быть с ней, поэтому ты наказываешь меня? — возмущаюсь я, ревнуя к самой себе. — А кто будет учитывать мое мнение?

— Твое мнение? — удивленно переспрашивает Решающий, и я еще раз отчетливо понимаю, что своего мнения в этом мире у женщин нет.

По крайней мере, у женщин, входящих в послужной список Решающего.

— А нельзя как-то постараться и найти ту, которая тебя так… зацепила? — примирительно интересуюсь я. — Я без претензий! Я даже помочь готова!

— И как же ты поможешь? — не верит мне Фиакр. — Ты даже не знаешь, кого искать!

— А ты расскажи! — прошу я, схватив его руки. — Расскажи!

— Ты как очарованная! — с досадой говорит Фиакр. — Если бы я не знал, что на Обещанных невозможно наложить чары, то я бы сейчас даже расстроился.

— Почему? — недоумеваю я.

Я спрашивала, почему на Обещанных нельзя наложить чары, Фиакр решил, что мое «почему» связано с его расстройством.

— Потому что ты необычная, — отвечает он. — Не похожая ни на одну из них. Всех остальных.

— Это просто первое впечатление, — начинаю я уговаривать Решающего. — Ошибочное впечатление. У тебя же не было возможности поговорить, пообщаться с остальными девушками. Я привлекла тебя красной вуалеткой. Мираж. Фикция. А весьма интересные женщины остались незамеченными. Женщины, достойные внимания Вашего Превосходительства.

— Ты меня не просто удивляешь, — говорит он в ответ. — Даже пугаешь. Я действительно первый раз встречаю Обещанную, которая ею быть не хочет. И пунктом моего Свода Правил Бошар пользуется впервые.

— Жизнь штука сложная, — философствую я. — Ты не можешь нравиться абсолютно всем. Это логично.

— Я не могу не нравиться, — просто, скромно, без нажима и пафоса отвечает на мои слова Фиакр. — Я Решающий.

— При таком уровне самомнения и самолюбования трудно что-то объяснить, — пожимаю я плечами. — В любом случае, я не собираюсь за тебя замуж. Ты не хочешь на мне жениться. Мне кажется, это настоящая гармония в отношениях.

— Я женюсь на тебе, если… — Фиакр снова хмурится. — Если не найду ту, которую ищу.

— Вообще прелестно! — саркастически смеюсь я. — Запасной вариант! Большая честь!

— Не понимаю, что тебя удивляет, — возражает он. — Это судьба всех Обещанных.

— Хорошо устроился! — фыркаю я и шепчу себе под нос. — Просто петух в курятнике!

— Приехали, — сухо констатирует Фиакр, когда карета останавливается.

Ожидая увидеть ресторан или что-то в этом роде, я в изумлении останавливаюсь, едва спустившись с помощью Фиакра со ступенек кареты. Это не ресторан. Это огромный деревянный корабль под белоснежными парусами в изумрудной гавани.

Понятно, плавучий ресторан. Сильно. Наверное, сам вид корабля оказывает неизгладимое впечатление на неискушенных Обещанных. Я тоже поражена, но стараюсь этого не показать.

— Мило… — равнодушно бормочу я, и лицо Решающего разочарованно вытягивается. — Только у меня морская болезнь. Я не переношу качку. Нельзя ли поменять декорации нашего свидания?

— Никто до тебя не жаловался! — возмущается Фиакр.

— А я жалуюсь! — стою как вкопанная. — Мне не улыбается вывалить на палубу этого прекрасного корабля содержимое моего бедного желудка!

— Может, вернуть тебя домой? — нервно улыбается Фиакр.

— Да! Премного благодарна! — вспоминаю я устаревшие для моего мира вежливые слова.

— Нет уж! — Фиакр крепко берет меня за локоть и сжимает до боли. — Свидание есть свидание!

Вынь да положь! Приходит мне на ум. Вот ведь какой твердолобый!

— Можешь предложить альтернативу? — ехидничаю я. — Я предлагаю просто погулять по берегу! Правда, у меня туфельки атласные…

— Хорошо! — рычит Решающий, взяв меня в охапку и запихнув обратно в карету. — Хочешь чего-то особенного? Получишь!

Не успев даже пикнуть, я оказываюсь на своем сиденье. Карета не едет быстро. Нет! Она несется с такой скоростью, что я не сомневаюсь — загнанных лошадей потом пристрелят. А заодно и меня!

После получаса бешеной гонки в полном, даже зловещем молчании, мы, наконец, останавливаемся. Из кареты меня вытаскивают так же бесцеремонно, как и посадили.

— Идем! — Фиакр берет меня за руку и ведет по направлению к высокому дому из темно-серого камня, похожему и на загородный отель из моего мира, и на дом богатого человека из любого мира.

Послушно семеню вслед за Решающим. Мне без особого труда удается выводить товарища из себя. Это хорошо. Эмоционально неустойчивый человек может легко выдать нужную мне информацию. Будем продолжать в том же душе!

Одно плохо: их обувная промышленность. Или мелкий обувной бизнес. Не знаю, кто отвечает за пошив туфель. Мои атласные совершенно промокли от вечерней росы.

Когда я в очередной раз спотыкаюсь, Фиакр что-то бормочет и берет меня на руки. Заканчивая свой путь к дому в объятиях интересного мужчины, я даже как-то привыкаю к его крепким рукам и успеваю поразмышлять о том, что в моем мире Решающий был бы весьма востребованным мужским экземпляром. Таких у нас называют брутальными и харизматичными. И я, возможно, обратила бы на него внимание.

А вот этого сухощавого и прямого, как палка, пожилого мужчину, открывшего нам дверь, я, несомненно, откуда-то знаю.

— Арман! — бодро обращается к нему Фиакр. — Приготовь, пожалуйста, каминную комнату для нашего ужина. Ну, и насчет ужина распорядись!

Точно! Это его дворецкий. Я видела его в своих прорывах.

Невозмутимый Арман, никак не отреагировавший на то, что на руках у хозяина есть пикантный груз, с достоинством кивает и открывает еще одну дверь, ведущую в просторный холл, увешанный портретами серьезных, гордых мужчин и утонченных, прекрасных женщин. Здесь Фиакр аккуратно ставит меня на пол.

— Мерси, — благодарю я его, поправляя складки на платье и в присутствии постороннего снова переходя на «вы». — Вы притащили меня к себе домой? Это, видимо, верх приличия! Моя испорченная репутация для вас — пустой звук!

Придав своему лицу выражение, соответствующее всем обиженным и оскорбленным женщинам, я смотрю в его мрачное лицо.

— Вы в этом доме первая женщина! — угрюмо лжет он.

Ага! Первая! А то я Ирен здесь не видела!

Равнодушное выражение лица Армана ничем не выдает лжи хозяина. Просто артисты!

— Пока всё не зашло слишком далеко, отвезите меня, пожалуйста, к Хранителю, — весело предлагаю я. — Расскажем всем, что свидание прошло отлично! Как вам такой вариант?

— Ты и этого не знаешь? — удивляется Решающий.

— Чего я не знаю? — холодею от подозрения, вот чувствую, сейчас меня огорчат до невозможности.

— Первое свидание с Обещанной длится до рассвета, — насмешливо заявляет Фиакр. — Встретим вместе рассвет — и я отвезу тебя к Хранителю.

— А до рассвета что будем делать? — специально спрашиваю у невозмутимого Армана, а не у Решающего.

Его седые тонкие брови взлетают вверх, слегка портя безразличное выражение его строгого лица.

— Я есть хочу! — капризно напоминаю я обоим.

— Ты прекрасно слышала, как я приказал приготовить каминную комнату для нашего ужина! — спокойно реагирует Решающий. — Имей терпение, дорогая Лунет! Детские капризы и провинциальные замашки тебя не красят.

— А вас не красят высокомерие и распущенность! — тут же парирую я.

— Распущенность? — черные глаза Фиакра значительно увеличиваются в размерах и под сводами просторного холла, как раскат грома, раздаются его слова. — Госпожа Лунет! Ваша способность дарить мужчинам комплименты выше всяких похвал! Умерьте свой пыл! Вы говорите с Последним Решающим Империи!

Ага! Опять на "вы"! Путаетесь в показаниях, мой дорогой!

— Давайте лишим меня права быть вашей невестой! — жизнерадостно предлагаю я. — Это прекрасный выход из запутанной глупой ситуации! Надо им воспользоваться!

Фиакр открывает рот, чтобы, несомненно, возразить, но закрывает его, не произнеся ни звука, а только разворачивается и молча идет на второй этаж. Приходится идти за ним.

Мы проходим на второй этаж в большую комнату с огромным камином. Перед камином черно-серебряная шкура неизвестного мне животного, размером с медведя. Мягкая мебель обтянута серо-золотым атласом со скупым мужским цветочным узором. Овальный стол накрыт черной скатертью, и на нем расставлены белые тарелки. Строго и даже торжественно.

Арман отодвигает для меня стул на ближнем конце стола, Фиакр широким жестом предлагает сесть. Сам же отправляется на другой конец, чтобы сесть напротив.

— Ужин на корабле, кстати, лучшем корабле Империи, был приготовлен особенный, — спокойно, даже лениво говорит Решающий. — Ты сама себя его лишила.

— Мы снова на «ты»? — ухмыляюсь я. — Так и будем скакать?

— Вы правы! — неожиданно совершенно серьезно соглашается со мной Решающий. — С вами нельзя переходить границы. Вы действуете, как лазутчик, пробирающийся на чужую территорию, а потом забирающий ее себе. Придерживаемся «вы» и наедине, и на людях.

Бесшумно двигающиеся слуги, наполняющие наши тарелки, неспешный рассказ Армана о каждом ингредиенте подаваемого блюда, треск дров в разожженном камине — всё это невольно наводит меня на мысль о доме и семейном уюте. Вот не найду я способ вернуться домой и останусь здесь, в этом очень странном мире с фамильярами, королями, императорами, вуалетками… И надо будет как-то в нем устраиваться. Может, даже замуж выйти, детей родить… И умереть здесь, вдали от родных, родины, своего! человечества.

От мыслей, пришедших в голову, мне становится холодно в теплой каминной. Это похоже на смерть… Настоящую смерть.

Для того мира я умерла, для этого являюсь какой-то сомнительной ценностью. Каково мое будущее?

Решающий, узнав во мне Колдунью и попаданку из прорывов, тут же бросится со мной к алтарю, чтобы как можно скорее консумировать наши отношения и получить ту самую силу, которая ему так необходима для спасения Империи.

Бернард признает во мне служительницу запрещенного культа и кинется меня… развеивать.

Нет! Я не согласна!

А мои родители? А брат? А подруга? А вся моя настоящая жизнь? Да! Та жизнь настоящая, а эта придумана больным воображением непонятно кого. И поэтому я не согласна.

— Ну что, согласны, Лунет? — вопрос Фиакра застает меня врасплох.

— На что? — растерянно переспрашиваю я, прослушав первую часть вопроса.

— Я предложил вам несколько вариантов, как нам провести вечер в моем доме, — насмешливо отвечает Решающий. — Или вне его, если вы одумаетесь.

— Одумаюсь? — тут же цепляюсь к слову. — Вы обвиняете меня в отсутствии ума? Ну, и зачем вам безмозглая невеста?

В состоянии острой борьбы, вечных споров и тонкой пикировки и время пройдет быстрее, и информации всплывет больше. Только за одну прогулку в карете я уже столько узнала! Буду придерживаться этой стратегии.

Боковым зрением вижу легкую усмешку на лице Армана, ловко управляющего безмолвными слугами. Ага! И этот не непробиваемый!

Слишком поздно понимаю, что многочисленные слуги тоже слышат мои слова и чувствуют мое неуважительное отношение к Последнему Решающему Империи. Упс! Неловко получилось!

— Не волнуйтесь, госпожа Лунет! — верно расценив повороты моей головы в сторону слуг, усмехается Фиакр и говорит чудовищные слова. — Как только каждый из них входит в эту комнату, то теряет слух. А выйдя, еще и память.

— Какой кошмар! — поражаюсь я, уронив на тарелку столовые приборы и изумленно уставившись на Решающего, слава богу, не видящего моих распахнутых глаз. — Какая изощренная жестокость! Бесчеловечно!

— Отнюдь! — отправляя в рот кусочек запеченного мяса лесного оленя и причмокиванием отдавая должное его прекрасному вкусу, вежливо отвечает Фиакр. — Это меры безопасности, придуманные мной для себя и для моих монархов.

— Разве недостаточно было бы просто временно лишить их слуха? — ошарашенно спрашиваю я. — Памяти-то зачем?

— А если среди них лазутчик Тьмы? — мягко спрашивает Фиакр. — Лишенный слуха, но умеющий читать по губам? Или просто предатель? Или слабый человек, которого можно запугать или шантажировать болью, страхом, жизнью его и близких?

Поняв глубину и справедливость его замечаний, я вынужденно киваю, но тут же бросаюсь в бой, напоминая:

— Вы не извинились за бестактный намек на отсутствие у меня ума!

— Предложив вам одуматься, я всего лишь хотел разнообразить наше свидание, — усмехается он.

— Повторите, пожалуйста, ваши предложения, — слащаво улыбаясь, прошу я. — Всё мое внимание было занято восхитительным ягодным соусом!

— Соус, действительно, восхитителен! — неожиданно говорит Арман, поклонившись Решающему и мне, как бы прося прощения за то, что вступил в разговор. — Его делают из ягоды, растущей на границе с Тьмой. Ее добывают отважные добровольцы, часто рискуя жизнью. Соус из этой ягоды подать к столу могут позволить себе только самые высокопоставленные представители королевского двора!

И сухопарый, изящный Арман раздувается от гордости за «высокопоставленность» своего хозяина.

— Наша гостья, Арман, впервые в высшем обществе Империи, ей многое в новинку, — с удовольствием задевает меня Фиакр. — А ягода, правда, вкуса необыкновенного.

— Как она называется? — любопытствую я. — У этой удивительной ягоды есть название?

— Есть, — равнодушно отвечает Решающий. — Она называется фиакрина.

— Как? — поражаюсь я и сдуру брякаю. — Фиакрина? Это в честь вас?

Фиакр застывает с каменным выражением лица, вперив в меня черные глаза.

— Почему же в честь меня? С чего вы это взяли?

Мама дорогая! Правильно родные дали мне прозвище «Глазунья-Болтунья» за большие зеленые глаза и привычку болтать без умолку. Я вообще, по словам родителей, научилась говорить в полгода. И с тех пор рот не закрывала, как, смеясь, утверждал всегда папа. Кстати, родители даже пару раз повышали мне, школьнице, количество карманных денег в обмен на молчание, например, в машине, когда мы ехали за город на дачу. И за эти пару раз я серьезно увеличила свой доход на несколько сотен рублей. Потом желание говорить и говорить взяло верх, и я, плюнув на этот способ обогащения, отказалась от прибыли и заговаривала родню до головной боли и желания сбежать на край света.

Хвала вуалетке! И надеюсь, что нижняя часть моего лица покраснела не ярко. Это надо так проколоться! Как бы сегодняшнее свидание не закончилось у алтаря!

— У всех женщин змеиный язык! — с чувством произносит Решающий, как совершенно земной мужик. — Есть ли что-то, чего Ирен вам не рассказала? Я поражен! Как она могла выдать вам одно из моих светских имен?! И почему именно это?!

Я, конечно, не собираюсь рассказывать Решающему, что обменялась в этой жизни с его Ирен парой слов. По сравнению с этим, мое «общение» с противной и ревнивой Ребеккой, с которой я хотя бы разговаривала дважды, можно назвать долгосрочным сотрудничеством. Но меня опять спасает его предвзятое отношение к Ирен. Чтобы уж совсем не завраться, не киваю, а наоборот, гордо вскидываю голову, не отвечая на его слова, а снова спрашивая:

— Так в честь вас или нет?

— В честь меня, — подтверждает Фиакр. — Но вы должны понимать, что это имя не для вас. Мое настоящее имя скрыто от всех. А светские имена для посвященных и самых близких!

Да, пожалуйста! Больно надо, товарищ Фиакр, господин Леонард, мистер Мэтью Вилар! Если бы ты знал, дружок, сколько знаю я о тебе! Но в этот момент меня ошпаривает кипятком испуга: Постойте! Во время моего прорыва Ирен называла Решающего Леонардом! Имя Фиакр я услышала во время первого прорыва от томной Сюзет! Он что, всем своим «женщинам» сообщает все свои светские имена или это только Ирен удостоилась особой чести?

И я, набравшись наглости и смелости, задаю этот последний вопрос Решающему.

— Меня очень забавляет ваша ревность! — откровенно веселится Фиакр (а вот продолжу так называть этого нарцисса про себя!). — И даже льстит!

— Не обольщайтесь! — парирую угрюмо. — Это не ревность, а логика! Вы вообще представляетесь мне этаким чудовищем, похищающем красавиц и съедающим их, чтобы продлить свое бессмертие.

— Эти сказки вы наслушались в Институте или от опекуна? — мои слова не портят Решающему чудесного расположения духа. — Вам же не шестнадцать лет!

— Верить в сказки не признак молодости, — спорю я. — Это признак мудрости! Сказка ложь, да в ней намек — добрым молодцам урок!

Фиакр удивленно смотрит на меня.

— Какое интересное высказывание! Откуда? Никогда не слышал! А добрый молодец — это кто?

— Не знаю, наверное, так называют молодых людей в других мирах, — быстро нахожу я ответ. — Мой опекун мне говорил.

— Понятно, — соглашается с моей версией Фиакр. — Что ж, Лунет, повторяю свои предложения. Первое. Можно отправиться на прогулку в ночной лес и встретить рассвет у реки.

— Пикник? — догадываюсь я.

Брови Фиакра ползут вверх. Чёрт! Неужели это неизвестное слово?

— Рiqué-nique? — насмехается он надо мной по непонятной мне причине, но Фиакр продолжает говорить, и я понимаю, что он имеет в виду. — Faireunrepas à pique-nique? Устроить обед, чтобы поклевать? Вы учили истинный язык?

Французский называется у них истинным? Прикольно!

— Так… — пожимаю плечами. — Господин Пэти, мой опекун, давал мне дополнительные уроки.

— Похвально! — неожиданно говорит Решающий. — Учить языки, читать, развиваться — похвальные стремления для молодой женщины.

— Мерси! — откликаюсь я, молясь про себя, чтобы он не продолжал зыбкую для меня тему.

— Мы возьмем с собой шампанское, фрукты и сыр, — обращается Решающий к вставшему по стойке смирно Арману.

Ага! Шампанское названо шампанским в честь провинции Шампань. Может, их Королевство Ламмерт тоже разделено на провинции с французскими названиями? Эх, жаль, что я в школе учила не этот так нужный мне сейчас язык!

— Альтернатива? — интересуюсь я, снова про себя чертыхнувшись: вдруг и этого слова здесь нет.

— Альтернатива — остаться в моем доме и беседовать до рассвета, — равнодушно предлагает он.

— Поехали! — по-гагарински отвечаю я, с жалостью наблюдая за выходящими из каминной слугами.

Вот сейчас они покинут эту комнату и потеряют память об этом ужине, обо мне. Вздыхаю. Но есть и хорошая новость. Зато к ним вернется слух!

Этот строгий ухоженный парк Фиакр наивно называет лесом? — думаю я, медленно идя с «кавалером» по усыпанной щебнем дорожке до самого берега спокойной неширокой реки с начисто вычищенными берегами.

— Вы любите реку? — вдруг спрашивает Фиакр, помогая мне спуститься к воде.

— Будете топить? — догадываюсь я.

— Зачем? — искренне недоумевает он. — Вы же станете сопротивляться — крики, брызги, мокрый костюм, запах тины и рыбы на руках. Еще и туфли парадные намокнут.

— Уверена, что буду, — киваю я.

— И я не воюю с женщинами, — улыбается Фиакр. — Мне хватает мужчин и сущностей разных мастей. Тьма многолика и даже артистична порой.

— Вы не встречали сущностей в женском обличии? — любопытствую я.

— Встречал, — отвечает Решающий. — Но это не совсем женщины. Вернее, совсем не женщины.

— А у вас есть фамильяр? — «Глазунья-Болтунья» во мне всё смелее поднимает голову: не травят, не душат, не топят.

— У Решающего нет фамильяра. Это невозможно. Его сущность не выдерживает соседства с силой Решающего, которая уничтожает быстро и болезненно, — охотно отвечает Фиакр и пытливо спрашивает. — Вы, наверное, как и многие девочки из немагической семьи, мечтали о собственном фамильяре?

Ага! Значит, фамильяра могут иметь только представители магической элиты этого мира. Почему же мне достался Франц? Потому что Лунет из такой вот семьи — другого объяснения у меня нет. И какая-то страшная тайна скрыта в семье той, чье место я заняла по чьей-то недоброй воле или в результате стечения роковых обстоятельств.

— Конечно, мечтала, — театрально вздыхаю я, не боясь переиграть, поскольку в излишней эмоциональности он меня уже не раз упрекал.

Пусть думает, что девятнадцатилетняя провинциалка кокетлива и склонна к экзальтации.

— Не переживайте! — сарказм Решающий тоже не скрывает. — Как жена члена императорской семьи или семьи приближенных ко двору, вы получите право иметь фамильяра. Если Магма позволит.

— Магма? — переспрашиваю я, совершенно не зная, что это.

Он понимает меня по-своему и дает другой ответ, который всё равно помогает мне понять, о чем идет речь.

— Глупая гордячка замахнулась на фамильяра Тьмы?

Видимо, Магма противоположна Тьме. Этакие Добро и Зло, вступившие в схватку на территории Империи. Интересно, мой противный старикашка — чей представитель? Уж, конечно, не Добра!

Хмыкаю и дергаю плечами, чтобы не сбить его с темы и получить еще немного информации.

— Вы понимаете, что это очень опасно? — снисходительно смотрит на меня Решающий. — Хотя конкретно для вас никакой опасности, разумеется, нет и не было, но даже думать об этом — сумасшествие! Фамильяры Тьмы настолько опасны для собственных хозяев, что я просто поражен вашим легкомыслием! Мечтать о таких глупостях!

— Легкомыслие, глупость, гордость, — желчно реагирую я. — Сколько комплиментов потенциальной невесте! Это которая сотня свиданий для вас, Ваше Превосходительство? Вторая? Третья?

— Пятая, — угрюмо отвечает он, поджав губы.

— Ух ты! — подвываю я. — Так я для вас четыреста первая? Вы не офиге… не одурели, мой господин, от такого количества претенденток? Неужели у Империи так плохи дела, что вы вынуждены так корячиться?

— Корячиться? — оскорбляется Фиакр. — Что бы ни обозначало это слово, оно мне не нравится!

Не имея привычки подбирать каждое слово, которая, похоже, в этом мире должна стать моей второй натурой, я снова злюсь на свой язык.

— И вы не четыреста первая, а всего лишь пятая, — высокомерно говорит Решающий.

— То есть… — начинаю говорить я, тщательно подбирая слова, — вся Империя уверена, что вы в невестах как в сору… что у вас столько невест, а вы встречаетесь не со всей сотней?

— Я выбирал одну в каждой сотне. С тремя девушками до алтаря не дошел. Были причины. Четвертая невеста не прошла испытанием алтарем, — буднично рассказывает Фиакр, и я догадываюсь, что это не секретная информация, а известные всей Империи факты, которые он просто повторяет для меня.

— И я не пройду! — убежденно говорю я, порывисто схватив его за локоть. — Моя семья не магическая. У меня нет амбиций по поводу своего положения в обществе. Мне нечем с вами поделиться на брачном ложе. А Империю надо спасать! Не будем тратить время!

И я по-детски дергаю его за руку, чтобы увести с берега в дом. Сильные руки крепко берут меня за талию и удерживают на месте.

— Мы должны встретить вместе рассвет, — настойчиво напоминает Решающий. — По-другому нельзя!

— Зачем? — не верю я и начинаю уговаривать. — Это пустая трата времени! У вас его, как у Последнего Решающего Империи, не так много!

— Лунет! — Фиакр повышает голос, не выпуская меня из рук. — Встреча рассвета — это одно из испытаний, которое вы должны пройти!

Новая информация пугает меня. Испытание? Я? Пройти? Не хочу!

Я открываю рот для очередного возражения, но его закрывают крепким и глубоким поцелуем, более крепким и более глубоким, чем поцелуй Решающего в карете. Очень взрослый поцелуй! Приблизительно на второй минуте начинаю выворачиваться из его рук и мычать для верности.

— Что вы делаете?! — возмущаюсь громко, на весь ненастоящий лес. — Вы не можете вот так просто лезть целоваться! Вы дали слово Хранителю Бошару и второй раз нарушили его!

— Лезть?! — вспыхивает Решающий. — Как вам удается подбирать такие неприятные слова!

— А как вам удается нарушать нерушимые слова?! — возражаю я громко, даже визгливо.

— Не знаю! — неожиданно отвечает Решающий. — Так получается!

— Ага! — отпрыгиваю назад и тут же, не удержавшись на ногах, падаю на гальку.

Какая прекрасная мода в этом дурацком мире! Многочисленные нижние юбки, как подушка, защищают мои тылы от синяков и сильной боли. Но удар всё-таки чувствителен, и я охаю, усевшись и разбросав в стороны ноги, как будто собираюсь выполнять упражнение на растяжку.

Решающий, злой, раздраженный, не торопится мне помочь. Он стоит напротив и смотрит на меня, сидящую в нелепой для нашей сцены позе. Гордо вскидываю нос и который раз жалею, что вуалетка не дает мне возможности сразить его наповал презрительным взглядом. Фиакр ничего не говорит и ничего не делает. Чтобы встать, мне надо либо воспользоваться его протянутой рукой, которую он не протягивает, либо неловко опереться на руки в кружевных перчатках и вставать с четверенек.

Решающий всё-таки подает мне руку, спасая меня от позора и себя от моего рычания. Но поднимая меня, Фиакр прилагает намного больше усилий, чем требует мой вес, и специально припечатывает мое тело к своему твердокаменному. Моим груди и животу больнее, чем до этого попе.

— Вы ведете себя как дешевая циркачка! — презрительно говорит мне на ухо Решающий.

Ого! Новое знание! У них есть цирк!

— Почему же дешевая? — иронизирую я, ответно шепча в его ухо и не пытаясь отодвинуться. — Вы же сами сказали, что у меня теперь, когда я стала Обещанной, блестящее будущее. У меня уже десять женихов, если помните!

— Я помню о ваших женихах, — горячее дыхание Фиакра не образно, а по-настоящему обжигает моё многострадальное ухо. — И мне непонятно ваше странное желание сорвать наше свидание, вас ждут собственные десять!

Опаньки! Офигеть! А это что значит?

— Причем, если я, выбрав, например, вторую или сороковую девушку, останавливаю отбор своим специальным решением, то вы этого сделать не сможете, — ехидно сообщает мне Решающий. — И поверьте, наше с вами свидание будет лучшим из всех! Еще горько пожалеете, что вели себя как торговка с рынка!

Цирк. Рынок. Торговки. Упоминание реалий моего мира, существующих здесь, действует на меня наилучшим образом: настроение становится бодрым, оптимизм крепчает.

— Так оставьте меня в покое! — радостно советую я его уху, потом угрожаю его шее. — Вы хотите, чтобы ваш алтарь сломался от негодования? — затем напоминаю его губам. — А кто обещал, что меня не выберет?

— Вы, наверное, были любимицей и в семье, и в доме опекуна, и в институте для Обещанных? — намеренно обижает меня Фиакр.

И я пользуюсь случаем обидеться. Как жаль, что он не видит мои, наполнившиеся слезами глаза. Не видит, но, кажется, чувствует.

— Простите, Лунет! — искренне, покаянно говорит он, опуская меня и осторожно беря за руку. — Я не хотел вас обидеть!

— Хотели! — капризничаю я, мотая головой.

— Хорошо, хотел, — послушно соглашается Фиакр. — Поэтому и прошу прощения!

Светлая ночь, похожая на наши белые ночи в июне, балует нас, стоящих у берега спокойной реки небом, похожим не на ночное, а на утреннее, пением птиц, предвосхищающих рассвет.

— Какое именно испытание я должна буду пройти? — примирительно спрашиваю я, уставившись на водоплавающую птицу, немного напоминающую лебедя, только с пестрым оперением, и загадываю, если она подплывет поближе, то я скоро вернусь домой, если не подплывет, то тоже вернусь, но чуть позже.

— Вы должны честно, не закрывая глаза под вуалеткой, смотреть на встающее солнце, — говорит Фиакр.

— Зачем? — не понимаю я. — В чем смысл? И потом, как вы узнаете, что я их закрыла?

— Очень просто, — улыбается он. — С вами кое-что произойдет или… не произойдет.

Очень мило! Произойдет или не произойдет! Доходчивое объяснение!

Пока я прикидываю, что именно имеет в виду Решающий, пестрая птица, поворачиваясь к нам то левым, то правым боком медленно, лениво плывет к берегу прямо в нашу сторону. Смотрю на молчащего Фиакра и замечаю, что он тоже внимательно смотрит на птицу. Хихикаю, представив себе, что и Решающий загадал что-то сокровенное. Интересно, что?

Случившееся далее пугает меня до внезапной боли в животе. Фиакр резко выставляет вперед руку, и пространство перед его ладонью буквально накаляется, становится похожим на воздух над разогретым жарким солнцем асфальтом. Птица сначала замирает, потом поднимается над водой, тяжело расправив крылья. Фиакр прищуривается и, сжав пальцы в кулак, резко расправляет их, словно бросает в птицу невидимый камень. Несчастную отбрасывает в воздухе, она тревожно машет крыльями и, пронзительно, жалобно крикнув, стремительно улетает.

— Испугались? — просто и спокойно спрашивает Фиакр.

— Вы так своеобразно охотитесь? — пытаюсь шутить я, вспомнив про свое гадание.

Получается, меня домой не пустит Решающий? Мамочки!

— Это не птица, — пожимает плечами Решающий. — Это сущность из Тьмы.

— А! — вяло реагирую я, расстроенная результатами гадания. — Почему же вы ее отпустили?

— Раненая напуганная сущность не опасна, вернется туда, откуда взялась, а мертвую надо еще… обезопасить, — объясняет Решающий.

Понятно, хлопоты с утилизацией.

Птичье пение, прерванное выходкой Решающего, возобновляется с такой силой, что я снова пугаюсь.

— Солнце, — мягко говорит Фиакр, показывая рукой на горизонт.

Я с опаской смотрю на поднимающийся желто-розовый шар, из-за которого что-то «произойдет или не произойдет». Решающий берет меня за руку, переплетая наши пальцы. Птицы перестают петь. Розовым золотом окрашиваются вершины деревьев, названия которых я не знаю и которые не растут в Москве и Подмосковье, от солнца к нашим ногам крупными мазками тянется желтая дорожка. Заставляю себя не волноваться и не дрожать. И у меня получается! Более того, почему-то хочется расправить плечи и глубоко вдохнуть в себя воздух. Что я и делаю. В руке, которую держит Фиакр, рождается тепло, постепенно переходящее во что-то пугающе горячее, невыносимо обжигающее.

Поворачиваю голову к Решающему. Он пытливо смотрит на меня, не отпуская руку. Неужели испытание в том, чтобы выдержать боль ожога? Но боли никакой нет. Есть ощущение эйфории и счастья, полного, глубокого, долгожданного. Глаза Фиакра чернеют до глубины космоса.

— Сними вуалетку! — просит Фиакр. — Ты прошла испытание рассветом. Таких, как ты, из сотни бывает не более десятка. А из семей, не обладающих родовой магией, не более одной-двух. Я был уверен, что пройдешь!

— Опять на «ты»? — упрекаю я и возражаю. — Хранитель Бошар уверил меня, что на свидании вне очереди я могу этого не делать.

— С тобой… с вами трудно! — сердится Решающий. — Всё равно сейчас ничего нельзя изменить! Вы прошли испытание — значит, надо проходить следующее. Вы не можете отказаться!

Эх! Если бы я знала, что это испытание ожогом без ожога, можно было бы сыграть безразличие и отсутствие ощущений. Теперь ничего не исправить!

— Теперь я могу быть доставлена домой? — холодно и высокомерно спрашиваю я. — Я хочу спать!

Дома я оказываюсь примерно через час. В моей спальне меня ждет Нинон, которую распирает от любопытства, но она сдерживается и ничего не спрашивает, а только помогает мне раздеться. Я же молчу и раздуваю в себе обиду на Фиакра. Получается легко.

Как только из моей комнаты, совершив глубокий поклон и пожелав мне спокойной ночи, уходит любопытная Нинон, со стороны кровати раздается кряхтение Франца.

— Пострадал из-за тебя! — ворчит он.

— И как же? — ехидничаю я. — Героически спал на моей постели?

Франц сидит на кровати и держится за грудь. В седых длинных волосах застряло несколько пестрых перьев.

— Я чуть не погиб, пытаясь помочь тебе! — возмущается он, ругаясь и вытаскивая из волос птичье перо.

Я пораженно спрашиваю:

— Ты? Это был ты?