Любовь Дикого (СИ)

55

Демьян бросает меня на диван, а сам отходит назад, руки в карманы брюк закладывает, но и так видно, что его пальцы сжаты в кулаки. Впечатывает тяжелый взгляд в меня.

— Что тебе неймется? — рявкает. — Что тебе все время не так?

Он правда не понимает, а значит, нет смысла пояснять.

Обнимаю себя руками, невольно вжимаюсь в спинку дивана.

— Решила пройтись, — говорю, наконец.

— А орала зачем? — подступает ко мне, нависает, продолжая внимательно изучать, сам тон повышает. — Кого ты на помощь звала, Кать?

— А ты сейчас зачем орешь? — спрашиваю.

У него как будто мускул на щеке дергается. Заметно, как Демьян сдерживается, из последних сил эмоции загоняет поглубже. Но все равно выплескивается.

— Я тебе нормально объяснил, — говорит он. — Просил подождать.

— Просил?

— Да.

Повисает пауза. Ненадолго.

— Сказал же, быть здесь, — продолжает.

— Угу, — поджимаю губы.

От одного лишь этого его и взрывает. Подается вперед, еще ближе ко мне. Кулаки в спинку дивана вбивает по обе стороны от моих плеч.

— Что тебе непонятно? — цедит. — Объяснил все. Отошел на пару минут. А ты и рада. В момент рванула. Даже интересно, далеко бежать собиралась?

Спокойно его взгляд встречаю. Выдерживаю накал. И Демьян от такой моей реакции тоже как будто успокаивается. Не до конца, конечно. Но все же.

— А то ты не знаешь, что без паспорта никуда не убегу, — отвечаю ровно. — Да, решила тут немного прогуляться. Нельзя? Ты занят был. Вопросы свои решал. Поняла, что не надо тебя отвлекать. Вышла. А то, что закричала… ну так если бы ты сам себя в тот момент видел, то ничего бы не спрашивал.

Хмурится. Чем больше говорю, тем сильнее он мрачнеет. Не по вкусу ему то, как про его «вопросы» упоминаю. Хотя ничего такого уж и не сказала. Но он же сам отлично понимает, чем занят. И последние мои слова тоже не нравятся. По другой причине. Вроде как под сомнение его контроль ставлю.

— Я тебе четко сказал, — начинает Демьян.

— Да, ты много сказал, — киваю.

— Катя, — прямо припечатывает меня.

И голосом, и взглядом. И даже энергетикой давит, одним своим видом.

Приподнимаю бровь.

— Какая же ты…

— Что? — вскидываюсь. — Какая?

Молчит. Только взглядом буравит.

— Вот, посиди, — отчеканивает, выделяя каждое новое слово. — Подумай. А я покурить выйду.

— Говорил, что бросил.

— Бросишь с тобой, блять.

Морщусь, а он отталкивается от дивана, отходит от меня. Через пару секунд раздается громкий хлопок двери. Рефлекторно вздрагиваю.

Не складывается у нас общение. Ничего не складывается.

Опять накатывает усталость. Изматывает все это.

Поднимаюсь, прохаживаюсь по комнате. Застываю, прислонившись плечом к стенке и от этого случайно включаю панель управления.

Загорается экран телевизора, доносится громкая веселая музыка, от которой сейчас меня только коробит.

Как это выключить?

Пытаюсь все сделать через панель, но не получается. Звук то повышается, то понижается. Каналы переключаются. Однако сам телевизор отключить не выходит.

Да что такое…

И вдруг замираю. Мои пальцы зависают над сенсорными кнопками, когда до меня долетает обрывок новостного репортажа.

— Дело «Картеля» тогда прогремело на всю страну. Жестокая бойня оставила кровавый след в криминальной истории. Но кто бы мог подумать, что через семь лет результаты расследования будут полностью пересмотрены? Что откроются совершенно новые обстоятельства? И те, кого все это время считали виновными, окажутся настоящими героями, которые пытались помешать убийцам до последнего?

Поворачиваюсь. Рассеянно смотрю на экран. Даже не сразу удается ухватить мелькающие там кадры. Архивные снимки. Обрывки видео.

— Даже страшно представить, что все это время главные виновники той жуткой трагедии спокойно расхаживали среди нас, — сообщает мужской голос за кадром. — Тогда как абсолютно невиновный человек отбывал пожизненный срок за преступление, которого не совершал. Точнее невиновных было двое. К сожалению, Давид Черный погиб в первый год своего заключения.

Теперь на экране кадры судебного заседания.

Камера фокусируется на совсем молодом парне. Узнаю друга Демьяна за прутьями клетки в зале суда. Он смотрит в сторону, куда-то в пустоту.

А вскоре картинка опять сменяется и на экране уже сам Демьян. Выглядит сосредоточенным, жестким. И в какой-то момент поворачивается к Давиду, говорит ему что-то, точно стараясь поддержать, ведь в следующую секунду парень кивает, а его лицо будто немного светлеет.

— В «Яму» отправляют самых опасных заключенных, поэтому условия содержания там соответствующие, — продолжает диктор.

Несколько кадров из тюрьмы. Дальше идет более подробное описание тюремного распорядка.

Меня будто какая-то сила в спину подталкивает. Подхожу к дивану, сажусь, так и не отрывая взгляд от экрана.

Накатывает дежавю. Семь лет назад точно так же смотрела репортаж про Демьяна. Другой.

А теперь…

О каком пересмотре дела они говорят?

— Демьян Дикий вышел на свободу в этом году, — заявляет закадровый голос и у меня горло от волнения перехватывает. — Все обвинения с него сняты.

Мужчина говорит дальше. Много всего рассказывает. Объясняет подробности. После показывают настоящих убийц, куски из видео их задержания, обрывки чистосердечного признания.

Не верится. Просто не верится, что все это реально.

Значит, он говорил правду? Его не просто освободили. Его полностью оправдали.

Опять лицо Демьяна. Крупный план. Очередной момент из зала суда. Семь лет назад. И дальше свежие кадры, где его выпускают из тюрьмы недавно.

Внутри все сжимается. Ком в горле нарастает. Глаза режет, щиплет. Ничего не могу с этим поделать. Безотчетно стараюсь сдержать истерику, но не выходит.

Меня буквально прорывает. Слезы бегут по щекам. Из груди вырывается приглушенный всхлип.

Зажимаю рот ладонью.

— Кать, ты чего? — раздается удивленный голос Демьяна откуда-то сбоку.

Но я даже обернуться не могу. Так и зависаю, взгляд невозможно оторвать от экрана.

— Катя! — громче повторяет Демьян.

Он быстро понимает причину моей реакции. Действует.

Горячие сильные руки обвиваются вокруг моего дрожащего тела. Сгребают в объятья. Пальцы скользят по плечам, по спине. Губы прижимаются к моим щекам, собирают слезы, точно всю горечь сцеловывают. Боль забирают.

Демьян усаживается так, чтобы меня к себе на колени перетянуть, а дальше пробует выключить телевизор.

— Нет! — тут же восклицаю, перехватывая его запястье. — Не надо.

— Что — не нужно? — бросает хмуро. — Этот блядский репортаж тебя до слез довел. Знал бы, вообще, все здесь отрубил.

— Нет, — мотаю головой.

— Нет?

— Ничего.

— Да как ничего, если ты… — начинает раздраженно.

Но замолкает.

— Мне надо досмотреть, — говорю тихо. — Хочу так. Пожалуйста.

— Нельзя тебе это смотреть, — выдает мрачно. — Плачешь.

— Можно, — роняю, качнув головой, поворачиваюсь, ловлю его взгляд и лихорадочно вытираю вновь навернувшиеся слезы. — Это нужно. Видишь? Почти успокоилась.

Он не отвечает. Прижимает меня сильнее, крепче. Утыкается лицом в мои волосы, пока диктор продолжает говорить.

Выбесила она меня. Просто пиздец. Всегда довести умела, но сегодня особый случай. Заводится с пол-оборота. И меня заводит. Но я себя долго держал в руках. Терпел. Начала все еще на борту самолета. Но там вроде угомонил, нашел подход.

На Мальдивы прибыли — опять напряг. Сразу перемену в ее настрое считал. Только некогда было задерживаться.

Встреча с Черным. Знакомство с остальными. Еще стоило проверить как идет выполнение задачи от Воронцова. Проконтролировать все. Ключевые вопросы закрыл, но там такой вопрос, что лучше каждую мелочь под контролем держать. Проблемы не нужны. Тем более, сейчас.

Короче, пришлось Катю одну оставить. На время.

Вернулся — она только проснулась. Вроде нормальная. Никакой хуйни не почувствовал. Но видно, не успел. Воронцов позвонил. Надо было с ним все обсудить. Короче, отошел на пару минут.

Этого хватило.

Как почуял, сразу после разговора в душ не двинул. Решил проверить, как там она.

Хорошо Катя. Охренеть как хорошо. Успела карту схватить, на выход двинуть. Хуй знает, почему ей спокойно на месте не сидится. От беременности так штормит или еще чего.

Здесь меня чуть не сорвало.

Нашел ее быстро. Рядом. Умом понимал, что далеко свалить не могла. Не успела бы. Да и без документов ей отсюда не выбраться. И вообще, это же блять, остров. Ну куда она денется?

Увидел ее — накрыло мощно.

А дальше она сама огня поддала. Как завопит. Сука. «Помогите». Кто бы мне, блядь, помог? Все нервы на хуй вытрепала, нутро выжрала.

И даже встряхнуть ее толком нельзя. Наорать. Нихуя не сделать. Беременная же. Защищать ее должен. Оберегать. От самого себя тоже. И похер, что сама нарывается.

Короче, как мог, так и справился.

Голос повысил. Несколько крепких слов сами собой вылетели. Дальше уже держался. Схватил ее практически мягко. Обратно унес, усадил. Но было тяжело говорить.

Она так прикладывает. И взглядом. И всем своим видом. Еще сильнее выбешивает. И ладно бы только бесила…

Тянуло ей рот закрыть. И ртом. И хуем. Не факт, что в таком порядке. Выебать бы ее. Выбить всю эту ебень на тему того, что нам вместе не быть, из ее головы. Затрахать до потери памяти.

Нет. Нельзя так.

Решил сперва успокоиться. На улице покурить. Подальше от нее башку прочистить.

Вышел.

А сигарет-то нет. Бросил, блять. Нашел время.

У охраны спросил — не курят. Пошел туда, где остальные собрались. Черного нет. А все собравшиеся с детьми приехали. Семейный же отдых. Там никаких сигарет.

Ебануться.

Но пока ходил, отпустило.

Сам уже не понял, чего так взорвался. Обычное дело у нас. И если посудить, то после всего Катя имеет полное право мозги мне ебать.

Прошлые заслуги сказываются.

Ей гарантии нужны. Реальные. Серьезные. А я пока только на словах все расписал. Понятно, что выполню. Но она не верит. Сомневается.

Устала она. Измотана. И то, как дернулась, завопила, увидев меня, тоже ведь нервы. Расшатало ее по полной. Надо этот проеб исправлять.

Обратно двинул. Рванул к ней. Зашел в дом и охуел.

Катя на диване сидит. Рот ладонью зажимает. Бледная. Дрожит вся. Слезы по щекам градом льются.

Вперед бросился. Даже не сразу понял, что к чему. Уже потом заметил, куда она смотрит. Услышал обрывки репортажа. Вырубить хотел.

— Нет, — моментально забормотала она. — Не надо.

Да какой же, блять, не надо, когда у нее такая реакция?

Но спорить с Катей бесполезно. Выключить не дала. Только и мог, что крепче ее к себе прижать, губами слезы собрать.

Репортаж нормальный. Отрабатывают распоряжение Воронцова. Отбеливают мою репутацию.

Хотя Катя так реагирует на этот выпуск, что…

До меня доходит потом. Когда титры врубаются, когда она наконец отрывает взгляд от экрана и поворачивается ко мне.

Не в репортаже дело.

Точнее — не в самом репортаже. А в информации, которую передают.

Ее губы подрагивают. Глаза наполняются слезами.

— Тише, — говорю. — Тише, моя хорошая.

Кивает. Смазано, рассеянно.

— Видишь? Я свое слово держу. А ты не верила, боялась, — продолжаю. — Не надо больше переживать. Как сказал, так и будет. Можешь не сомневаться.

— А я верю, — замечает тихо.

— Ты замуж не за уголовника идешь, — прибавляю, слабо улыбаясь. — И отец нашего ребенка не зэк.

— Дем…

— Законопослушный гражданин.

Ее ладони приземляются на мои плечи. Будто случайно. В безотчетном поиске опоры, которая и так у нее всегда есть.

— Этот репортаж, — сглатывает.

— Будут еще, — говорю. — Там пиар-компания на год вперед расписана.

Топили громко. Теперь также громко реабилитируют.

— Не верится, — выдает она после паузы. — Просто не верится.

— Почему?

Плечами дергает.

— Я сейчас не про тебя. Такое дело, — качает удивленно головой. — И так? Получается, все, что ты говорил, это действительно… но чтобы так?

Запинается. Губу закусывает.

Но я и так понимаю, что сейчас не прозвучало.

«Правда».

Да, Кать, не напиздел.

Она вглядывается в мои глаза. Слегка хмурит брови, сощуривает глаза, а после широко их распахивает.

— С кем ты теперь работаешь, Демьян? — спрашивает, повышая голос. — Это не бандиты. Такая власть. Такой уровень. Кто ты?