Любовь Дикого (СИ)

39

— А вы хорошо справляетесь, Демьян Александрович, — заявляет Раптис.

Он снова объявляется в моем офисе, когда дело Соболя практически закрыто. Проходит нейтрализация ключевых схем по торговле наркотиками.

Раптис заезжает, чтобы передать документы от Воронцова. Ничего серьезного в тех бумагах нет. Можно было бы рядового посредника использовать. Но Раптис искал причину для личной встречи. Хоть какой повод ему требовался, чтобы со мной наедине пересечься.

Мутный он. Не доверяю этому типу. Напрягает, что рядом с Черным отирается. Мои люди давно это просекли. Хотя официально там все чисто. У них есть несколько общих проектов. Кипрские оффшоры и не только. Но это — официально.

А так…

Воронцов направил Раптиса к Черному. Отдал приказ подобраться максимально близко. Но Раптис и свою игру ведет.

Хуевый расклад вырисовывается.

Черный на эмоциях. Чует, как его загоняют. Готовит ответный удар. Только не осознает, что против Воронцова никаких шансов. Сейчас так точно. Еще не оценивает уровень трезво. И Раптис может на этом сыграть.

Он же и мне намеки кидал. Не раз.

Хотя Воронцов бы предателя почуял. Так что проверку тоже нельзя исключать. Может через Раптиса других прощупывает.

О таком варианте я давно думал.

Хотя у Воронцова глаз наметан. Стал бы он херней заниматься? Вряд ли. Кого угодно раскусит. Без помощи Раптиса.

— Жаль, вашему другу не повезло, — продолжает заливать мне в уши. — Но удача так изменчива. Кто знает? Может скоро сила снова окажется на его стороне.

Смотрю на него.

— Уверен, есть пути…

— Не верю в удачу, — обрываю его.

— Ну тут как посмотреть, — протягивает Раптис. — Вам же повезло. Сперва вы, как и ваш друг, просто оказались не в то время и не в том месте. Зато потом все поменялось.

— Нет, — говорю. — Ничего не бывает “просто”. Каждый там, где заслуживает.

— Значит, вы считаете, господин Каримов… хм, заслужил быть за решеткой? — выгибает бровь.

Еще как.

Шанс Каримову давали. Даже не раз. Сам с ним говорил. Но ему похуй было. Вот и огребает.

И за решеткой — не самый херовый вариант. Лучше так, чем как Соболь. Со свинцом в башке. Все можно исправить. Пока жив.

— Весьма жесткий воспитательный метод, — замечает Раптис. — Вы не находите? А ведь все могло бы развиваться иначе. Если бы кто-то другой был у руля.

Он прямо предлагает пойти против Воронцова.

И тут только одно объяснение.

Раптису нечего терять. Прижало всерьез. На проверку это смахивает все меньше и меньше.

— Кто? — спрашиваю. — Ты?

— Нет, с чего вы…

— Не интересует, — отрезаю.

— Что именно?

— Все, что ты предлагаешь.

Усмехается. Нервно. Мрачно.

— Видимо, я ошибся, — заключает Раптис наконец. — Раньше казалось, человек вашего типа. Волевой. Жесткий. Сильный. Такой человек всегда готов идти ва-банк. Особенно когда на кону настолько много потерянных лет.

Он смотрит в мои глаза так, что суть уже и без слов понятна.

Разве не хочешь отомстить? Взять свое? Семь лет гнил в “Яме”. А теперь послушно выполняешь приказы того, кто тебя туда отправил.

— Роль прислуги вам не к лицу, Демьян.

Точно.

— Вы можете получить столько власти, сколько способны взять, но вместо этого согласны оставаться на втором плане.

Взять — не вопрос.

Главное — удержать.

И что-то мне подсказывает Воронцов в свое время без лишнего шума наверх пробивался. С холодным рассудком. По-умному.

Только объяснять это Раптису смысла нет.

Он и сам понимает. Не дурак. Но показывать не будет. Его цель — давить на мои болевые точки. И тут любому очевидно, куда бить.

Только блять, это уже не болевая точка.

Так меня не приложить.

— Не интересует, — повторяю ровно. — Сказал же.

Да. Семь лет назад Воронцов отправил меня за решетку. Факт. Но я и сам тогда подставился дальше некуда. Он лишь использовал открывшуюся возможность. Похожим образом я сам использовал материалы против Батурова и Соболя.

Ничего личного. Так складывается партия.

И нет мне никакого смысла ввязываться в борьбу против Воронцова, когда от сотрудничества с ним получаю все, что требуется.

Развитие. Ресурсы. Безопасность.

А что хорошего принесет война? Даже если удастся найти уязвимость, верно воздействовать и побороть Воронцова. Сколько на это уйдет времени?

Нет. У меня лишних лет нет. Должен предложить Кате спокойную жизнь сейчас, а не когда-нибудь потом, после того, как уничтожу всех врагов.

Но Воронцов и не враг. Он действует по обстоятельствам. Что раньше, что теперь. Никогда не было у него цели меня лично в тюряге закрыть. Сломать.

Зачем ему это?

Он другие партии ведет. На самом серьезном уровне. И судя по тому, как события разворачиваются, у меня есть все шансы туда подняться. Не сразу. Не сегодня. Но есть. И когда Воронцов отправится на пенсию, смогу его сменить. Если буду рядом. Если продолжу играть по правилам. Перспективы есть.

А значит, если выберу месть, только больше потеряю. Могу вообще не выжить.

И это уже даже не месть. Тупость.

— Вижу, попали под его воздействие, — выдает Раптис после паузы. — Знаю, каким он бывает. Как может приблизить к себе. Но потом… использует и вышвырнет к чертям. Когда вы больше не сможете дать ему никакой выгоды.

Логично. И что в этой схеме не так?

— Дайте угадаю, — продолжает Раптис. — Кем вы сейчас себя чувствуете? Санитаром леса? Благородное дело. Верно. Избавить мир от урода вроде Соболя. Похвально. А вы в курсе, что лет десять назад именно Воронцов помог ему подняться? Убрать остальных конкурентов?

В курсе. Понял, когда изучал архив.

И тут тоже нет ничего странного.

На тот момент остальные представляли серьезную угрозу. Было выгодно большую часть потоков сосредоточить под Соболем. Где-то поддержать его. Где-то просто не мешать.

Но по материалам из архива было понятно кое-что еще. Уже тогда Воронцов закладывал возможность для его устранения.

Соболь сам за рамки вышел. Попутал берега. И не раз. Шансов у него не осталось. Сам себе могилу вырыл.

Сначала это осознание возникло на уровне догадки. Но чем дальше шел процесс нейтрализации потоков, тем очевиднее становилось то, что Соболя давно готовили, только бы пустить в расход. Нужен был правильный момент. И он настал.

А заодно это был один из рычагов против Леонида Аркадьевича. Нечто вроде бомбы замедленного действия.

Когда Воронцов все это затевал, Леонид Аркадьевич был неприкасаем. Но время идет, все меняется. Нужно четко ловить детали. Чуять направление ветра.

И Воронцов ловит. Чует. Год за годом.

У него есть чему поучиться.

А вот от Раптиса веет отчаянием, раз он уже настолько откровенно толкает меня в яму за собой.

Теперь уже нет сомнений, что пропадал этот тип не без причины. Успел наворотить. И наверняка вместе с Черным.

Осталось понять, как далеко все зашло.

— У меня встреча, — говорю без эмоций.

Даю понять, что наш разговор окончен.

Раптис выглядит так, будто врезаю ему в челюсть. Но эта реакция понятна. Он ставил на меня и на Черного, а по итогу ни одна ставка не выстрелила.

— Всего доброго, — бросает он ледяным тоном.

Покидает мой кабинет.

Он не может добраться до Воронцова. Не вывозит. Только почему сам Воронцов с ним не разберется? Что мешает?

Конечно, есть слабая вероятность, будто план Раптис не вскрыт.

Хотя нет. Нихуя. Не может быть такой вероятность.

Тогда в чем затык?

Через пару часов мне приходит сообщение от Воронцова.

Время и место. Больше никаких деталей, но они и не требуются. Чую, намечается новое задание.

Администратор ресторана провожает меня до самой двери вип-комнаты, а после удаляется.

Прохожу вперед.

Воронцов не один. Напротив него сидит Раптис. Хмурый. Взвинченный. Обычно ему удается лучше себя контролировать, но сегодня определенно не тот случай.

Смотрю на Воронцова.

Тот кивает, приглашая пройти вперед.

— Поздравьте Раптиса, — замечает он вкрадчиво и после выразительной паузы прибавляет: — С повышением.

— Поздравляю.

Раптис смотрит в пол.

И по ходу это повышение будто казнь. Вид у него именно такой. Будто Воронцов провожает его в последний путь.

— Америка страна возможностей, — продолжает Воронцов, внимательно глядя на Раптиса. — Многие бы убили за то, чтобы туда попасть.

— А я бы убил, чтобы не попадать, — хмыкает Раптис.

И переводит взгляд на меня.

Вижу, что нажил себе врага. Но пока ему светит долгая командировка в Америку, это не имеет особого значения.

Воронцов знает. Все.

Чего Раптис ожидал, когда затевал игру?

Не отпускаю мысль о том, что Воронцову было бы намного проще избавиться от этого типа. По-настоящему. Очевидно, он много в него вложил. Приблизил. Но черт возьми, почему-то решает отправить подальше, а не убрать сразу и наверняка.

Хотя задачи Раптиса в Америке тоже могут быть очень разными.

Может это и есть нейтрализация? Просто мне неизвестны подробности, потому и полной картины нет перед глазами.

Воронцов смотрит на часы. После опять на Раптиса.

— Вам стоит поторопиться, Костас, — произносит вкрадчиво. — Вылет через полтора часа.

Тот поднимается молча.

Идет на выход.

— Удачи, — буквально выплевывает проходя мимо меня.

Дверь захлопывается. Но ненадолго. Практически сразу появляется официант, интересуется нашим заказом.

Раптис производил впечатление хитрого типа. Изворотливый гад. Просто так он бы в разнос не пошел. Явно плел свои интриги давно. И что его сорвало?

В моменте это не имеет значения. Но обстоятельства могут поменяться. Лучше все держать под контролем.

Официант уходит, и мы с Воронцовым обмениваемся формальными фразами.

Нет звучит ни единого вопроса по Соболю и последующей нейтрализации всех его схем. Получаю молчаливое одобрение от Воронцова.

Тема закрыта.

Соболю была одна дорога. Если бы не я, то его бы Леонид Аркадьевич грохнул, когда начал бы все подчищать, прикрывая себя.

Активы Батурова тоже не обсуждаются. Хотя Воронцов точно наблюдает за моими распоряжениями по его имуществу.

— Раптис некоторое время работал с Русланом Черным, — наконец произносит Воронцов.

И я понимаю, что верно почуял, куда все идет.

— Один их проект нужно закрыть, — прибавляет он.

Далеко зашло. Охуеть как далеко. И похер, что я с Черным по этому поводу прежде общался. Он продолжил свою линию гнуть.

Хуй разберет, что Раптис ему напиздел. Черного так просто не проведешь. Но вот размах, которым обладает Воронцов, он явно не оценил трезво.

— Боюсь, у Черного создалось неверное впечатление относительно той сделки, которую я с ним заключил. Благодаря инициативе Костаса.

Знаю, что между Черным и Воронцовым было нечто вроде перемирия. Без подробностей. Но эту суть выхватил.

А теперь — время вышло.

— Он полагает, будто может влиять на меня, — говорит Воронцов.

И его губы дергаются в подобии улыбки.

Ситуация проясняется.

Раптис перешел черту. И Черный тоже. Одного сослали куда подальше. А вот со вторым доверяют разобраться мне.

— Наше соглашение было временным, — подчеркивает Воронцов. — Сейчас надо решить вопрос. По-настоящему.

Повисает пауза.

— Черный может быть полезен, — говорю.

Воронцов молчит.

Решить вопрос можно по-разному. Как с Батуровым. Или как с Соболем. Но тогда бы распоряжения прозвучали иначе. А так — Воронцов готов дать шанс.

Но Черный по краю пошел. Такое не прощают.

— Могу действовать на свое усмотрение? — спрашиваю.

Кивает.

— Срок?

— Как всегда.

Ясно.

Пора действовать.

— У вас полная свобода действий, Демьян, — говорит Воронцов. — Мне понравилось, как вы закрыли ситуацию по Соболю.

А вот это хуевый знак.

— Здесь я бы иначе все решал.

Черный и близко не такой отбитый как Соболь. Бизнес у него совсем другой. Без дерьма вроде наркоты. Сферы перспективные. Особенно сейчас. Делает все так, чтобы чисто.

— Главное — результат, — отвечает Воронцов.

Казни не требует. Но Черный слишком далеко двинул. И хоть Раптис по сути получил помилование, тут расклад вырисовывается совсем другой.

Черный для Воронцова — чужак. И реальной пользы от него практически нет. На данный момент так. Но если ситуация поменяется, то и разговор будет другой.

Хотя одним разговором дело не кончится. Черный тоже должен предложить что-то. Значительное, серьезное.

Блядь.

А что он может предложить человеку такого уровня как Воронцов?

Верности тут мало. Верных у того и так хватает. Да и не сможет быть доверия после того напряга, который уже возник.

Иначе нужно разруливать.

Сперва не вижу пути. А после в башке будто щелкает. Мысленно перебираю активы Черного, и меня будто перемыкает.

Теперь начинаю понимать, как эту тему правильно раскрутить.

Но есть одна проблема.

Сам Черный. Слишком у него много эмоций. Видно, на том Раптис прежде и сыграл. Там же личное. Смерть Давида в “Яме”.

Только Черному тоже есть, что терять.

Дохуя.

Он недавно женился. Супруга беременна. И видно, совсем Руслан берега потерял, раз против Воронцова борьбу затеял.

Ну ничего. Выясним что к чему.

— Результат будет, — говорю.

Воронцов усмехается.

— Дикий, — мрачно бросает Черный.

Эмоций не сдерживает.

— Какого хера ты здесь забыл?

Такого поворота не ждет.

Он приезжает в отель на встречу с другим человеком. Там все уже было договорено. Важная сделка намечалась. Много на кон поставлено. Под Воронцова же на пару с Раптисом копают.

А тут вдруг облом.

— Поговорить надо, — замечаю ровно.

— Говорили уже.

— Нет.

Он захлопывает дверь. Проходит вперед. Застывает, глядя на первую полосу газеты, которая лежит на столе.

— Блядь, — выдает.

На снимках в главной статье тот самый человек, которого Черный рассчитывал увидеть в этом номере. Только вряд ли он сможет с кем-то говорить.

“Трагическая авиакатастрофа” — такой заголовок.

Возникли технические неполадки. Частный самолет взорвался.

— Ты постарался? — спрашивает Черный.

— Нет.

Воронцов.

Те, кто под него копают, долго не живут.

Черный присаживается в кресло напротив. Буравит меня взглядом. Прикидывает, что ситуация хуево складывается.

Раптис пропал. Никаких новостей. Этот тип мертв.

И наша встреча тоже нихера хорошего не обещает.

— На тебя заказ пришел, — говорю.

— Чего? — скалится.

— Тебе самому виднее, — бросаю. — Куда влез. Что сделал. Лучше скажи, как решать будем?

— А что тут решать? — цедит. — Это ты мне скажи. Как на того уебка работается? Ничего не парит? По кайфу выполнять приказы того, кто тебя засадил?

— Не о том спрашиваешь.

— Да?

— Тебе есть, что терять, Руслан.

Челюсти стискивает.

— Как и мне, — прибавляю.

Все аргументы он сейчас не примет. Не тот момент. Но я захожу с козырей.

— Это стоит того? — спрашиваю. — Твоя месть. Стоит любимой женщины? Жизни? Семьи?

Черный молчит.

— Соскочить не могу, — продолжаю. — Заказ нужно выполнить.

— Как выполнять будешь?

— От тебя зависит.

Повисает пауза.

Черный понимает, что крыть ему нечем. Вариантов нет. И он не псих, чтобы на кон самое дорогое ставить.

— Леонида прижать хочешь, — замечает, прищурившись. — Через меня?

Это единственный путь.

Конечно, Воронцов и так Леонида Аркадьевича размажет. Но у Черного есть бизнес, с которым тот пересекается. А значит, это можно использовать прямо сейчас.

Ускорить процесс.

И начало сотрудничеству будет положено. И с Леонидом ситуация быстрее закроется. Кругом выгода. Для всех. Кроме самого Леонида.

Но тут и Черный может сделать ставку. На последнего.

— Гарантий нет, — заключает он.

— Нет.

Как есть говорю.

За Воронцова обещать не могу. Но Черный понимает, что если бы его хотели убрать, то нашего разговора вообще бы не было. И еще — у него мое слово есть.

— Где Раптис? — спрашивает.

— В Америке.

— Все схвачено, — цедит, накрывает лицо ладонями, растирает. — Когда-то я сделал ошибку с Воронцовым.

Констатирует факт.

На Леонида Аркадьевича он не поставит. Уже считываю это. Понимает, какой тот. И оценивает ресурс Воронцова. Выбирать нечего.

— Ничего, еще есть вариант все исправить, — прибавляю. — Давай решать как.

Черный медлит. Не нравится ему это. Но уже понятно, что другого выхода из текущего положения нет. Закрывать игру. Фиксировать то, что есть.

А иначе… может вообще ничего не быть.

— Давай, — бросает он холодно.

Заключаем сделку.

Начало положено.

Заезжаю в офис за документами. Прикидываю, что сегодня вечером наконец смогу вырваться и увидеть Катю.

Очередное дело закрыто. Вопрос по Черному решен. И Воронцова устраивает то, как все разруливаю.

Прохожу в приемную и застываю.

Катя.

О чем-то разговаривает с моей секретаршей. Передает ей какие-то бумажки. После кивает. Взгляд залипает на ней. На тонком профиле. На копне темных волос. Так залипает, что мозг вырубает. Напрочь.

— Демьян Александрович, — стрекочет секретарша, отвлекая меня. — Тут нужно подписать. Для оплаты больничного.

Чего?

Какого еще нахуй больничного?

Та продолжает болтать. Объяснять что-то. А я это все фоном воспринимаю. Катя поворачивается, смотрит на меня. В ее глазах мелькает тень, которая сразу дает понять суть.

Все хуево.

Пиздец как.

Шагаю вперед.

А секретарша между нами встревает. Ко мне тянется с той блядской бумажкой. И снова заряжает:

— Подпишите, пожалуйста.

Катя смотрит на нее, чуть скосив взгляд, а после меня прикладывает кривой горькой усмешкой. Ее губы очень выразительно дергаются. И ей даже говорить ничего не нужно.

Все понятно.

— Демьян Александрович…

Новая секретарша опять будто назло ко мне лезет.

Катя плечом ведет. В сторону шагает. Подальше. На выход.

А у меня рефлекс живо срабатывает. Встаю так, чтобы и не думала удрать. Дорогу ей резко перекрываю.

— Дайте пройти, — цедит Катя. — Демьян Александрович.

Тон у нее просто пиздец. Ледяной. А голос от ярости звенит. Нет — полыхает. И в глазах такое пожарище. Эмоций до черта.

И это совсем не те эмоции, которые хочу вызывать у нее.

— Рано вам уходить, — отрицательно качаю головой. — Вы же только пришли, Екатерина Олеговна.

— Нет, не рано, — отрезает. — В самый раз.

— Кать…

— Отойди, тороплюсь.

За талию ее перехватываю.

— Ничего, — выдаю. — Задержишься.

Ладонью толкает. В грудь упирается. Реально отодвинуть меня пытается.

— Демьян Александрович, — снова влезает в разговор секретарша. — У вас через десять минут встреча. В конференц-зале. Вы вчера просили перенести, поэтому… и еще, подпишите эти документы, пожалуйста.

— В бухгалтерию отнеси, — рявкаю. — Не я такое подписываю.

— А встреча?

Молчу.

— Слышишь? — бросает Катя, приподнимая бровь. — У тебя встреча.

— Подождет.

Рывком ее за собой утягиваю. В кабинет. И так быстро это делаю, чтобы даже дернуться не успела.

Хватит ей удирать.

— Но… — секретарша начинает и замолкает, когда впечатываю в нее взгляд, а после все же сдавленно роняет: — Опять перенести?

— Да, — рявкаю.

И дверь захлопываю.

Поворачиваюсь к Кате.

Та хмурится. Складывает руки на груди, будто от меня закрывается. Прямо чую, как стену выстраивает.

— Слушай…

— Наслушалась уже, — обрывает меня. — И насмотрелась. Хороший у тебя секретарь. Очень хороший. Ну а мне пора идти.

— Кать, ну ты чего?

— Ничего.

Пробует выйти.

Хер разрешу.

Обхватываю за плечи. Держу так, чтобы и не думала вырываться. В глаза ее заглядываю.

— Убери руки! — выпаливает она.

Дергается.

Ну пиздец.

— Кать, да эту девку на пару дней сюда отправили. Мне самому она на хрен не нужна. Но больше никого на замену не было. А моего секретаря на “скорой” увезли. Операцию делали. Скоро она выйдет и тогда…

— Не скоро.

— Что?

— Врач считает, ей лучше еще одну неделю провести в больнице. Нормально восстановиться.

— А ты откуда знаешь?

Смотрит на меня как на дебила.

А я дебил и есть. Доходит с опозданием. Она же с моей постоянной секретаршей дружит. Раньше та на нее и работала.

Теперь понятно про какой больничный речь, и почему Катя вдруг в моем офисе оказалась. Из больницы документы привезла. Сама. Потому что приятельницу навещала, решила ей помочь.

— Ну хорошо, — говорю. — Значит, еще неделю поработает. А потом все. В свой отдел вернется.

— Конечно, хорошо, — кивает и брови приподнимает, будто издевается. — Как с такой секретаршей может быть плохо?

— Катя…

— Молодая, — продолжает. — Красивая.

— Да похуй мне какая она!

— Вот какой ты, — кивает. — Тебе все… ну вот так.

Руками разводит.

И смотрит. Очень выразительно.

Здесь остается только обтекать, блять.

— Ладно, мне нужно идти. Все, Демьян, хватит меня зажимать. Демьян?

Хватит?

Да хуй там.

Я еще даже не начинал. Прохожусь ладонями по ее плечам. Ближе притягиваю. А она словно зависает. Даже вырываться перестает.

Пахнет так. Смотрит.

Охренеть. До чего же сильно ведет. И от аромата ее. И от взгляда этого. Прямого, глаза в глаза. И от того, как у нее губы дрожат. Мелко, нервно. И от того, как она головой дергает, чтобы убрать прядь, упавшую на лицо.

— Встреча, — говорит. — У тебя встреча.

Молчу.

— Забыл?

— Помню.

Только хер на ту встречу.

Хер на все, блять.

До чего же я по ней изголодался. Только сейчас всю глубину осознаю. До последнего себя держал. Старался не думать. Одной лишь работой занимался. Вперед шел как танк. Обрывал каждую мысль, что могла на пути помешать.

Но теперь меня срывает. В один момент.

Она и вскрикнуть не успевает.

На руки подхватываю. Сжимаю ягодицы. Заставляю обернуть ноги вокруг своих бедер. Прижимаю вплотную. Буквально вбиваю в себя.

Затыкаю ее рот поцелуем.

Сопротивляется. Сперва. Долго у нее бороться не получается. Толкаю язык вглубь. По ее языку. Переплетаю. Затягиваю в свой рот.

Так Катю зацеловываю, что она забывается.

Зависает. Уже по-настоящему. На полную. А потому позволяет мне усадить себя на стол, устроиться между ее раздвинутых ног. Задрать юбку до талии.

Вниз слетает все, что мешает. Сметаю на пол всякое барахло.

Притягиваю ее крепче. Еще.

От моего напора она задыхается. Цепляется пальцами за мои плечи. И кажется, сама не понимает, как начинает тянуть и расстегивать рубашку.

Ее тонкие пальцы скользят по моей груди.

Охуительно.

А еще охуительное то, как я прокладываю путь из поцелуев по ее шее. Помечаю губами взмокшую кожу.

Расстегиваю бюстгальтер. Блузу. Сжимаю ее грудь ладонями. Сдавливаю, вынуждая вскрикнуть. Накрываю ртом соски. Дразню языком.

Узкая ладонь опускается на мой затылок.

— Демьян, — нет ничего круче этого сдавленного выдоха.

Хотя нет. Есть.

Да, блядь. Еще как есть.

Дохера такого.

То, как широко распахиваются ее глаза, когда насаживаю на член. То, как она вскрикивает в мой рот. То, как сильнее заводится от каждого нового толчка.

Но мне мало. Всего мало. Нужно больше.

— Пусти, — прерывисто всхлипывает. — Ты…

Возмущается. Пусть и слабо.

Поздно, Катя. Отпускать не намерен. Ни сейчас. Ни когда-либо вообще. Моя ты. И если до сих пор не поняла, объясню. Наглядно.

Вбиваюсь еще сильнее. Жестче. До предела. Всю ее на свой хуй нанизываю. Хочу изнутри прочувствовать. До упора. Жадно вбираю мелкую дрожь, как законченный наркоман набрасываюсь на новую дозу.

— Какой же ты, — роняет она сквозь судорожный вдох.

— Какой?

Вцепляется пальцами в мои волосы. Тянет.

А я сам ее ладонь перехватываю. Щекой о запястье трусь.

Вбиваюсь мощнее. Двигаюсь размеренно. Размашисто. Беру ее долгими тягучими рывками. Заставляю отключиться. До конца. Толкаюсь вперед. Глубже. Острее.

Блядь. У самого так башню рвет, что едва держусь. Только бы не разрядиться в нее точно сопливый пацан.

Рано. Охренеть как рано.

А ее горячий стон практически срывает с цепи.

Даже паузу беру. Застываю. Чую — один рывок и унесет. Сам себе кайф обламываю, чтобы ее кайф продлить. Мало мне кончить, спермой ее залить.

Мало, блять.

Сперва она у меня за все наши пропущенные ночи расплатится. Пусть прочувствует, что бывает, когда держит слишком долго на голодном пайке.

Судорожно дергается. Сама подается ближе. Прижимается. Ногами обхватывает мои бедра. Плотнее.

Ебать.

Аж скулы сводит от дикой жажды.

И как она может ревновать к какой-то там девке? К той секретарше. Неужели не видит, как действует?

Одна она. Моя женщина.

А вокруг только тени.

— Дем… — выдает чуть слышно.

Губы кусает. Дрожит все сильнее.

— Ты, — шепчет.

— Что?

— Бесишь, — шипит.

— Хуево.

Глазами сверкает.

Хочет что-то сказать.

Но теперь моя очередь.

— Не поняла? — накрываю ее рот, запечатываю, а когда отрываюсь, бросаю: — Тебе меня до конца дней терпеть.

— Ну нет, — головой мотает.

— Да, — выдаю твердо. — Да, Катя.

И показываю. Так, чтобы точно поняла. Ощутила.

Несколько тягучих толчков.

Бьюсь об заклад, она не замечает, как расцарапывает мои плечи. И уж точно не отдает себе отчета в том, до какой степени сильно меня от нее ведет.

Довожу ее до разрядки. Вынуждаю содрогаться. Биться на моем члене. Исходить от судорожной дрожи. Заставляю кричать.

И только потом себя отпускаю.

Даю волю. Кончаю, заполняя ее спермой до предела. Ощущаю, как мое семя льется внутрь, и еще сильнее пометить хочу. Всю. Везде.

Утыкаюсь лицом в изгиб между тонкой шеей и хрупким плечом. Прихватываю кожу губами, всасываю в рот, слегка зубами прихватываю.

А она даже не дергается. Лишь сильнее подрагивает в захвате.

Ловлю ее взгляд. Точно пьяная. Подвисшая. На эмоциях. А после головой ведет и замирает. Выражение в глазах меняется. Черт, трезвеет.

— Пусти, — дергается.

Блядь.

— Тихо, — говорю. — Куда.

— Так… ты…

От того, как она вырывается член опять начинает твердеть.

Катя застывает. Смотрит на меня.

— Все, — ладонями в грудь упирается.

— Все?

— На работу надо.

Да и хер с той работой.

Не спорю. Но всем своим видом это показываю. Прохожусь поцелуями по ее голым плечам. К груди опускаюсь. Хочу заласкать.

Но Катя больше не ведется.

— Нет, нет, — выкручивается. — Опаздываю.

За бедра удерживаю.

В глаза смотрю.

— Пусти, — требует.

— Поимела меня и сваливаешь? — кривлюсь.

— Демьян…

— Поговорить нужно.

Брови вскидывает.

Наговорились уже.

Так весь ее вид вопит.

— Нам есть, что обсудить, — бросаю.

— Потом, — отмахивается.

— Когда?

Плечами пожимает.

— Вечером заеду, — ставлю перед фактом.

— Не получится.

— Почему?

— Отчет готовлю.

Выскальзывает. Отстраняется от меня. Лихорадочно поправляет одежду, быстро приводит себя в порядок.

Ну охуеть.

Отчет, блять.

А я ведь по-хорошему хотел. Договориться.

— Отчет, значит, — выдаю.

— Да.

Сумку подхватывает.

И на выход.

Да блядь, ей только бы скорее от меня свинтить.

Поправляю брюки. И стояк заодно. Вздернувшийся хер аж саднит от напора крови. Этот быстрый трах считай ни о чем. Только аппетит распалил.

Настигаю Катю под дверью.

— А когда встретимся? — спрашиваю.

Плечами передергивает.

— Созвонимся, — выдает на полном серьезе.

За шею ее перехватываю. Мягко. Заставляю поймать мой взгляд.

— Вечером, Катя, — говорю. — Сегодня.

По губам большим пальцем веду.

А она резко мою руку отталкивает.

Вот же…

— Ты меня слушаешь? — интересуется.

— Слушаю.

— Но не слышишь.

Она не дает мне ничего сказать. Накрывает мой рот ладонью. Одним своим взглядом затыкает.

А потом отстраняется. Толкает дверь и выходит.

Мне остается только наблюдать за тем, как двигаются ее бедра. Молча провожать и жрать глазами точеную фигуру.

Хер болезненно ноет.

Слышу, Катя. Все слышу. Разбирайся с отчетом. Только нашу встречу никакой блядский отчет не отменит. Этой ночью жди меня в гости.