Любовь Дикого (СИ)

18

Запоминай, Катя, чья ты.

Языком по языку. Глубже. Теснее. Выбивая дыхание. Вгрызаюсь и пожираю. Беру рот так, чтобы даже не думала вырываться.

Замирает. Дергается. Сдается. Накрывает мой затылок одной ладонью, а второй по шее скользит. Отвечает.

Сука. Пиздец. Вроде ничего особенного не делает. Просто слегка губами двигает. А меня пробивает. Размазывает, блять.

Так хотел душу из нее выебать. Но пока что это она выебывает. Мозг. Нутро. Все, блядь, к херам.

Она откликается. Открывается навстречу. Плывет.

А потом вдруг заезжает коленом в мой бок. Резко. Четко. Ощутимо так по ребрам прикладывает. Из захвата выворачивается. Пробует вырваться от меня. Подняться, соскользнуть с кресла.

Охуеть. Упрямая. Нихуя понимать не желает.

Характер ебануться. Что раньше, блять. Что сейчас. Хотя нет. Нихера. Сейчас в разы хуже стало. Просто, сука, неуправляемая. Но от нее такой только сильнее прет.

Даю ей иллюзию. Будто может свалить. На секунду. Позволяю из рук моих выкрутиться. Почти.

Ловлю момент — и заваливаю Катю. На себя. Утягиваю на пол. Толчком переворачиваю. Накрываю своим телом.

Извивается.

Упертая она.

— Какой же ты…

Зажимаю ее бедра своими, чтобы меньше дергалась. Руки перехватываю, пальцы наши переплетаю. Нависаю над ней.

— Какой? — бросаю.

Молчит.

А зеленые глаза полыхают.

Видно, слова подбирает.

— Какой? — повторяю. — Говори.

На ее лицо залипаю. На ресницы эти в пол-лица, на возмущенно вздернутые брови. На распухшие от моих поцелуев губы.

— Такой… — бросает хмуро, морщится.

— Хуевый? — усмехаюсь.

— Хуже! — выпаливает.

— Судьба, — заключаю.

— Чего? — щурит глаза.

— Я хуже, чем хуевый, а ты, — носом по ее шее веду, надышаться ею никак не могу, просто нереально это, даже с трудом заставляю себя оторваться и остаток фразы выдохнуть в ее губы: — Ты охуенная, Катя.

— Пусти, — выдает.

Нет. Не для того я в той гребаной тюряге выжил, чтобы снова тебя потерять. Никому не отдам. Никогда. Привыкай.

— Ты должен уйти.

— Должен?

— Да.

Уверенно говорит. Твердо.

Должен. Ну ладно, пусть так.

— Долги надо отдавать, — отвечаю.

— Давай, — кивает. — Иди.

— Отдам — и пойду, — обещаю.

Столько ей должен, что сразу и не отдать. Тут за несколько лет разобраться не выйдет. Но вижу, она уже подвох ощущает.

— Ты…

— Проблема, — обрываю.

Бровь приподнимает.

А я опять к ней склоняюсь, щекой о ее щеку трусь. Ведет меня от ощущения этой нежной гладкой кожи.

— Много одежды, — говорю и прихватываю зубами мочку уха, обвожу языком, зализывая след.

— Да что ты…

Договорить ей не разрешаю.

Хватит.

Наговорились, блять. Пора и делом заняться. А то пьяная она. Но совсем не тем, чем надо. Сейчас напою. По-настоящему. Как полагается.

Закрываю ей рот поцелуем. Запечатываю. Жадно. Так, что сам задыхаюсь. Вонзаюсь и захлебываюсь. Захватываю край платья. Рывком задираю от бедер до живота.

Она изворачивается. Полностью стянуть не позволяет.

Впиваюсь губами в ее грудь. Через кружево. Слегка прикусываю. Заставляю Катю вскрикнуть. Дернуться, но уже совсем иначе. Подцепляю тонкую ткань зубами. Руками крючки расстегиваю, все лишнее убираю. Мешает мне эта блядская тряпка.

Хочу голую кожу чувствовать. Везде. Кожа к коже хочу. Ее всю. Этим и занимаюсь. Так Катю зацеловываю, что она забывается. От напора моего теряется. Подрагивает.

Между ключиц ее припечатываю. По ребрам ртом прохожусь. К животу. А потом снова наверх. Прихватываю соски. Пальцами дразню. Языком. Зубами царапаю. Совсем слегка.

Кайфую от того, как она мурашками покрывается. А когда ее испарина прошибает, вообще, улетаю.

Все это только сильнее голод внутри растравляет.

Жажда у меня по ней. Дикая. Такую не утолить.

— Что ты творишь, — бормочет она. — Что ты…

Что надо.

Потребность животная. Запредельная. Насытиться невозможно. Покрываю губами каждый миллиметр. А мало мне. Мало всего этого. Просто пиздец.

Она уже сама не замечает, как позволяет себя полностью раздеть. Стянуть вязаное платье нахрен. Содрать остатки кружева с груди.

Прогибается. Позволяет зайти дальше. И сама на порыв откликается, забывается, разрешая утянуть себя глубже.

Пьянеет моя Катя. От поцелуев. От ласк. От того, как я всю ее вылизываю и вытрахиваю языком. По новому кругу. Жестче. Мощнее.

Блядь. Она у меня теперь не протрезвеет. Не дам.

— Демьян, — шепчет.

Как выстрел. В упор.

Нависаю над ней, опираясь на крепко стиснутые кулаки. Затуманенный взгляд скользит по моему лицу. И вниз.

— Ты, — выдыхает она.

И будто зависает, глядя на свои собственные ладони, судорожно сгребающие края моей расстегнутой рубашки.

Ресницы дергаются. Глаза распахиваются шире.

Она точно не вполне осознает происходящее. Не понимает, что пару секунд назад сама тянула за эти пуговицы, расстегивала их, вела пальцами по моим плечам.

— Ты, — повторяет.

Дышит прерывисто. Шумно.

Хочет меня прервать. На хуй послать. Но видно, все эти фразы забиваются в горле. Узкие ладони резко отпускают полы рубашки, рывком перемещаются к моему лицу. Застывают.

Врежет?

Пускай.

Заслужил. От нее и не такое заслужил. Знаю.

Только она не делает ничего. Замирает. И тогда я сам свое лицо на ее раскрытые ладони роняю.

Скользит пальцами по скулам. Медленно. Нервно.

А меня кроет.

Блядь.

— Прости меня, Кать.

Как в лихорадке.

Ноги ее расталкиваю, раздвигаю шире своими бедрами. Выдергиваю ремень из шлеек, расстегиваю брюки. Выпускаю закостеневший от возбуждения хер на волю.

Прижимаюсь к ней. Крепко. На всю длину. Между ног.

Да. Так. Еще. Ебануться. До чего же горячо.

Она как чистый огонь подо мной. Бьется. Трепещет. Рефлекторно пробует ускользнуть, но я возвращаю на место. Бедра к бедрам.

Выгибается. Голову мою ладонями обхватывает.

Накрывает меня. Окончательно. Бесповоротно.

— Прости, — выдаю.

И вбиваюсь в нее. Одним размашистым плавным толчком. Растягиваю до упора. Заполняю собой. Всю.

Ничего не говорит. Жадно втягивает воздух.

Моя ты, Катя. Моя, блядь.

Толкаюсь вперед. Сильнее. Жестче. И застываю. Даю привыкнуть. Прочувствовать. Опять двигаю бедрами. Насаживаю крепче. И замираю.

Она всхлипывает. Тянется ближе. Прижимается плотнее.

Ебать.

Такая тугая. Разгоряченная. От того, как ее мышцы сокращаются вокруг моего хуя, срывает в момент.

— Демьян, — роняет она.

В глаза смотрит.

Тут резьбу и срывает на хер.