Мания приличия

Пассия Дракона

Легшая спать до того, как вернулся Джиён, я и на утро, проснувшись, не знала, дома ли он уже или нет? Время шло к девяти, я приняла душ и пошла готовить себе завтрак, на всякий случай две порции, если хозяин обнаружится в ближайшие минуты. И он, действительно, нарисовался, потирая сонные глаза, в проёме двери, ведущей на кухню. То есть, в первую очередь в домашних длинных шортах и майке черно-белых тонов, сливающихся в абстракционистских разводах, а потом уже в проёме, обрамляющем его. Тяжелые азиатские волосы, чьей послушности я так завидовала, когда смотрела вблизи на студентов по обмену в университете, были взлохмачены с одной стороны, и создавалось впечатление, что Джиён не затруднил себя посмотреть в зеркало, когда проснулся, поднялся и пошёл, не уделяя внимания внешнему виду. Считал ли он себя красивым или не придавал эстетического значения своей оболочке? Был ли он на самом деле привлекателен? Я не могла понять этого, поскольку с первого же момента нашего знакомства он вызвал дичайшее отторжение своей аморальностью и черствостью. Теперь же я не могла никак сквозь его содержимое увидеть объективно, каков он физически? Худощавый, невысокий, узкоглазый… Его лицо было самой его примечательной частью, особенно когда он улыбался. В его улыбке было что-то такое, что обличало его отмеченность, то, почему он всё-таки так многого добился. — Доброе утро, — как можно мягче сказала я, чтобы не продолжать вчерашнего накала страстей наших вечных споров. Мужчина молча кивнул и плюхнулся на стул в углу, наблюдая за тем, как я откладываю вилку и поднимаюсь, чтобы положить ему еду в тарелку тоже. — Сейчас накрою и тебе… — Да не суетись, доешь, потом мне положишь, — осадил он меня движением кисти и, подложив обе руки под голову, опустил её на столешницу, закрыв глаза. — И кофе, пожалуйста. — Не выспался? — задала я обыденный вопрос самой наивной интонацией, но тут же, когда его губы чуть дрогнули в той самой кровожадно-ласкающей, тиранично-снисходительной улыбке, поняла, что это прозвучало как любопытство к его ночным приключениям с Кико. — Ну… поспал бы ещё немного, но решил пока встать, — приподнял он лицо, глядя на меня. Прямые ресницы, родинка на щеке, округлые очертания губ — всё в нем немного юношеское, обманчивое, не соответствующее тому, что открывается, когда наружу вырываются идеи, планы, философия жизни. — Я не слышала, когда ты приехал? — Часа в три… или четыре даже. — Речь шла о ночи, конечно. Вот как, он даже не остался до утра с той, с которой спал? Просто съездил удовлетворить своё желание, возможно, свозил её куда-нибудь, и тут же обратно. — Почему ты спрашиваешь? Неужели интересно? — Не знаю… спросила без задней мысли. А что? — А я представил вдруг, если бы мне такой допрос опять устраивала моя какая-нибудь пассия, — Джиён покусал нижнюю губу, с прищуром уставившись в прошлое, вспоминая что-то. — Давненько такое было в последний раз… Но все, абсолютно все с кем я встречался, подозревали меня в изменах и постоянно пытались узнать, где я был каждую минуту? Бывают ли вообще на свете девушки, способные безоговорочно доверять, а не играть в Шерлоков? — А ты им не изменял на самом деле? — Дракон лениво хохотнул. — Каждой. Я никогда не хранил верность. — Чему же ты удивляешься? — изумилась я. — Что они начинали ревновать и беситься до прецедента. Какого черта? — пафосно взмахнул он рукой. — У женщин отличная интуиция. Они предчувствовали, что всё к тому идёт, пытались избавить себя от твоих измен, предотвратить… — Разве так предотвратишь? Слежкой и контролем? Мне кажется, что нужно менять что-то в отношениях, когда они приходят к тому, что хочется чего-то извне. Как ты считаешь? — Я ничего в этом не понимаю, у меня никогда не было отношений, — скорее напомнила, чем признала я, подумав о Мино. Не все мужчины такие, как Джиён. Мино никогда не изменял своей девушке, это она надругалась над его чувствами, опошлила их любовь, бросила его. Этим утром Джи-Дракон меня раздражал неимоверно, не знаю почему, особенно после проведения параллели с Мино. Но скорее меня нервировало собственное бессилие, а не он. Мы всегда бросаемся в отчаяние и панику, когда не можем найти выхода. — Я хотела попросить тебя ещё кое о чем. Позволишь? — Если опять по поводу Вики — сразу нет, — сомкнул он веки, опять потеряв интерес к беседе. — Нет, мне нужен интернет, — глаза распахнулись, как у кобры, почувствовавшей приближение дичи. — Я обещаю, что не попытаюсь связаться с родственниками, и в посольства писать не стану, и на сайты ФСБ и Интерпола не полезу. Мне всего лишь нужен поисковик и электронные библиотеки. В общем, доступ к книгам, развивающей информации, потому что считаю несправедливым, что ты можешь хоть ежедневно черпать умные мысли в подкрепление своей позиции, а я изолирована даже от Библии, которую не могу цитировать дословно. — Джиён задумался, выпрямив спину и затянувшись пейзажем за окном продолжительным взглядом. — Хорошо, только ты будешь это делать исключительно при Мино, — сказал он. — При Мино? Почему именно при нем? — непонимающе дожевала я и всё-таки встала, чтобы обслужить Джиёна. — Потому что на себя тебе всё равно, и рискуя собой, ты обмануть меня можешь. А вот за других ты у нас ответственность нести любишь, поэтому если вдруг ты всё-таки куда-нибудь залезешь и отправишь сигнал бедствия — расплачиваться будет Мино, за то, что прозевал, не уследил… — я поставила турку на огонь и ошарашено обернулась. — И что ты с ним тогда сделаешь? — Что-нибудь плохое, — расплылся Джиён. — Залью бетоном, например. — Ты шутишь?! Разве он тебе не друг? Ты же переживаешь за него… — Я переживаю до тех пор, пока этот человек на моей стороне. Если он нарушит условия моего хорошего к нему отношения и поможет тебе, значит, он не такой уж и надежный друг, значит, его можно закатать в асфальт без сожалений, — я распахнула рот, но Джиён, ухмыляясь, произнёс за меня: — Да-да, я чудовище, я в курсе. — Ты всё-таки бездушен, — тихо, на эмоциях, проворчала я. — Так это ты меня пыталась убедить в ином, я вообще не понимаю, что такое «душа»! — развеселился мужчина, зевнув в промежутке и потянувшись. — Может, это то, что ограничивает нашу решимость? Может, это то, что ослабляет наш характер? Что-то такое аморфное и невидимое, но мешающее нам двигаться, как стеклянная стена. Оно навязывает нам чувства жалости, сочувствия, заботы, заставляя постоянно осматриваться на других, оглядываться, а не навредил ли кому? В итоге жизнь проходит мимо, и для себя не сделано ничего. — Жить для себя неправильно, то-то и оно, что нужно стараться для других… — Мерзкая теория, выводящая на то, что для нас всё должны делать остальные. На ожидании этого она и коренится. Я всё буду делать для других, но, извольте, мою жизнь пусть обустроят другие, потому что сам для себя я ничего делать не буду. Поэтому если что-то не получается и чего-то не добиваешься, виновато общество, гнилой мир и людишки. Уверяю, каждая божья тварь, или биологический индивид — кому как удобнее — надеется на отдачу, а когда её не получает, разочаровывается в мире и вопит, что мир населен неблагодарными негодяями, и «я столько для них делал, а они для меня — ничего!». Каждая альтруистическая морда ждёт почета и признания за свою самоотверженность. — Знаешь что? — уперев руки в бока, я повернулась на него прямо, отделенная столом. — Ты сравнил как-то судьбу и кофе, себя и Бога. Так вот, если судьба выходит нерадивой, то ты её Богу не швырнёшь в гневе под ноги, а вот если кофе сейчас не получится, то за все твои жестокие высказывания тебе можно его, кипящий, плеснуть в лицо, — прорычала я. — По-моему, боги не ошпариваются, в отличие от смертных, к которым ты тоже относишься. — Откуда ты знаешь? А что, если Богу больно, когда у кого-то что-то не получается? Что если он потирает места ушибов, которые появляются при глупых поступках людей? — Джиён комично сымитировал ударившегося, потерев себя по локтю. — Разве твой Иисус не разделил страдания людей, дав себя казнить? Он точно всё почувствовал… — В отличие от тебя. Ты ничего не умеешь чувствовать! — посмотрев ему в глаза, я остановилась. Господи, но ведь он же этого и добивается! Меня озарило. Да, он умеет полностью сдерживать эмоции и скрывать мысли, чем и пользуется, чтобы убедить всех в том, что он бесчувственная и бездушная сволочь. Но это неправда. — Нет, ты умеешь чувствовать. — Клянусь, приближение критических дней преображает тебя лучше салона красоты, — подметил с иронией мою очередную непоследовательность Джиён. — Да хватит об этом! — залилась я краской. — А что такого? Ты собиралась когда-либо замуж, с мужем ты тоже не будешь обсуждать никаких подобных вопросов? Вы будете краснеть и скрывать друг от друга собственную физиологию и утаивать разницу между полами? Боюсь, непорочного зачатия вам не дождаться. — То муж, а ты мне… ты мне… я даже не знаю, как назвать то, кем ты мне являешься! Владельцем? Но я же не вещь! — А я думал, что после вчерашнего разговора я твой потенциальный возлюбленный, — взял у меня протянутую тарелку Джиён и принялся за завтрак. — Ты разве не настроилась меня полюбить? — Я пока не решила, готова ли я погубить свою душу… ты дашь мне несколько дней на раздумья? Пожалуйста, позвони Тэяну и скажи, чтобы пока не трогал Вику. Я дам тебе ответ как можно быстрее. — Хорошо, могу дать неделю, — щедро предложил он. — Я даже попытаюсь помочь тебе определиться, принять решение. Хочешь? — Каким образом? — Я продемонстрирую тебе не то, чего ты избегнешь, выбирая отдать мне душу, существование которой мы пока принимаем условно — я вообще не понимаю, как иду на эту мошенническую торговлю, где ничего явственного приобрести нельзя — я продемонстрирую тебе, что ты приобретешь, если будешь на моей стороне. — Ты имеешь в виду показ соблазнов и искушений? — я хмыкнула, выключив конфорку и достав кофейную чашечку. — Я видела достаточно: секс, выпивку, дорогие наряды — меня это не прельщает. — Нет, Даша, это всё не то… это всё атрибутика, точно так же, как ладан, кадило и иконы — аксессуары твоей веры, но она даёт кое-что другое, ведь так? То, что выражается не материалистически. В моём мире тоже есть такая штука. Она называется власть — и именно за неё идёт главная борьба. — Ты хочешь продемонстрировать мне власть? Ты думаешь, что я не видела её в твоём исполнении? Я нахожусь под её гнетом… — Джиён махнул рукой, остановив меня. — Ты взглянешь на неё с другой стороны. Не снизу, а сверху, — он поднялся, взяв у меня кофе, пригубив на край губ и облизнув их, поставил на стол. — Сегодня я просто промолчу, чтобы не играть на твоих нервах, ладно? Иди за мной. Мы поднялись в его спальню, где он обнаружил при мне в стене сейф. Набрав код и открыв тяжелую бронированную дверцу, Джиён отошёл, позволяя мне охватить взором плотные, жирные, толстые, тугие стопки из пачек денег. Битком, тесно-тесно втиснутые столбцы шуршащей «зелени». Я никогда не видела такого количества купюр, но на меня, признаться честно, не произвело это впечатления. — Это не всё моё состояние, конечно, — незамысловато указал на свои запасы Дракон. — Малая его часть. Большая хранится в банках. Так выгоднее и удобнее. Проценты, денежные операции… а это так — для различных нужд, — достав одну пачку, он снял с неё бумажную склеенную полоску, сдерживавшую её и, повернувшись ко мне, швырнул в мою сторону. Деньги, естественно, не долетели кучей, а взорвавшись фонтаном, рассыпались, как карты, когда ради баловства их запускают при игре «в дворника». Я посмотрела, как сингапурские и американские доллары опустились на пол. — Ты, наверное, думала, что я трясусь над этими бумажками и поклоняюсь деньгам? Когда-то так и было. Когда я желал добиться такого их количества — я боялся их даже мять, клал в карман так, чтобы не погнулся ни один уголок, чтобы купюра была всегда ровненькой и свеженькой. Я был маньяком денег. А потом они у меня завелись, и стали множиться, множиться… — он достал ещё одну пачку, опять распаковал её, опять швырнул в мою сторону. Потом ещё одну, и ещё, запуская их всё выше, чтобы они осыпались из-под потолка, как листья осеннего сада. — Но они, сами по себе, ничего не значат. Это символ — символ власти. Можно родиться королём, но если у тебя не будет короны, трона и дворца — то какой смысл в титуле? Точно так же происходит и с деньгами… без них можно представлять собой что угодно, но в нашем мире они символизируют слишком многое, — Джиён взял одну стодолларовую купюру, достал зажигалку, сигарету. Последнюю он сунул себе в рот, а зажигалкой поджёг деньги, прикурив от этой быстро занявшейся и истлевшей вспышки, осыпавшейся пеплом. — Верх цинизма, да? — улыбнулся он, посмотрев на моё онемение. Прикуривать от денег… я будто гангстерский фильм смотрю вживую. — На эту сумму человек в странах третьего мира мог бы прожить месяц с лишним, но поскольку у него нет такой суммы — он умрет от голода. А я её просто сжёг. А о чем ты подумала, когда смотрела на это? Скажи честно, ведь не о нищих негритятах и камбоджийцах? — Я не успела понять, о чем я думаю… я была в шоке от того, что можно жечь деньги. — Можно, Даша, сжигать можно всё в нашей жизни… хотя сжигание людей, в отличие от прежних времен, карается по закону. Живых людей, разумеется. Кремацию никто не отменял. — Я боюсь даже думать о том, что ты практиковал это на самом деле, — с загадочной улыбкой, Джиён не стал рассуждать и оговаривать эту тему, пожав плечами. — Итак, согласна посмотреть демо-версию, что будет с теми, кто прекратит заморачиваться по поводу совести, морали и законов? Предлагаю семидневное турне под названием «Королева Сингапура». — В этом тоже есть какой-то подвох? — Одевайся, увидишь сама, — пошёл Джиён в смежную со спальней гардеробную, призывая меня поступить тем же образом. Посмотреть демо-версию? Если он попытается втянуть меня во что-то — я участвовать не буду. Только просмотр. Держи это в голове, Даша, и не переступай черту, которую пытается затереть этот мужчина. Я не знала, что именно он намерен делать, поэтому натянула на себя свои будничные вещи и подошла к выходу. Дверь была открыта, чему я удивилась. Обычно она заперта, и ключ не вставлен, чтобы я вдруг никуда не направилась без спроса. Выйдя, я нашла Дракона, выведшего из гаража на несколько мест красную спортивную машину с изображением дракона на боку. — Умеешь водить? — огорошил он меня с порога. — Никогда не пробовала даже… — А хочешь? Порулить неплохое авто, тут коробка-автомат — ничего сложного, — я подошла к нему, мотая головой. — Нет-нет, я боюсь этого, тем более, могу поцарапать, а она ведь миллионы стоит, не сомневаюсь. — Ну и что? Может, всё-таки попробуешь? Уж езда за рулем-то — не грех? — Нет, просто я не решусь, правда. Спасибо, — отказалась я окончательно и села на пассажирское, куда мне указал господствующий в этом мегаполисе кореец. — Такая смелая девочка, а иногда такая трусиха, — хмыкнул он, повернув ключ в замке зажигания. — Смелость должна быть уместной, а не напрасной, — кивнув, Джиён тронулся. Жара вновь разогрела воздух до труднопереносимых градусов. Но в салоне машины спасал кондиционер, создававший самую комфортную температуру. Мы покатились под неплохую музыку, что-то более мягкое, чем обычно включал главарь мафии. Было несколько китайских плавных, инструментальных мелодий, пришедшихся мне по вкусу. Спустя полчаса следования по прямой дороге, Джиён стал притормаживать у обочины. Я посмотрела в окно на надпись на столбе, у которого он устраивался. — Я не очень хороша в английском, но, по-моему, тут написано «парковка запрещена». — В Сингапуре слово «запрещено» ко мне не относится, — он и не пристегивал ремень безопасности, а я свой отстегнула, когда он заглушил мотор. Вокруг было тихо, безлюдно, кудрявая зелень, утыканная бело-розовыми цветочками, свешивалась через изгородь какого-то парка или территории коммерческого здания, видневшегося в глубине. Тишина и покой. Под небольшим наклоном вниз шла улочка. — Видишь спуск? — Джиён ткнул туда пальцем. — Там закрытый пляж. Работают в обслуживании только те, кто понимает корейский. В принципе, на пляж положено пускать всех желающих, но есть кое-какой дресс-код, негласно установленный местными бизнесменами. Иди, попробуй туда войти. Я специально припарковался здесь, чтобы было не видно, с кем ты приехала. Я подойду буквально через две минуты. — Зачем? — непонимающе не торопилась я покидать машины. — Ну, пожалуйста, просто попробуй убедить охранников впустить тебя на пляж, который богатые люди решили присвоить себе, поставив охрану. Я ни с кем там заранее не договаривался и ловушек тебе не готовил. Я всего лишь хочу наглядно тебе показать, что такое, когда ты являешься кем-то. Иди же, смелее, — мне, собственно, терять было нечего (кроме того, вокруг чего появилось столько шума, после моего попадания в Сингапур). Почему бы и не попробовать?

Я вышла и потопала в указанном направлении. Ограждение предстало передо мной быстро, в нём была и калитка, у которой с дремлющим видом стоял контролёр передвижения внутрь и изнутри. Следуя совету Джиёна, я подошла к нему и, указав за его спину, спросила, могу ли я пройти на пляж? Мне перегородили дорогу собственным туловищем и резко заявили «нет».

— А почему? — поинтересовалась я, изучая изгородь, были ли на ней какие-то надписи вроде «частная территория» или «вход воспрещен». Ничего подобного. — Не положено, — коротко, без подробностей ответил мне охранник и поднял взгляд над моей головой. Ему даже не хотелось говорить со мной, назойливой иностранкой, как он думает, наверное — туристкой. Выходит, общий пляж просто прилегает к чьему-то ресторану или гостинице, и их владелец делает на этом дополнительные деньги, или организовал местечко для привилегированных клиентов. — Здесь платный вход? — всё-таки побеспокоила я его ещё раз. — Нет, вход по пропускам, — ухмыльнулся жлобистый мужчина, произнеся заведомую ложь. — И где получают пропуска? — Девушка, сюда нельзя, что вам нужно? В пятистах метрах есть другой пляж, идите туда. — Но почему нельзя? — глаза снова оторвались от меня, но теперь мне и отвечать не стали. Внимание устремилось назад, и я обернулась. Машина Джиёна медленно подкатывалась к нам. Охранник дернулся к воротам, чтобы открыть их и позволить авто въехать чуть ли ни к самому проливу. Окно приоткрылось, Дракон выдал рукой останавливающий жест, чтобы ворота не трогали. Затормозив и выйдя из-за руля на асфальт, он пошел в мою сторону, даже не смотря на кланяющегося охранника. Я с неприязнью смотрела, как тот, кто одинаково не знает как людей меня и Джиёна, не стал со мной распинаться и объясняться, а перед главой мафии готов целовать землю, и хвостом бы вилял, если бы тот у него был. Дракон встал рядом со мной, подмигнув. — Ну как, всё нормально? — Да, меня не пустили, как и ожидалось, — спокойно сказала я. Сторож закрытого пляжа подлетел к нам, изумленно начиная понимать, что я спутница местного владыки. — Господин Квон, я не знал, что дама с вами, пожалуйста, простите, — ещё дважды согнул он свою спину, рассыпаясь в извинениях. — Она не представилась. Прошу, проходите. Простите, госпожа, — я впервые услышала к себе такое обращение, и мои глаза растопырились до предела. Госпожа? Откуда это поклонение? Джиён тронул меня за локоть, проводя дальше, и мы прошли мимо так и не разогнувшегося охранника, видимо, почувствовавшего угрозу своей жизни за то, что не уделил подобающего внимания кому-то, кто связан с Драконом. — Это… это так неправильно! — поморщилась я, идя по ровной дорожке, параллельной линии берега. — Он ведь ничего не знает обо мне, чем я плоха, чтобы считать меня полным нолем? Я, конечно, и раньше сталкивалась с таким отношением… в России достаточно хамства и людей, которые никуда тебя не пропустят и не помогут ни в чем. Я раньше принимала это за склад характера, но такое вот преображение вижу впервые… Я-то ведь осталась той же самой! И из-за того, что на меня упал луч света твоего сияния, мне открылись все двери в Сингапуре? — Именно. Это и есть влияние власти, Даша. Этих людей муштровал не я, воспитывал не я, создавал не я. Это самые обычные люди, которых большинство. И они пальцем не пошевелят ради тех, перед кем сами могут кичиться какой-то властью, превосходством. Каждый человек сам мечтает быть правителем, но пока он им не является, всё, что он способен хорошо делать — выслуживаться, в надежде получить покровительство и помощь сверху, — я опять подумала о Мино. Ведь он откровенно пресмыкается перед Джиёном. Со мной он галантен и тактичен, потому что это задание Джиёна, а каков он с другими? Такой же непрошибаемый, как этот охранник? Дракон остановился, указав на красивое здание слева от нас. — Пункт второй: ресторан. Зайди и посмотри, как тебя будут обслуживать. Я подойду через пять минут, пока тут просто прогуляюсь. — Ты думаешь, я ещё не поняла, чем всё закончится? — Я хочу, чтобы ты ощутила разницу, а не просто знала о ней. Это совсем другое. Иди. Ещё по пути, перед тем, как войти в зал, где сидели в основном мужчины, или пары — одиноких женщин не было, — я вспоминала все подобные случаи из своей жизни на родине. Поликлиники с огромными очередями, где вдруг какая-то женщина в полушубке и с сумочкой из крокодильей кожи проскальзывает в кабинет вперед всех и за две минуты получает справку, паспортный стол, где «закройте дверь, я занята!», а сама сидит и велеречиво щебечет о чем-то с коллегой, магазины, где скажут, что твоего размера нет и не дадут померить, потому что на глаз определяют, что ты не так богата, как хотелось бы; деканат университета, где никогда не подскажут и не помогут, пока не принесешь хорошую коробку конфет или коньяк, даже родители бывших школьных одноклассников, которые приучали своих детей дружить с теми, кто «перспективный» или «из хорошей семьи», что обозначало исключительно денежное благосостояние, а над нашей семьёй всегда витало молчаливое (а за глаза и не молчаливое) предубеждение «эти православные», или «РПЦ головного мозга». Я слышала, как так и говорили. Я и серебряную медаль не получила, потому что учительницы по биологии и химии «продали» её однокласснику, чьи мама и папа бегали к ним с подношениями, а мне не хватило «знаний», чтобы превзойти того парня, больше троечника, в общем-то, чем хорошиста — и моя ситуация далеко не единичная. Мало кому было дело до того, какой я человек, какие вообще сами люди, если они не могут дать тебе денег, подарить дорогой подарок, помочь с работой, навести связи с кем-нибудь. Отец рассказывал (не мне, конечно, а матери и старшим родственникам, но я, бывало, краем уха слышала), как в девяностые, после развала Советского Союза, все церкви осаждали бандитские группировки, многие подминали под себя священников, чтобы те работали на них и помогали отмывать деньги. Куча церквей до сих пор трудится рука об руку с криминалом, или с политикой. А отец никогда не соглашался на такое, за что бывал бит в те лихие годы, а в результате вообще отослан в приход подальше от столицы, чтобы не мешал «зарабатывать деньги». Я знала о коррумпированности церкви, но это не разрушало моей веры. Плохие люди не могут замарать имя Бога. У меня всегда был пример моих родителей, честных, самоотверженных людей, и пока я знала, что такие, как они есть, я верила, что этот мир исправим. Прошло уже больше пяти минут, но официантка ещё не подошла ко мне. Везде всё одно и то же. Как мне всегда хотелось поговорить с теми персонами, которые смотрят только на материальную сторону! Как хотелось встряхнуть их и спросить, почему же вы не можете для всех быть хорошими, почему только для избранных? Да, бывали случаи, от бессилия мне хотелось вдруг стать каким-нибудь министром или инспектором проверки, чтобы вдруг очутившись в том или ином заведении, с властным видом навести порядок и сказать: «А почему это вы так нехорошо себя ведете?». И всё бы переменилось, человек бы принял к сведению, стал бы добрее и работать лучше. В свете последних месяцев я поняла, что это сказки. Не изменится у этих чиновников, служащих, работников, медиков и бюрократов взгляд на вещи. Они сделают вид, что приняли к сведению информацию от вышестоящего человека только затем, чтобы перед ним же выслужиться, но их отношение к нижестоящим навечно останется господским. Ох уж этот синдром вахтёра! Не пущу, просто потому, что могу не пустить. Джиён прав… и если сравнивать его с этими «мелкими» командирами, то он ещё куда не деформированный своей властью. Я бы даже назвала его сговорчивым. Нет, это обман. Даша, вспомни, как он отнесся к тебе изначально? Это сейчас ему что-то там интересно и забавно, поэтому он готов на какие-то поступки, но когда ему надоест, он вновь станет тем деспотом, которому плевать на чужие мнения и желания. Нет-нет, что-то тут не так…не может он быть такой же тупоголовой личностью, когда сам понимает поведение людей, их мотивы… он слишком умен и слишком верно мыслит для того, чтобы быть бесчувственным. Я знаю, внутри него есть что-то, я никак не могу докопаться до этого, но я это сделаю. Официантка поднесла мне меню, и одновременно с ней появился Джиён. Он вошёл и целенаправленно достиг моего столика, сев на диванчик напротив. Второе меню образовалось тут же в его руках. Когда девушка только успела сходить-то за ним? — Ещё ничего не заказала? — спросил он меня. — Мне только дали меню… — официантка ещё не отошла от столика, растеряно осознавая, что Джиён пришёл ко мне. — Ты же ушла сюда полчаса назад! — преувеличил мужчина, посмотрев на девушку-кореянку, которая, мне кажется, задрожала от его скользкого и холодного тона. — Простите, посетителей сегодня много… — начала она оправдываться и кланяться. Зал был заполнен наполовину, Джиён это тоже видел, и она не была единственной официанткой на зал. — Пожалуйста, выбирайте, я тотчас же приму ваш заказ. — Я тебя позову, когда выберу, — грубо, дерзко, но с удивительной выдержкой произнес Дракон, с таким видом сверкнув глазами, что официантку, как ветром сдуло. — За что ты так с ней? — А пусть не расслабляется, — расплылся он, возвращая внимание ко мне. — Ну как тебе контрасты? — Прости, но я неважный подопытный, поэтому думала совсем о другом, пока сидела здесь, — Джиён приподнял брови. — Я поняла, почему ты не плохой. — Серьёзно? — в нём отразилась радость от моего заявления. Он не ожидал, что я не буду принимать близко к сердцу халатное обслуживание. Знал бы он, какую закалку дают в этом плане российские реалии! — Да. Ты совершаешь в своей жизни всё не безотчетно. Понимаешь, все эти люди: охранники, горничные, прислуга, официанты — они не задумываются над своим поведением. Оно у них инстинктивное. Они не могут иначе. Перед ними крупная шишка — лебезить и угождать, перед ними простой гражданин — хамить и игнорировать. Они не анализируют этого, не пытаются понять и осмыслить. А ты знаешь всё это, ты так глубоко рассуждаешь… ты прекрасно понимаешь, что за чем следует, что из чего исходит, кому что нужно, и для чего вести себя так или иначе. И ты делаешь сознательный выбор. Это твой выбор — быть таким. А знаешь, о чем это говорит? — О чем же? — О том, что каждое мгновение ты можешь выбрать другой путь, а значит, в тебе постоянно присутствует и доброта. Она в тебе есть, ты никуда от неё не денешься, просто ты её не выбираешь до поры до времени. А однажды выберешь, почему бы нет? Если мы пишем правой рукой, это не значит, что у нас нет левой. Мы ей просто не пользуемся. — Потому что не умеем ей писать? — улыбался Джиён. Ему нравились мои умозаключения. — Но это не значит, что не можем научиться. — А ради чего? Приведи пример, зачем ломать себя и переучаться? — Я замолкла. Ради чего? В самом деле, если удобно и всё устраивает. Ради интереса? Недостаточное основание. — Нужно отрубить нам эту руку, чтобы вынудить развивать другую, не так ли? — озвучил вывод одновременно с его прихождением мне в голову Джиён. — Ты хочешь покалечить меня, уничтожив часть меня, чтобы заработала другая моя часть? — Не обязательно отрубать… а что, если почерк у тебя левой рукой красивее будет? — Даша, а я понял кардинальную разницу между мной и тобой, — мне тоже стало очень интересно. Я даже немного подалась вперед, заинтригованная и любопытствующая. — Я пытаюсь понять вещи и людей такими, какие они есть, и я принимаю их с достоинствами и недостатками. Поступаю я с ними, конечно, исходя из своих желаний, но я понимаю, с чем и кем имею дело. А ты знаешь что делаешь? Навязываешь. Ты не пытаешься понять и увидеть всё, как есть. Ты знаешь только то, что, по-твоему, необходимо должно присутствовать в мужчинах и женщинах. Ты живешь с трафаретом, прикладываешь его ко всем. Чертово прокрустово ложе, кто маловат — того подтягиваешь, кто велик — сокращаешь. Даша, научись понимать, а не создавать в своём воображении. Вот что делает твоя вера — ослепляет. Исходя из твоей веры, во всех живёт добро и любовь, и ты ищешь, ищешь, ищешь, вместо того, чтобы здраво посмотреть и отметить, ага, тут ничего такого нет, а вон там есть. Это как верить, что золото можно добыть в любом месте, и неугомонно вести раскопки в каждой клумбе, в пустыне, в горах. Но сведущий народ знает, что золото содержится только в определенных местах, и для каждого камня, для каждого металла нужна определенная порода, нужны определенные условия. Так не бури же нефтяную скважину на Луне, Даша. — Это всё звучит очень правильно, и я, наверное, согласна с тобой, — так почти и было. Я готова признать, что есть люди, в которых нет ну совсем ничего хорошего, и бесполезно пробуждать в них совесть, чувства и благородство, но это не относится к Джиёну. В нём это есть! — Только… есть отличие между слепцами, коими ты считаешь верующих, и намеренно закрывающими глаза, — я улыбнулась. — Я достаточно зряча, Джиён, только точно так же как ты не хочешь делать добрые дела, я не хочу видеть плохое. — Мы ежеминутно делаем каждый свой выбор, — закивал он. — Только ты принимаешь за плохое слишком многое. И исходя из этого должен заметить, близорукость у тебя ужасающая, — он поднял руку, призывая официантку. — Что ж, давай перекусим, и продолжим экскурсию. — Ты хочешь поработать окулистом? — хмыкнула я, едва сдерживая ехидство. — Я могу только показывать, а смотреть ли и видеть — право твоё. — А ты мне левой рукой показывай, — заметила я. — Так лучше видно. — А ты неугомонна, — сарказмом прозвучал голос мужчины. — Я не очень верю в гороскопы, но ты в год кого родилась? Я замолчала. Он покосился на меня, сделал заказ за нас двоих, на что я дала согласие, полагаясь на его предпочтения (я мало ещё понимала в азиатской кухне), опять воззрился на меня, когда официантка ушла. Помявшись ещё немного, я как-то судьбоносно произнесла: — В год Дракона, — Джиён медленно выпрямился, наполняясь довольством. — Какое совпадение… да ты кандидат в наш клан… — Ни за что. — Тебе не кажется это символичным? — Я тоже не верю в гороскопы. — А ты смотрела «Игру престолов»? — я напрягла память. — Не полностью… там много насилия и развратных сцен, мне хватило пары серий… к чему ты это? — Да хотел пошутить, что роль матери драконов тебе бы подошла, но ты не в теме, — развеселился сам с собой Джиён. — А тебе, значит, тридцать четыре? — Именно. Ощутила почтение к возрасту? — потешался он. — Я не ощущаю, что тебе столько лет… ты какой-то… не вписывающийся в моё представление о мужчинах за тридцать. Ты выглядишь беззаботным, как молодой парень, и хорошо выглядишь. — Пью кровь девственниц. Драконы же ими питаются. — У меня ты точно много крови попил, — прошептала я устало. — Вот видишь — легенды не врали. — В легендах всегда появляются герои, убивают чудовище и спасают девушек. Я не принцесса, конечно, но ещё надеюсь, что чудо произойдёт. — Ты хочешь, чтобы меня убили? — мы посмотрели друг другу в глаза. Когда я едва не застрелилась, а потом жила в борделе, я временами очень хотела тяжелой кары для Джиёна. А сейчас я не чувствовала к нему никакой ненависти. Даже утреннего раздражения. — А как же та разновидность сказок, где чудовище — и есть заколдованный принц, и его нужно полюбить и поцеловать, чтобы он стал лапочкой? — Ты настаиваешь на том, чтобы я попыталась полюбить тебя? — Нет, это ты убеждала меня, что мне необходима любовь, что она меня преобразит. — Любовь преображает изнутри, а не снаружи. Кико тебя любит, но тебя это не меняет. Ты должен ответить на эти чувства, чтобы что-то произошло. — Кико и любовь — далекие друг от друга понятия. Она любит меня именно тем, кем я являюсь. Падение вниз — и я буду недостоин любви в её глазах. Она неспособна любить вне ситуации, постоянно. Это обожание и восхищение, отдача взамен того, что могу дать я, что даёт ощущение нахождения рядом со мной. Ты ещё до конца не прониклась, но могла убедиться, что такое быть пассией Дракона в Сингапуре — все бегают на задних лапках, угождают, не просят с тебя ничего, всё прощают. В принципе, это распространяется и за пределы Сингапура, не везде, но во многие места… моих людей много, драконы тут и там, и с ними нельзя не считаться. — Зачем же ты продолжаешь с ней встречаться, если понимаешь всё это? — А меня это не напрягает. Да и мы встречаемся около месяца… я ещё не устал от неё. — А когда устанешь? Расстанешься? — Конечно. Зачем длить скуку, когда её можно убрать разнообразием? Хотя иногда и разнообразие надоедает… пресыщение хуже, чем недостаток, это давно известно… последнее, что наступает при пресыщении — это скука от самого себя. Со мной тоже такое может случиться, никто не застрахован. — Но от себя-то никак не избавиться. — Почему же? Ты же даже сама пыталась это сделать, — я пристыжено сжалась. — Я же не от скуки… — От страха или от скуки — какая разница? Мы все привыкли не решать проблемы, а уходить от них, любым, пусть самым трусливым или неприглядным способом. И ты в этом ничем от меня не отличаешься. — Я осознала ту свою ошибку. Больше не повторю её. Человек должен бороться до конца, не опускать рук. — Не опускать рук, не раздвигать ног — ох уж эти твои сентенции! — чувствуя, что снова приближаемся к склочным настроениям, мы предпочли переключиться на принесенную еду. Когда мы выходили из ресторана, администратор и все официанты любезно кланялись, радушно улыбаясь, что аж хотелось стереть эти их фальшивые улыбки. Их не было, когда я вошла сюда без Джиёна. — Ну, чем бы ты ещё хотела заняться, где побывать, в качестве королевы Сингапура? — сев за руль, спросил меня король. Он не открыл передо мной дверцы, как это делал Мино. Всё-таки некоторые привычки невозможно взять из ниоткуда. — Перестань так называть меня, это смешно, — нахмурилась я, искренне принимая это всё за издевательства. — Почему? А как ещё назвать мою спутницу? Ты разве не поняла ещё, в качестве кого будешь представлена всю эту неделю? — Я озабочено взглянула на него, не веря этому намеку. — Почувствуй себя моей половиной.