Краткосрочный курс для попаданок. Гарантия. Дорого

Глава 9. Свидание вне очереди

Свиданье… первое… Мартини, кофе, свечи,

Моя рука лежит в его руке,

Глаза, щека, нос, губы, шея, плечи…

Мне кажется, нескучным будет вечер,

Ах, как некстати стрелка на чулке…

© Zoe 226

— Вы не можете теперь поставить госпожу Лунет первой в уже утвержденном списке! — насмешливо обращается к Фиакру Бошар. — Это нанесет смертельную обиду той, которую вы поставили под номером один. По вашему же своду правил.

— А я и не ставил госпожу Лунет первой, — не менее насмешливо парирует Фиакр. — Я поставил ее перед первым свиданием. Первое завтра, а свидание с ней — сегодня.

— Вы не можете нарушать свои же правила! — совершенно не сердясь, а казалось, откровенно забавляясь, отвечает Хранитель и насмешливо-строго напоминает. — Их Величества этого не потерпят!

— Уже потерпели, — ответно усмехается Решающий. — Они в курсе и одобрили мои действия.

— Хорошо, — погасив улыбку, кивает Бошар. — Их Величества одобрили, а двор? А семьи других Обещанных? У них вы тоже попросили разрешения?

— Моой доороогоой Боошаар! — тоже серьезно, без тени улыбки, говорит Фиакр, нарочно растягивая слова. — Вы прекрасно знаете, что никому, кроме их Величеств, я не подчиняюсь.

— А я и не говорю о подчинении, — молитвенно пародийно складывая руки, иронизирует Хранитель. — Я говорю о настроениях, волнениях, сплетнях и пересудах.

— Они меня не интересуют! — довольно грубо отрезает Фиакр.

— Зато они интересуют меня! — с достоинством встав, твердо говорит Бошар. — И я не позволю вашей прихоти разрушить будущее моей воспитанницы! Уверен, их Величества внемлют моей просьбе и настойчиво попросят вас всё свое внимание перевести на более подходящие кандидатуры. Своими провокационными действиями вы отпугнете самых важных претендентов на ее руку!

Так! Опять какие-то претенденты! Сколько их там было? По-моему, десять. Это что за новости? Ни Хранитель, ни Франц ни слова не сказали мне об этих претендентах!

— Я могу оказать вам, любимый Хранитель, помощь в рассмотрении кандидатур! — неожиданно встревает в разговор Ирен, до сих пор висящая на локте Решающего. — Я знаю подноготную каждого представителя двора в нашей Империи!

— Не сомневаюсь! — впервые обращается непосредственно к Ирен Фиакр. — Ваша помощь, мадемуазель, будет…

— Неоценимой? — с придыханием подсказывает Ирен.

— Почему же неоценимой? — смотрит на Ирен Решающий. — Всему есть своя цена. Всему. И вашей помощи тоже.

Ирен гордо выпрямляется и отходит в сторону, стараясь показать, что слова Фиакра не содержат оскорбительного смысла и не задели ее.

— Снимайте вуалетку, госпожа Лунет! — протягивая мне руку, говорит Решающий.

— Зачем же снимать? — к моему креслу подходит Хранитель и встает сбоку, положив мне руку на плечо, как это делали на старинных постановочных фотографиях в моем мире. — Вуалетку снимают сто выбранных вами девушек по порядку, определенному списком. И делают это на свидании. Свидание с Лунет сегодня — вне списка. Хотите снять с нее вуалетку — приходите к ней последней. Это если вы не будете столь любезны и щедры, как говорят о вас в народе, и не вычеркните ее из списка по моей нижайшей просьбе, выраженной в официально посланном письме, то она снимет вуалетку по разрешению их Величеств, но не по вашему внезапному капризу!

— Капризу?! — Фиакр напрягается всем телом, сжимая кулаки.

Вот интересно… Их дворянство вызывает друг друга на дуэль или просто бьет морды в отсутствии свидетелей? Словно услышав мой вопрос, Бошар продолжает издеваться над Фиакром, говоря:

— Ваше Превосходительство лишен удовольствия вызвать меня на дуэль, поэтому слегка огорчен?

— Вы не можете не отпустить Лунет со мной даже вне списка. Вы это знаете, — твердо и зло отвечает Фиакр.

— Отчего же? — сочится сарказмом Хранитель. — Что-то я не помню такого пункта в своде ваших же правил! А я знаю его наизусть!

— Свод моих правил ни при чем! — на лице Решающего такое удовольствие и облегчение, как будто он забыл о чем-то важном, а сейчас вовремя вспомнил. — Я воспользуюсь правом «vite».

Кошу глаза на Андрэ. Сказать, что Хранитель потрясен — ничего не сказать! Лицо Бошара вытягивается в сильнейшем потрясении.

— Ах! — в углу комнаты удивленное восклицание Ирен.

Теперь будем надеяться, что это самое право «vite» что-то приличное и нестрашное. В моем багаже знаний только право «вето» в ООН и право «первой ночи» в средневековые времена.

— Зачем?! — в голосе Бошара ни насмешки, ни сарказма, ни досады — только чистое, искреннее удивление. — Вы используете свое единоличное право не исполнять волю их Величеств на то, чтобы пойти на свидание с Лунет? Право, которое может быть использовано всего один раз?

— Именно, — уже спокойно и даже как-то равнодушно реагирует Решающий.

— Простите, но это выше моего понимания, — растерянно пожимает плечами Бошар. — Вы могли поставить Лунет первой в списке, не прибегая к праву «vite»…

— Не понимаете? — красивые брови Фиакра приподнимаются. — Теряете хватку, господин Хранитель! А ваша должность не позволяет вам расслабляться! На нее есть ушлые претенденты.

— Вы имеете в виду Лефевра? — тут же делает стойку Бошар. — Вы заняли его сторону?

— Не имею права, — скромно пожимает плечами Фиакр. — Просто мысли, навеянные наблюдением…

— Если вам угодно тратить время на экстренную беседу с их Величествами и возбуждать небывалый интерес двора к себе и Лунет… — Хранитель недоуменно смотрит на Решающего.

— Ко мне и моим делам всегда небывалый интерес, — насмешливо скромно отвечает Фиакр Бошару и обращается ко мне. — Госпожа Лунет, прошу вас приготовиться к прогулке. Вы справитесь за час?

— Два! — быстро, не задумываясь, говорю я. — Два часа.

— Вот видите, господин Бошар, — констатирует Фиакр. — Госпожа Лунет согласна.

— Дорогая… — шепчет Бошар, сжимая мое плечо и наклоняясь. — Не бойтесь! Вы не обязаны его слушаться. Вы можете быть против!

— Не совсем так. Даже совсем не так. Зачем вы лукавите, Бошар? — в голосе Решающего я слышу и кожей чувствую полное удовлетворение ситуацией. — Она не может быть против. Она Обещанная. Ваше письмо, несмотря на официальный тон и дерзкий посыл, не документ. Так мне обращаться к их Величеством за правом «vite»?

— Вы готовы к свиданию с Решающим, Лунет? — с беспокойством спрашивает меня Хранитель.

Я киваю. Чем быстрее в этом мире будут развиваться события, тем быстрее я найду способ вернуться домой. И потом… Что значит, поставил меня на последнее место? Как целоваться в дворцовом парке — так на первое, а как жениться…

— Зачем вам два часа, Лунет? — вдруг спрашивает меня Фиакр. — Что будете делать? Вы всё равно останетесь в вуалетке, к моему глубокому сожалению…

— Перышки буду чистить… — бормочу я, но окружающие меня не понимают. — Это никого не касается. Либо через два часа, либо не пойду!

Я встаю и двигаюсь в сторону двери, величественно кивнув Ирен и присев в глубоком поклоне в сторону Фиакра, странно на меня глядящего. Бошар отправляется меня сопровождать. Мы молча идем в мою комнату и останавливаемся перед дверью, которую открывает Нинон.

— Милая Лунет! — Бошар стискивает мою руку. — Я в таком долгу перед вами и вашим погибшим опекуном… Но вы можете не волноваться! Выходки Решающего обусловлены, скорее всего, тем, что он тоже волнуется.

— Фиа… Решающий волнуется? — поражаюсь я сказанному. — Почему?

— Его судьба, как Решающего, зависит от того, с кем он сочетается браком, — говорит Бошар. — Он не может совершить ошибку. В его руках судьба Империи. Одно Королевство мы уже потеряли.

— А что будет, если он ошибется? — замираю я.

— Тьма захватит оставшиеся Королевства, и Империя погибнет, — лицо Бошара мрачнеет, и он даже трясет головой, чтобы прогнать дурные мысли. — Но! Моя дорогая! Вы же Sorcière! Ваш брак спасет Империю! Сила Решающего станет бесконечной, неиссякаемой. Мы будем непобедимы!

— Мне не показалось, что вы симпатизируете Решающему, — говорю я осторожно, внимательно наблюдая за эмоциями Бошара.

— Я ему и не симпатизирую, — твердо отвечает Хранитель. — Но другого Решающего у Империи нет.

— У вас старые счеты? — понимающе спрашиваю я.

— Можно сказать и так, — соглашается Бошар. — Но это не отменяет моего и его долга перед Империей и их Величествами.

— Простите, но что стало причиной… ваших разногласий? — робко интересуюсь я.

— Когда-нибудь, когда у нас с вами будет больше времени, я обязательно расскажу вам эту занимательную и даже поучительную историю, — грустно улыбается Хранитель. — А пока готовьтесь к свиданию. Вы действительно не можете ему отказать. Это с одной стороны. А если вы откажетесь, он прибегнет к праву «vite» и все равно заберет вас на встречу вне списка… Если бы он знал, что вы Sorcière… А!

Восклицание Хранителя, вдруг больно схватившего меня за руку, пугает меня.

— Я понял! — в голубых глазах Бошара сверкают смешинки. — Я понял, на что намекал Решающий! Всё так просто!

— Вы о чем говорите? — искренне не понимаю я.

— Вот ведь хитрец! — в голосе Бошара настоящее восхищение. — Как я раньше не догадался! Он именно поэтому и поставил вас на последнее сотое место!

— И почему же? — я изо всех сил силюсь понять Хранителя.

— Если бы он поставил вас на первое место, то свидание состоялось бы только завтра! — Бошар спокойно, деловито, серьезно потирает руки, как муха, сидящая на краю тарелки и не боящаяся того, что ее прихлопнут. — А теперь шантажом и угрозами он получил свиданием с вами вне очереди. То есть сегодня! Решающий просто не ожидал, что я напишу это письмо! Я никогда этого не делал. Он просто хотел прийти и пригласить вас вне очереди, а письмо разозлило его!

Я смотрю на Бошара и вижу человека, испытывающего искреннюю радость.

— Он уже выбрал вас! Выбрал, не зная, что вы Sorcière! И не может терпеть до завтрашнего дня! Это грандиозно! Я начинаю понимать, чего хотят их Величества!

— И чего же? — настораживаюсь я, не ожидая в ответ ничего хорошего.

— Искренности! Честности! Любви! Страсти! — каждое слово Бошар выкрикивает как революционный или предвыборный лозунг.

— Ст-страсти? — заикаясь, переспрашиваю я, и Хранитель спохватывается.

— Простите меня, Лунет! Старый болван! — сокрушается сорокапятилетний Бошар. — Я забылся, что совершенно непростительно.

— В чем заключается свидание вне очереди? — меняю я тему разговора.

— В том же, что и свидание по очереди, — успокаивающе говорит Бошар. — Беседа, ответы на вопросы. В общем, более близкое знакомство. Но вы будете в вуалетке. Ваш твердый характер, несмотря на юный возраст, поможет вам сориентироваться в ситуации. Я знаю вас всего несколько дней, но абсолютно уверен в том, что вы еще больше очаруете нашего Решающего и без того очарованного.

— Очарованного? — с сомнением спрашиваю я. — Вот уж не думаю… Скорее, разозленного тем, что всё идет не так, как он себе представлял.

— И это совершенно очаровательно! — смеется Хранитель. — Никогда! Слышите, ни-ког-да наш Решающий не проявлял сильных эмоций по отношению к своим невестам! Даже милая Селестина, которая по всем признакам и в соответствии со всеми правилами должна была стать Nomme… До сих пор никто не понимает, почему алтарь не дал свершиться венчанию. Только мы с вами и их Величествами теперь понимаем, почему так случилось. Алтарь знал о вашем существовании!

— Да уж… — растерянно отвечаю я на слова Бошара, больше никакие слова не идут на ум.

— Не торопитесь идти ему навстречу! — усмехаясь, говорит Хранитель. — Такое удовольствие смотреть на нервничающего Решающего! Редкое зрелище! Вряд ли у такого зрелища были хоть когда-нибудь свидетели! А теперь и мы с вами, и Ирен. Есть от чего взбеситься!

Хранитель, довольный и успокоенный, уходит. Я прошу Нинон прийти через полчаса.

Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты, Тебя я увидел, но тайна Твои покрывала черты.

Франц не появляется. Кому нужен фамильяр, которого не дождешься?

Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты, Тебя я увидел, но тайна Твои покрывала черты.

Меня, может, сейчас обижают… бьют… убивают… развеивают…

Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты, Тебя я увидел, но тайна Твои покрывала черты.

— Ты забыла текст? — знакомая едкая интонация, принадлежащая голосу противного старичка, радует меня несказанно.

— Сколько можно тебя призывать?! — возмущаюсь я. — Что ты за фамильяр такой? Ты рядом должен быть всегда! Где тебя носит?

— Почему носит? — Франц с наслаждением рассматривает свои новые черные лакированные туфли. — Я сам передвигаюсь. И физически, и ментально. Просто хотел все куплеты послушать.

— Об этом я догадалась, — злюсь я.

— Ага! Значит, ты поэтому один и тот же куплет пела? — возмущенно и восхищенно одновременно говорит Франц. — Чтобы меня наказать?

— Чтобы тебя быстрее увидеть! — фыркаю я. — У меня тут такие события!

— Да знаю я про все твои события! — небрежно откликается фамильяр. — Вовсе не секрет! Влюбилась в Решающего и хочешь его заполучить?

— Что за бред?! — меня берет оторопь. — Я домой хочу! Зачем мне твой Решающий?

— Ну, положим, Решающий не мой, а Имперский, — зевает Франц, не отрывая взгляда от туфель, а скорее, от своего отражения на лакированной поверхности. — А скоро будет твой. Если всё пойдет так, как придумали их Величества.

— Ты ку-ку? — удивляюсь я.

— Ку-ку? — переспрашивает фамильяр. — Это вопрос такой или обзывательство?

— Обзывательство вопросом! — по-настоящему сержусь я. — В моем мире так говорят: Кукушка поехала! Ку-ку!

Для выразительности я эмоционально кручу пальцем у виска. Франц радостно смотрит на меня своими маленькими черными глазками.

— А кто это — кукушка? И куда она поехала?

Проклятые фразеологизмы! Даже от ругани не получаю удовольствия!

— Первое, что тебе подарю, когда мы вернемся в мой мир, — вкрадчиво начинаю говорить я, тут же получив всё внимание Франца, — это будут часы с кукушкой. Механические такие. С птичкой кукушкой. Она выезжает из маленького домика в определенное время и кукует, то есть произносит «Ку-ку!»

Ошалевший от счастья Франц завороженно смотрит на меня, не отрывая взгляда от моих губ, вытянутых в трубочку.

— Птичка поет «ку-ку»? Живая?

— О господи! — взываю я к своему богу, так не вовремя меня оставившему. — Она механическая! Игрушка! Живет в домике и в определенное время высовывается из него наружу. Когда такие часы ломаются — кукушка не выезжает из домика. Когда у человека проблемы с психикой, в моем мире говорят «Кукушка съехала или поехала».

— Правда, подаришь? — голубоглазая Аленка умильно смотрит на меня умоляющим взглядом.

— Зуб даю! — клянусь я, привычным для моего мира жестом делая вид, что отдаю ему свой зуб путем насильственного выдирания.

— Зачем мне твой зуб?! — восклицает Аленка скрипучим голосом Франца.

— О! — я поднимаю вверх указательный палец. — Это интересная история! Это выражение из тюремного жаргона. В тюрьме человек не имеет ничего ценного, поэтому при спорах и обещаниях говорит «зуб даю». В качестве «залога» за правду своих слов он ставит часть своего собственного тела, что воспринимается как принесение в жертву самого дорогого.

— Зачем кому-то чужой выбитый зуб? — по-прежнему не понимает фамильяр.

— Если говорящий не выполняет обещание, то ему специально выбивают зубы, что причиняет массу неудобств, — смеюсь я.

— Да? — нерешительно спрашивает Франц, вернув себе привычный облик. — А я думал, что речь о золотых зубах.

— Да? — приятно удивляюсь я. — В вашем мире люди тоже гибнут за этот металл?

— Гибнут за металл? — фыркает Франц. — В нашем мире гибнут за многое! А в вашем?

— Ну… Раньше, в старые времена, речь иногда шла о залоге золотых коронок, так как других ценностей у осужденных нет, — рассказываю я и вспоминаю. — Фразы «Даю руку на отсечение» или «даю голову на отрез» — тоже осмысляются как жертва… Короче! Вернемся в мой мир — часы с кукушкой с меня! Зуб даю!

— Чудесненько! — потирает руки Франц. — Надеюсь, ты держишь данное в клятве слово?

— До сих пор держала, — киваю я с достоинством.

— Ладно… — соглашается Франц. — И что у тебя за проблема?

— У нас! — зловеще поправляю я. — Решающий забирает меня на какое-то внеочередное свидание. Сейчас. Уже через полтора часа.

— А что? На очередное свидание не взял? — мерзко хихикает Франц.

— На очередное взял! — улыбаюсь я. — Но поставил меня в очередь первее первой кандидатки.

— Ужасненько! — бормочет Франц. — Одно дело — сбегать отсюда в твой мир, другое — убегать от Решающего… Это… Это…

— Это? — подбадриваю я.

— Это решительно невозможно! — почти кричит он.

— Почему? — настаиваю я, тут же огорчившись.

— Потому что это невозможно, — хмуро и твердо говорит Франц. — В этом мире нет никого сильнее Решающего.

— А как он может нам помешать? — не понимаю я. — Мы находим способ вернуть меня, я беру тебя с собой. Что проще? Или Решающий способен пойти за нами в мой мир?

— Я не знаю! Я не могу сделать это немедленно! — жалуется Франц. — Я в поисках способа. Долгие годы! Продвинулся далеко, но не настолько, чтобы исчезнуть сейчас. Кроме того, его заинтересованность тобой нам очень мешает.

— И что же делать? — расстраиваюсь я.

— Надо переключить его внимание на кого-то другого, — советует Франц.

— На кого? — дурею я. — Я тут никого не знаю.

— Так уж и никого? — прищуривается фамильяр.

— Ну… Ирен, Селестина, Флор, Сюзет, — вспоминаю я пассий Решающего.

— Вот! — смеется Франц. — Пол-Империи!

— Он тот еще ходок! — объясняю я.

— Ходок? — интересуется Франц. — Какой у вас интересный языковой подход! Просто не язык, а ящик с двойным дном!

— Ларчик… — рассеянно поправляю я.

— Решающий тебя узнал? — Франц вдруг становится серьезным.

— Нет, — уверена я. — Как гостью из… прорывов… не узнал.

— Это радует, — невесело констатирует фамильяр.

— Ты хоть что-то можешь сделать? — возмущаюсь я. — На свидание со мной сходить?

— В качестве кого? — удивляется Франц и хамит. — Дуэньи?

— Собачкой! Кошечкой! Попугайчиком! — кричу я.

— Попугайчиком?! — сердится он. — Я тебе не низший, чтобы попугайчиком!

— У вас есть попугаи? — устало спрашиваю я, садясь в кресло возле зеркала.

— Попугаи есть везде! — нравоучительно парирует он. — Совершенно бесполезная птица! Наглая и тупая!

— Вот уж нет! — возражаю я. — Одна из самых умных! Давай хотя бы волнистым! Зелененьким! Мне будет спокойнее.

— Да не обмануть нам Решающего! — убеждает меня Франц и медленно, четко, как слабоумной, объясняет. — Он чувствует все сущности всех миров. По крайней мере, так доказывает тысячелетний опыт. Он свернет попугайчику голову еще до того, как я успею поменять образ.

— Ты чего боишься? — недоумеваю я и делюсь информацией. — Ты же сущность! Сущность, связанная со мной! И не можешь погибнуть, пока я жива.

— Вот именно… — теперь прячет глаза говорящий кот Жюлиан.

— Он на мне жениться хочет… в крайнем случае, — испуганно оправдываюсь я. — А не убивать!

— Не факт! — зевает Жюлиан. — Согласно уложению Верховного Жреца Бернарда, не появлявшиеся в Империи более пятисот лет Колдуньи подлежат уничтожению.

— Что-ик?! — нервно спрашиваю я, икая от страха.

— По Империи сотни лет ходят слухи, что Колдуньи всё-таки рождаются время от времени, но Люди Бернарда их находят… и упс! — круглые желтые кошачьи глаза лениво моргают.

— Ик? — в ответ моргаю я.

— Как представителей тайного культа Непрощенных. Неофициальная версия состоит в том, что Sorcière — члены этого культа. Но их Величества запрещают так считать. Официальная версия: Колдуньи не рождаются пятьсот лет, брак Sorcière и первого Décisif Империи спасет этот мир, уже более тысячелетия находящийся в опасности.

— Ик! — выражаю облегчение.

— Проблема в том, что господин Бернард не верит в существование Destine, — улыбается Жюлиан.

Льюис Кэрролл всё-таки не был наркоманом или шизофреником! Они, коты, умеют улыбаться!

— Я совершенно запуталась! — дергаюсь я и даже трясу головой, как собака, вышедшая из воды. — Эти ваши Destine, Sorcière, Nomme, Promis… на одного Décisif. Блин! Зачем вам французский? И почему именно французский?

— Блин? — фамильяр ловит не те слова, которые волнуют меня. — Зачем ты поминаешь печеное тесто? Это колдовское слово?

— Это колдовское слово! — зловеще подтверждаю я. — Только слабенькое! Я сейчас сильные начну произносить. Бл…

Проглотив грязное ругательство, которое я нечасто в своей жизни произносила, а точнее всего дважды, я краснею.

Франц понимает всё по-своему:

— К тебе приходит сознание Sorcière? Ты же говорила, что совершенно ничего не знаешь об этом!

— Никакое сознание ко мне не приходит! И никакая я не Sorcière! В моем мире, конечно, тоже немного зеленоглазых. Гораздо меньше, чем кареглазых, сероглазых и голубоглазых. Меньше, но много! Тысячи, миллионы!

— Миллионы зеленоглазых? — ошарашенно глотает слюну Франц и разочарованно спрашивает. — Твой мир — мир магии?

— Мой мир — самый лучший мир на свете! — фанатично утверждаю я. — Ни колдуний, ни колдунов! Все реально и материально! Из волшебников только шарлатаны и врачи от бога! Всё! Это у вас зеленые глаза на вес золота!

— Дороже! — серьезно поправляет меня Франц. — Я бы на золото не мерил. И даже на алмазы. Хотя твои зеленые глазки для последователей культа Непрощенных — отличная приманка. Они бы их и вынули, и взвесили!

— Бог мой! — ужасаюсь я. — Ты нарочно меня пугаешь!

— Нет! — со мной опять Аленка с честными-пречестными голубыми глазами и успокаивающими интонациями. — Давай еще раз! Promis — Обещанная. У алтаря она должна стать Nomme — Именуемой, той из Обещанных, которую примет алтарь.

Удивление в моих глазах заставляет его воскликнуть:

— Да-да! Алтарь принимает не всех. Вернее, пока никого и не принял.

— И сколько же раз пытался принять? — иронизирую я.

— На моей памяти раз пять, вернее, пять раз, — мило улыбается Аленка. — Не отвлекайся! Ты трудно обучаемая! Но, согласно тысячелетней легенде, есть где-то Destine — Предназначенная, а она должна быть Sorcière. Но Верховный жрец Бернард не верит именно в последнее.

— Понятно! — киваю я. — Теперь давай про список каких-то там кандидатов! Кандидаты куда и почему?

— А ты не догадываешься? — Аленка прикрывает пухлой ладошкой ротик и хихикает. — Твои потенциальные мужья. Свод правил Решающего разрешает, даже рекомендует отвергнутой Обещанной сразу выйти замуж.

— Зачем? — подозрительно спрашиваю я, холодея от дурного предчувствия. — Что он с ними делает на свидании?

Аленка ошарашенно смотрит на меня и голосом старца произносит:

— Ты о невинности? Да никто на нее и не будет покушаться!

— Тогда зачем замуж? — не понимаю я.

— Это считается благодеянием, — сердито объясняет девчонка-фамильяр. — Почти все Обещанные — представители лучших семей Королевства и Империи в целом. Отдав дочь на благо Империи, они вправе рассчитывать на устройство их судеб. И семьи более чем устраивают предложения руки и сердца от лучших дворян Империи. Это очень почетно — быть Обещанной! Это гарантия лучшего воспитания, образования. Образец манер и вкуса!

— Госпожа Лунет! — окликает меня вернувшаяся Нинон. — Позвольте приготовить вас к свиданию!

— Да-да, — киваю я.

— Этот негодник у вас? — увидев на моей кровати Франца в облике Жюлиана, удивляется Нинон. — Как ему это удается? Господин Бошар проверял его. Он не зачарованный кот, а значит, он не может так быстро перемещаться! Может, проверить у жрецов?

Жюлиан с презрением смотрит на болтливую служанку, нервно бьет хвостом по покрывалу, встает на четыре лапы, наматывает насколько кругов на одном месте, потом падает на бок, тянется и зевает, почти захрапев.

— Словно понимает мои слова! — смеется Нинон, потом спохватывается, вспомнив обо мне. — Предлагаю вам, госпожа, надеть желто-золотое платье. Под цвет ваших карих глаз.

Мы встречаемся глазами в зеркале и улыбаемся друг другу понимающе. Ее голубые и мои фальшиво карие.

— Ваша красная вуалетка слишком приметна для окружающих. Хранитель предлагает заменить ее на черную или серебряную. Прислали из королевского дворца, — Нинон протягивает мне белую бархатную коробочку.

Через час, одетая в чудесное золотое платье с блестящими кружевными вставками телесного цвета, с завитыми в крупные локоны волосами и в черной вуалетке, я иду в кабинет Хранителя, сопровождаемая очень верной, но очень болтливой Нинон.

— Господин Решающий — самый красивый мужчина Империи! — шепчет Нинон, семеня рядом. — Вы будете парой тысячелетия! Вы даже с предыдущей Sorcière можете сравниться своей красотой! А она… она…

— Ты ее видела?! — резко останавливаюсь я, и Нинон натыкается на меня.

— Простите! Простите! — Нинон ныряет в глубокий поклон.

— Фигня! Ерунда то есть! — успокаиваю я ее. — Так ты ее видела? Как это возможно? Ты из этих… пятисотлетних долгожителей?

— Что вы! — смеется Нинон, поднимаясь. — Мне двадцать два. И в моей семье доживают максимум до двухсот лет. Я просто видела ее портрет. Четыре года назад, когда сопровождала госпожу Ирен во дворец на первый ее бал.

— Портрет последней Sorcière есть во дворце? — уточняю я. — Просто так висит на стене?

— Да. В портретной галерее рядом с большим дворцовым залом. Но я говорю не про королевский дворец, а про императорский, — охотно болтает Нинон, но замолкает, дойдя со мной до дверей кабинета Бошара, пробормотав. — Я буду молить жрецов, чтобы у вас всё было хорошо!

— Спасибо, — киваю я служанке и захожу в кабинет.

Бодрый, излучающий довольство и прекрасное настроение, Хранитель Бошар сидит в глубоком кресле. В таком же кресле напротив мрачный, желчно усмехающийся Решающий. При моем появлении оба встают.

— Вы прекрасны, впрочем, как и всегда, моя дорогая Лунет! — Хранитель целует мою руку.

— Вы сменили вуалетку? — интересуется Фиакр. — Красный замечательно подходит к золотому.

— К золотому всё подходит, — широко улыбаюсь я, почти оскалившись. — Как и к черному.

Фиакр, одетый во всё черное, слегка удивленно смотрит на меня.

— В ваших словах есть какой-то дополнительный смысл? — спрашивает он.

— Нет. Только основной, — отвечаю я, на всякий случай слегка поклонившись. — Вы же всё понимаете лучше, чем мы сами, Ваше Превосходительство!

«Прогиб засчитан!» — сказала бы моя лучшая подруга Полинка.

— В присутствии Первого Хранителя Империи я даю слово Последнего Решающего, что во время нашего свидания буду относиться к вам с наивысшим почтением, коего вы и заслуживаете, — с пафосом произносит Фиакр.

— Прикольно… — бормочу я еле слышно.

— Больно? — переспрашивает обеспокоенный Бошар. — Вам больно, дорогая? Что случилось?

— Больно… осознавать, что мой дорогой опекун не дожил до этого дня, — придумываю я на ходу, не сообразив, какую рифму можно подобрать к слову «прикольно».

— Да-да! — огорченно восклицает Бошар. — Такая трагедия! Лазутчики Тьмы беспощадны!

— Имперская канцелярия ведет тщательное расследование, — просто и спокойно говорит Фиакр, совершенно не напоминая самого себя пару минут назад. — Если это не лазутчики Тьмы, а преступники Империи, они будут наказаны.

Я с невольным уважение смотрю на Фиакра, который не может видеть мой взгляд. И верю. Сразу. Ох… это становится опасным…

— Приятного вечера! — ласково обращается ко мне Хранитель, потом переводит взгляд на Решающего. — И вам, Ваше Превосходительство, хорошего вечера! Надеюсь, все сомнения и противоречия, которые вас сейчас… беспокоят, перестанут это делать. И помните, ваша обязанность — выступить с официальным заявлением о том, что вы даете моей воспитаннице право на свободный выбор мужа. Если она вам не подойдет в качестве жены Решающего.

Всё это Бошар говорил, несомненно, для меня. То, что он в мое отсутствие не раз сказал это же самое Фиакру, было понятно по плотно сжатым челюстям Решающего и его обманчиво спокойному взгляду.

— Я еще ни разу не забыл ни об одной из своих обязанностей, — небрежно отвечает Фиакр. — Не думаю, что ваша воспитанница станет первым исключением из моих правил.

— Почему же не думаете, Ваше Превосходительство? — удивленно переспрашивает довольный Хранитель, которому перебранка с Решающим нравится всё больше и больше. — Ваше положение в Империи должно подсказывать вам необходимость постоянной умственной активности.

— Вы назвали меня дураком, господин Хранитель? — ласково спрашивает Фиакр.

— Разве? — в притворном ужасе потешается над гостем Бошар. — Как вы могли так подумать?! Ах, простите, я опять про «подумать»!

— Достаточно! — резко заканчивает разговор Решающий и галантно предлагает мне руку. — Прошу вас, госпожа Лунет!

«Ваш мир, правда, магический?» — хочется спросить мне, но я, конечно, не спрашиваю. К карете, похожей на тюремный тарантас из черно-белых фильмов, Фиакр ведет меня молча. Свой вопрос я проглатываю, когда оказываюсь внутри кареты. Это комфортабельная комната, предназначенная для комфортного пребывания в ней самых чувствительных и взыскательных особ. Нежно-голубая обивка стен и потолка, мягкие широкие сиденья, покрытые серебряными шкурами неизвестного мне животного, потрясающий ковер с высоким ворсом терракотового цвета, в котором мои ноги в золотых туфельках тонут по щиколотку.

— Вам удобно? — участливо спрашивает Решающий. — Дорога далекая. Переживаю, что вам, может быть, не нравится моя карета?

— Переживаете? — иронизирую я. — Разве Решающему можно за что-то переживать, кроме судьбы Империи? Я вас представляю истинным… («чекистом» — такое слово приходит на ум) верноподданным с холодной головой, горячими сердцем и чистыми руками.

— Если бы не ваша красота и это великолепное платье, так хитро подчеркивающее вашу не менее великолепную фигуру, то я бы узнал в вас господина Бернарда! — искренне, по-мальчишески смеется Фиакр.

— Верховного Жреца? — удивляюсь я. — И почему же?

— Он, как мой близкий друг и наставник, постоянно напутствует меня холодным-горячим-чистым, — в полумраке кареты сверкают его белые зубы, открытые в широкой улыбке. — Правда, горячими должны быть мои устремления и убеждения, холодными — отношения с миром, чистыми — матримониальные мысли.

— Получается? — усмехаюсь я.

— Есть в вас что-то, тревожащее меня, — вместо ответа на мой вопрос говорит Фиакр, наклонившись в мою сторону с противоположной скамьи. Близко-близко. — То мне кажется, что я вас знаю. То мнится, что только вы мне подходите.

— А если подхожу? — кокетничаю я, так и не выбрав стиль общения с этим взрослым и опасным мужчиной.

— С этой вуалеткой я не могу понять, встречались мы уже или нет, — с досадой продолжает говорить Фиакр. — Сам Император зачаровывал все вуалетки для Обещанных. Мне недоступны ни ваши мысли, ни ваши замыслы.

— Мыслю, но не замышляю, — шучу я. — Не бойтесь, вы со мной в полной безопасности!

— Не бойтесь? Я? — веселится Решающий. — Кто научил вас быть такой дерзкой? Опекун? Хранитель?

И Фиакр, ненадолго задумавшись, сам себе отвечает:

— Бошар! Конечно! Поразил вас в самое сердце животрепещущим рассказом о моем… поступке, и вы возненавидели меня!

— А вот и нет! — по-детски реагирую я, выбрав образ легкомысленной, кокетливой простушки с острым язычком, не умеющей и не желающей держать его за зубами. — Мне не за что вас ненавидеть.

— Но вы должны быть в восторге от меня! — неожиданно возмущается Решающий. — Разве вас не так воспитывали?

— Именно так! — фыркаю я, прикрыв улыбку ладонью в кружевной перчатке телесного цвета с золотой вышивкой. — И я частично испытываю тот восторг, о котором вы говорите.

— Частично?! — пораженно восклицает Фиакр. — Что значит частично? У вас смелая и даже дерзкая речь!

— Мой опекун давал мне много свободы, — тут же нахожусь я.

Вот не зря Полинка считала меня человеком с подвешенным языком! И папа мне всегда говорил, что я пострадаю когда-нибудь из-за этого. И мама огорченно вздыхала. И брат хихикал и дразнился. Воспоминания о родных, потерянных, возможно, навсегда, нахлынули на меня волной, горячей, почти неконтролируемой. И я разозлилась.

— Мой опекун… Он был человеком умным, добрым и всепрощающим! — пафосно говорю я, совершенно не зная этого человека, но глубоко и больно страдая от того, что лишена своего мира и своей семьи по прихоти, не знаю кого…

— Я в этом и не сомневаюсь, — примирительно отвечает Решающий, откидываясь назад. — Я удивлен, что ваш трагически погибший опекун выбрал такой стиль воспитания, не характерный для нашего уклада, и еще более удивлен, что первый Хранитель Империи вам потакает. На него это совершенно не похоже!

— Разве? — иду я ва-банк. — А мне кажется, что господин Андрэ Бошар — единственный, кто оценивает сложившуюся вокруг вас ситуацию трезво и объективно!

— Вокруг меня сложилась какая-то ситуация? — пораженно спрашивает Фиакр. — Вы с Бошаром посмели обсуждать меня?!

— Не только посмели, но и обсуждали, — довольно киваю я и наигранно наивно спрашиваю. — А что?

— И вы так просто сознаетесь в этом? — удивляется опешивший Решающий.

Эмоции. Всех и всегда выдают именно эмоции. Мне не нужны вежливые разговоры об обязанностях Обещанных по отношению к Решающему. Мне нужно домой. А для этого мне нужна информация. И последний Решающий Империи не может ее не знать!

— Что значит, сознаюсь? — теперь возмущаюсь я. — Мне не в чем сознаваться. Я ни в чем не виновата!

— Вы… странная. Вы… необычная, — тихо и растерянно говорит Фиакр и тут же нападает снова, — Вы специально обратили мое внимание на себя! Это какие-то игры Бошара и вы в них втянуты!

— Почему игры? — серьезно спрашиваю я. — Что же он выигрывает? Каков приз в этой игре?

— Вам действительно девятнадцать лет? — недоумевает Решающий. — Вы невинная девушка, проведшая последние пять лет в подготовке к браку со мной?

Девятнадцать. Невинная. Вижу вас вживую третий раз. Бал — раз. Ваш визит в дом Бошара два. Это свидание — три. Всё это я говорю самой себе. Собеседнику я предлагаю облагороженную версию.

— Неужели я выгляжу старше? — огорченно выпячиваю вперед губки.

— Вы хитры и умны! — почти злясь, с досадой говорит Фиакр. — Качества, сомнительные для невинности и молодости.

— Отмена собственных решений — качество, сомнительное для единственного и последнего Решающего Империи, находящейся в опасности! — быстро, скороговоркой, выпаливаю я.

— Да что вы себе позволяете! — рычит Решающий. — Я могу сделать так, что вы в один миг покинете пределы столицы и проведете свою жизнь, уж не знаю ее возрастные пределы, это пока для меня скрыто магией Императора, в провинции, сожалея о своей дерзости и потерянных возможностях!

— Вот ещё! — возмущаюсь я, подражая интонации Мымры Борисовны.

Ее «вот ещё» означало только самое плохое: ее не переспоришь — всё равно закопает.

— Не надо меня так радовать, — спокойно, напевно говорю я (неужели получается?). — Одно из самых горячих моих желаний — покинуть столицу и скрыться в провинции.

— Позвольте вам не поверить! — сквозь зубы цедит Решающий. — А как же список из десяти счастливчиков? Тех, кого я должен одобрить?

— Это и для меня сюрприз, — честно отвечаю я. — Бошар обещал мне именно тихую жизнь в провинции, если вы… если у нас с вами… не получится… брак.

— Я всегда считал, что у Бошара ненормальные отношения с воспитанницами! — строго говорит Решающий. — Лефевр регулярно поставляет мне девушек и очень быстро выдает их замуж, иногда даже за членов королевской семьи!

— Просто конвейер! — возмущаюсь я, вспоминая Ребекку, вызывающую у меня настоящую тошноту.

— Что? — переспрашивает Фиакр. — Я не понял. Вы говорите на каком-то наречии? Странно… Я понимаю все языки моего мира. Неужели вуалетка искажает и это?

Решаюсь рисковать. Была — не была! Проверить он все равно быстро не сможет, а возможно, и не станет проверять.

— Мой опекун изучал языки других миров, — выдаю я и замираю.

А что, если в их мире вообще не признается существование иных миров? Или нет информации об иномирных языках?

Мне везет. Как говорится, новичкам и дурачкам!

— Да? — искренне удивляется Фиакр. — Ваш опекун был посредником или изучал эти языки просто так?

— Хобби, — киваю я, вижу вытянувшееся лицо, картинно вздыхаю. — Увлечение. Понятно?

— Понятно… — Решающий прожигает мою вуалетку острым черным взглядом и вдруг переходит на «ты», как тогда, во дворце, совершенно неожиданно. — А какие у тебя глаза?

— Как это какие? — тяну я время и возвращаю «ты». — Тебе нужен определенный цвет?

— Просто ответь, какого они цвета, — теряет терпение Фиакр. — Почему ни на один вопрос я не получаю прямого ответа?

— Карие. У меня красивые карие глаза! — вызывающе говорю я и хамлю. — Устраивает?

— Карие? — грустно повторяет он за мной. — Устраивает.

— Вам больше нравятся голубые? — осторожно спрашиваю я, прекрасно зная ответ.

— Нет. Мне нравятся… другие, — быстро отвечает он и меняет тему разговора. — В вашем списке племянник самого Императора и адъютант Первого Адмирала Имперского флота.

— Я их не знаю! — пугаюсь я. — Нас не представляли лично. Как они могут меня выбрать?

— Взять в жены Обещанную — большая честь, — Фиакр подтверждает то, что мне уже известно от Франца. — Племянник Императора староват, конечно, ему уже тридцать, а на самом деле — девяноста. А вот Готье, адъютант Готье Перье, молод, амбициозен и горяч.

— Их привлекает то, что я была Обещанной? — догадываюсь я.

— Была? — прищуривается Фиакр. — Я еще не сделал выбор.

— Во дворце ты сказал, что именно я ею не буду никогда, — насмешливо напоминаю я. — Что изменилось?

— Я сказал не так, — мягко возражает он, снова наклоняясь ко мне, обдавая приятным ароматом неизвестного мне парфюма и заполняя собой всё пространство кареты.

— Ты сказал, что уже сделал свой выбор, — ласково отвечаю я. — И мои интриги с Бошаром против тебя не имеют никакого значения.

— Я так сказал? — шепчет Фиакр, обдавая горячим дыханием мои полуоткрытые губы. — И ты запомнила? Тебя это задело?

Его губы останавливаются в миллиметре от моих, и сладко ноет в груди.

— Мне это понравилось… — страстно шепчу я в ответ. — Очень…

— Почему же? — выдыхает он, его черные глаза, кажется, темнеют от страсти. — Острые ощущения щекочут нервы?

— Это мне подходит, — говорю я прямо в его рот. — Я благодарна тебе за выбор не меня. Он совпадает с моим планом.

Почти состоявшийся поцелуй срывается.

— Планом?! — рычит Решающий. — Планом?! Какой план может быть у Обещанной, кроме заветного желания стать моей женой и первой леди Империи?

— Другой, — негромко, миролюбиво отвечаю я. — План может быть другой, не совпадающий с вашим. Твоим.

— Это просто наглость! — восклицает Фиакр. — Чистая, ничем не прикрытая наглость! Обещанная не может так разговаривать со своим…

— Господином? Хозяином? Начальником? Повелителем? Командиром? — предлагаю я на выбор.

— Партнером. Возлюбленным. Мужем. Любовником, — возражает он, закрывая мой рот глубоким, невыносимо глубоким поцелуем.

Через пару минут меня, ошеломленную и просто выпитую до дна, почти отбрасывают на спинку каретной скамьи.

— Я нарушил слово, данное Хранителю, — сухо и зло говорит Решающий. — Я первый раз на свидании нарушил слово.

— Бедненький! — раздраженно жалею я его, прикладывая тыльную сторону ладони к пылающим губам. — Это ж сколько свиданий ты перетерпел? Мне не показалось, что ты нарушил свое слово не трогать девушку в первый раз.

— Именно в первый! — скрипит он зубами и оскорбленно спрашивает. — Ты смеешь мне не верить?

— Верить?! — подпрыгиваю я на мягком сиденье. — Тебе? Покровителю и покорителю многочисленных Ирен, Сюзет, Селестин, Флор?

Прокричав последние слова, я покрываюсь холодным потом от ужаса: права Полинка, я — клиническая идиотка.