Мания приличия

Больница

Ничего не осталось от мелодий, звякающих бокалов, смеха и разговоров, запаха духов, приятного полумрака. В коротком молчаливом переезде из отеля до клиники мы с Джиёном перенеслись из праздника в будни, проблемы и трудности, и единственное на что я надеялась, что всё не обернется трагедией. Я только стала отвыкать от стрессов, чтобы снова к ним так внезапно вернуться. Лампы дневного света неприятно светили на этажах, будто сканируя меня рентгеном, пахло стерильностью и лекарствами, пробивающимися сквозь освежители воздуха, и весь медперсонал был в безукоризненных бирюзовых или белых одеждах. Чем не ангелы, чем не рай? Если там все такие же вежливые, чистые и заботливые, то, пожалуй, рай ничем не лучше, чем психушка. За полгода в Сингапуре мне ещё не пришлось заболеть и нуждаться во враче, но всё окружающее подсказывало мне, что медицина здесь куда лучше, чем в моей глубинке на родине. Но как бы ни было превосходно устроено отделение, оно никогда не вызовет теплых чувств, мне кажется. Больница, она и в Сингапуре больница. Вид, в котором я сидела на стуле в коридоре, красочно оповещал о том, что произошло нечто экстренное, иначе как ещё можно было оказаться в клинике в вечернем платье и на шпильках, при полном макияже? На плановый осмотр так не собираются. Джиён дождался ответственного доктора (долго ему ждать не позволили, все знали, кто приехал, и кто поступил в реанимацию) и встал поговорить с ним в двух шагах от меня. — Что он принял? — слышала я вопрос Дракона. — Псилоцибин, амфетамин, метилендиоксиметамфетамин, — посмотрел мужчина в белом халате на листки, результаты анализов, наверное. — Пока трудно сказать, сразу ли он это всё принял, или постепенно, лаборатория ещё не все ответы дала. Точное время принятия никакой анализ не даёт. Концентрация в организме очень большая… — Больше ничего? Кокаин? Героин? — Нет, диацетилморфина нет, а кокаин в совсем малом количестве, уже в выводящейся степени, и остатки барбитуратов, возможно, принимались в течение недели, так что сегодня употреблялись только вышеназванные психоактивные вещества. — Врач не решился похлопать Джиёна по плечу, поэтому просто сказал: — Мы делаем всё возможное, помощь прибыла быстро, поэтому есть все шансы на успех. — Делайте, — отрезал Джиён и вернулся на свой стул, напротив моего. Третий лишний ушел. — Эти наркотики… он без них уже не может, да? — тихо поинтересовалась я. Дракон поднял на меня глаза исподлобья, вертя на пальце кольцо брелка с ключами. — Может. Это не то, что вызывает физическую зависимость, только психологическую. — Всё ведь будет в порядке? Я верю, что он выкарабкается. — А с чего это ты за него переживаешь? — Джиён пребывал в ужасном настроении, чувствовалось. Не в том, когда его забавляет изображать что-то, утаивать, создавать напряжение, а в том, какое мог себе позволить повелитель государства, нетерпеливом, эгоистичном и требовательном, когда он действительно напрягает одним своим взглядом, несущим угрозу похуже водородной бомбы. — Мне его жаль… — Из-за истории, которую я тебе рассказал о смерти его жены? — Джиён с сарказмом покривил губы. — А если я её выдумал и наврал, что тогда? Тогда пусть он сдохнет, гнида такая? — Только не запутаться, только не утонуть во лжи и обмане! Даша, придерживайся изначальной версии, видь в людях лучшее, и тогда никто не собьёт тебя с пути. — Я видела у него обручальное кольцо. Ты не врал. — Представь, что его жена сидит дома, с ребенком, а он предпочитает наркотики и жрёт их горстями, безответственно и не думая о близких. И ведёт себя так, что за всё это время ты даже не заподозрила о её существовании. — Червь сомнения начал копошиться. Но нет. — Она бы тогда была здесь. — Да за несколько лет такой жизни ей уже плевать на него. — А тебе не плевать. Ты беспокоишься о нем, и сочиняешь сейчас от бессилия всякие басни, — прекратила я его озлобленную ядовитость. Джиён немного успокоился, застыв и не бряцая больше железом в руке. Как обычно, он не выпалил ничего, не подумав, а тщательно взвесил свой ответ: — Сынхён безумно интересный человек, рядом с ним мне весело, рядом с ним я могу забыть о своих делах, чувствовать себя комфортно и спокойно. Беспокоюсь ли я о нём сейчас? Я беспокоюсь о себе, потому что мне без него будет херово, мне без него будет гадко, мразно, тоскливо до фиолетовости печенки. Что меня пугает в этот час? Его смерть? Нет, мне не нравится та часть моей жизни, из которой он пропадёт. Ты никогда не думала об этом? Что в смерти людей, к которым мы привязаны, нас пугает не их будущее, а своё собственное. — Да, часто так и есть, — согласилась я. Поправив браслет с сапфирами на запястье, я повела бледными на фоне местных жителей плечами. — Но когда близкому человеку больно, мы хотим взять эту боль на себя, чтобы ему было легче. Неужели с тобой ни разу такого не было? — Ни разу, — честно сказал Джиён. Очередная попытка найти в нем что-то неожиданное провалилась. — Ясно, — отвела я взор, и краем глаза увидела улыбку, вызванную моим разочарованием. — Почему ты поехала со мной сюда? Могла бы остаться в «Марине», закрутить с Мино. — Ты так уверен, что я способна изменить? — А что, до сих пор нет? Сынри изменил тебе. — Слышал, что если ударили по одной щеке, то надо подставить вторую? — Ты ради красного словца говоришь, или на самом деле отказываешься принимать уроки жизни? — Он откинулся поудобнее, поглядывая туда, откуда должен был когда-нибудь прийти врач. — Сначала дадут по второй щеке, потом в челюсть, потом под дых, завалят, запинают и убьют. Ты по-прежнему не обрела жизнелюбие и рассчитываешь жертвенностью найти кратчайший путь на небеса? — Ну, если смотреть на мир твоими глазами, то на этом свете делать вообще нечего. — А как же получать удовольствие? — И как же получать удовольствие? — наклонилась вперед я, вспомнила, что у меня глубокое декольте, и опять выпрямилась, чтобы не светить ничем. За узким и темным прищуром Джиёна перестало быть видно, куда именно он смотрит, но на устах его всё ещё плутало лукавство. — Для каждого оно в чем-то своём, мы уже говорили с тобой об этом, но ты гналась за призрачным счастьем, похоже, и по сию минуту не поняв, в чем же оно заключается. — А ты понял? — А я не сказал, что верю в его существование. — Сынхён, думаю, мог бы многое нам рассказать о счастье. — Мы смотрели в линолеум с квадратным шахматным узором между нашими ногами. — Ты ведь знал его тогда, до её смерти, счастливым. Скажешь, что такого не было? — Не умри она, — не стал больше увиливать мужчина, — он и сам бы не понял, был он счастлив или нет. — Что имеем — не храним, потерявши — плачем. Так говорят мои бабушки. — Джиён вдруг глухо засмеялся, приложив пальцы к губам, чтобы не расходиться в этом веселье. Его перстни показались мне непосильно тяжелыми для его уставших от волнения пальцев. — Убийства, реанимация, наркотики, бордели, грязные деньги и торговля органами… только ты можешь среди этого всего вспомнить про бабушек и у меня такое ощущение, что я забыл вымыть руки перед обедом и меня сейчас отругают. В моём окружении даже о родителях годами не вспоминают. — У Сынхёна они живы? — Да, но живут в Сеуле, — вздохнул Джиён. — Со времени вдовства он редко их навещает. — Я бы на их месте перебралась к нему. Поддерживать. — Из-за угла скользнул тот самый доктор, сразу же развернувшийся к Дракону. Тот не поднялся, только остановил на лице медика стеклянные, властные глаза, собирающиеся казнить, если услышанное им не понравится. — Худшее позади, состояние постепенно нормализуется. Артериальное давление было на пределе, удалось его вернуть к норме, остановку сердца предотвратили. Это самое опасное в таких случаях, но не дошло, к счастью, до этого. — Хорошо, — спокойно, как-то со свистом в горле произнес Джиён, заторможено кивнув головой. — Скажите, а… снотворные, которых у него обнаружилось в крови очень много — это рецептурное? У него есть рекомендации врача или необходимость в их принятии? — уточнил доктор, поглядывая в карту пациента и водя по строчкам ручкой, чтобы отметить что-нибудь важное. — Он пьёт циклобарбитал, как вы думаете, легально ему такое пропишут? — дернул подбородком Джиён. — Простите, конечно. Я просто для справки… — К нему можно войти? — Теперь Дракон поднялся. — Он ещё спит… сейчас его перевозят в палату, но если вы желаете… — Я желаю. — Джиён двинулся вперед и я, зачем-то встав тоже, последовала за ним. Кто мне был Сынхён? Никто. Сообщник и приятель главаря мафии, такой же бандит, такая же жестокая и гнусная личность. Но идя за Драконом, я никак не могла понять, кто же из этих двоих меня тут больше держит? Или я вообще сбежала с вечеринки потому, что не хотела выглядеть брошенной в эту ночь дурой? Сынри отчалит к путанам, а я сиди дома и плачь? Я так и не смогла взять инициативу с Мино в свои руки, а от него не дождусь её. Стало быть, я поспешила сюда ради самой себя? Но почему тогда я испытала радость и облегчение, узнав, что с Сынхёном всё обошлось? Врач вынужден был нас проводить, и мы вошли как раз в тот момент, когда Сынхёна укладывали на больничную койку, осторожно поправляя инфузионную систему. Медсестра задвинула штатив к изголовью, чтобы никто о него не споткнулся. Лежащий с сомкнутыми веками мужчина чуть заметно дышал, был бледен и беззвучен. Джиён поставил руки в бока, никому ничего не говоря, но демонстрируя, что ждёт, когда все уберутся подальше. Я взглянула на него — мне тоже выйти? Но и я не получила никаких распоряжений, а потому решила остаться. Персонал поправил одеяло на пациенте и, попросив звать его, если что-то понадобится, растаял за дверью. Дракон взял стул от окна и придвинул его к постели «больного», усевшись. Я поискала ещё один, и нашла у столика в противоположном конце. Поднеся его поближе, но не так близко, как Джиён, я тоже присела. — Тебя Сынри не потеряет? — шёпотом спросил Дракон, изучая восковое лицо друга. — Нет, — без подробностей заверила я так же тихо. — А тебя Кико? — Она улетела в Штаты. — Мы говорили негромко, будто за стенкой ходил враг, а мы от него прятались. — Я рада, что всё обошлось. — Если бы знать, что это в последний раз… — Такое уже бывало? — Однажды, пару лет назад. — Джиён поставил локти на колени и уперся подбородком в свои сомкнутые замком руки. — Тогда он мало в этом понимал, поэтому, естественно, не рассчитал, но сейчас… — Ты думаешь, он специально это сделал? — На душе сделалось очень нехорошо. Если Сынхён пытался покончить с собой, до какой же стадии отчаяния он дошёл? Я вспомнила себя, пытавшуюся то застрелиться, то ещё с собой что-нибудь сотворить. Что ж, теперь я узнала, каково находиться рядом с потенциальным суицидником — это мягко говоря неприятно. Но перед Сынхёном не стояла угроза пыток, насилия, боли, унижения, его жизнь текла однообразно уже три года, и всё-таки никак не могла стать для него выносимой. Он терпел пытки от пробуждения и до засыпания, если не употреблял никаких препаратов, которые вызывали поддельную эйфорию, галлюцинации, ощущение приподнятого настроения. Кусая губы, я придвинулась ещё немного со стулом. Как же мне жаль его… как же я хочу чем-то помочь ему, но чем? — Можно я подержу его за руку? — спросила я у Джиёна. — Он не моя собственность, к чему моё разрешение? Подумай сама, понравилось ли бы ему это? — Я вспомнила всяческие уловки Сынхёна, чтобы его никто не касался и не трогал, как он решается на контакты, только будучи пьяным или под кайфом. Вспомнила и не стала его трогать, спрятав ладони между своих коленок. — Как ты думаешь, он сейчас чувствует что-нибудь? — Понятия не имею. — Джиён остановил взор на том месте, где игла, спрятанная под пластырем, входила в вену на изгибе руки Сынхёна. — Под действием некоторых наркотиков чувствительность здорово притупляется, а от других обостряется, но они, я так понимаю, нейтрализованы врачами. — Взгляд вскарабкался по трубке, проводящей из капельницы лекарство. — Может, сходить за кофе? Принести чего-нибудь? — предложила я, подумав, что, возможно, Дракон хочет побыть наедине с товарищем, пусть даже находящимся в бессознании. — Ты же знаешь, я не люблю абы какой кофе, а в автоматах всегда разведенные помои. — Джиён быстро покосился на меня. — Ты для этого живёшь? Чтобы угождать всем, кому только возможно? — Странно было слышать язвительность шепотом, она в таком виде становится какой-то почти дружелюбной. — А что, может мне именно это удовольствие приносит? — Едва не показала ему язык я, удержала больничная обстановка. Джиён поморщил нос, будто ему в глаза било солнце. — Не сомневаюсь, если бы у тебя было семь миллиардов рук, и ты могла бы прислуживать всем и каждому — ты бы обрела счастье. — А вам никогда не казалось… — я едва не подпрыгнула, а Джиён вздрогнул так, что стул под ним двинулся, скрипнув по полу. Выругавшись «черт!», он вместе со мной обернулся к изголовью койки и увидел спокойно смотрящего перед собой, в стену, Сынхёна. Тот словно не заметил нашего переполоха, и продолжал: — … что пространства не существует? У меня такое ощущение, что если я подниму руку, то одинаково могу коснуться стены, окна, того, что за окном, неба… — Тебя не отпустило что ли ещё? — начал шарить по карманам Джиён, встав и заходив туда-сюда возле стула. Вытаскивая пачку сигарет, он выронил визитницу с банковскими картами, коих у него было множество. — Блядь, — ляпнул и наклонился, чтобы поднять её. — Просто голова кружится, не примите за расстройство ума, — сказал Сынхён настолько смиренно, будто знал, где очнется, когда ушёл в небытие под действием таблеток. Глаза были адекватными, и голос не дрожал. А вот мои губы дрожали, образовывая улыбку. — Как ты себя чувствуешь? — я подсела ещё ближе, теперь уже непосредственно к самой постели. — Обескураженно, — пробасил Сынхён. Я восприняла его обычный юмор как признак поправки и, желая что-то сказать, растерялась, наполовину засмеявшись, наполовину заплакав. — Я волновалась за тебя, мы с Джиёном, — кивнула я на того, недовольно затаившегося у окна и выковыривающего сигарету непослушными пальцами. — Как хорошо, что ты пришёл в себя, что ты в порядке. — Сынхён долго разглядывал мои влажные глаза и, наверное, глупое от счастья неизвестного происхождения лицо. Потом посмотрел на друга. — Я хочу её удочерить. Она меня умиляет. — Ага, флаг в руки, балбесина, — наконец-то сопоставил сигарету с зажигалкой Джиён и щелкнул колесиком. — Тут нельзя курить, — заметил Сынхён. — Пошёл ты в жопу! Мне из-за тебя хуже, похоже, чем тебе. Придурок. — Дракон непослушно закурил. — Оконце хоть приоткрой, пожарная сигнализация сработает, больничный бунтарь и революционер одной палаты. — Стиснув губами фильтр, на этот раз Джиён исполнил просьбу и высунулся с первым облаком дыма в окно. — Ну, голубки, я удивлен видеть вас вместе, хотя не так, как мог бы быть удивлен, если бы очнулся на моменте, допустим, вашего совокупления. — Пошёл ты в жопу второй раз! — бросил через плечо Джиён и продолжил курить. — Даша, чем обязан твоему посещению? — Я пожала плечами, развела руками, продолжала улыбаться. Вместо банкетного зала клиника, вместо резвящихся и пришедших развеяться людей медики, а мне почему-то уютнее и спокойнее стало внутри. — Просто случайно оказалась рядом… — Все случайности не случайны. — Джиён засунулся было опять в палату, но Сынхён слабо приподнял палец одной руки и опередил его, пробормотав неожиданно для его манеры быстро: — Сам ты туда пошёл! — Сорванная фраза потеряла смысл, и Дракон отвернулся. — Ты всё ещё с Сынри? — полез беззастенчиво в мою жизнь Сынхён. — Ну… вроде как да. — И как вам? — Что именно? — Ну, быть вместе. Вы что-нибудь друг к другу испытываете? — В другой раз я бы повторила за Джиёном и сказала «пошёл в жопу», но как-то совестно было грубо обращаться с немощным на больничной койке. — Не знаю. Я к нему ничего, а он желание, наверное. Что ещё может испытывать такой человек? — В самом деле, что ещё может испытывать такой человек? — задумчиво повторил Сынхён. — Не любовь же, правда, Джи? Мне думается, что такие как Сынри любить не способны. — Скорее уж такие, как он… — незаконченно протянул Джиён. — Устал я, — закрыл глаза Сынхён. Когда бы успел? Ничего не делал, и то изнемог. — Заглянете ко мне завтра? — Обязательно, — потушив сигарету об отлив с той стороны окна, вернулся к нему Дракон. — Тебе что-нибудь нужно? Хочешь чего-нибудь? — Кажется, должен был выйти выпуск «ArtReview»[8], принеси мне полистать. — Ладно. — Властелин Сингапура подал мне знак подниматься и выходить, и я подчинилась. На пороге он остановился. — Сынхён, не чуди больше, договорились? — Я непреднамеренно. Ты же знаешь, я человек беззлобный. — Хмыкнув, Джиён закивал и прикрыл дверь, оставляя дремлющего товарища. — Его безопасно оставлять одного? — Ещё не отойдя от шепота, пробормотала я. — Думаю, да. За ним в любом случае приглядят, а если упустят — им же хуже будет. — Мужчина плавно побрел вперед, я немного повертелась на месте, после чего пошла в ту же сторону, просто потому, что выход был именно там. Дракон остановился и обернулся ко мне: — Тебя подбросить? — Я застыла, прижав руки к груди. Сумочку с ключами и телефоном я оставила в гостинице, где проходила вечеринка. Чтобы попасть домой, нужно сначала заехать туда. Там ли ещё Сынри? Потерял ли меня? А если там всё ещё Мино? А что делать после того, как я возьму ключи? Не хочу ехать в квартиру Сынри, она не стала для меня гнездышком, в котором обретался покой, в котором можно свернуться калачиком и отдохнуть телом и душой. Я чувствовала себя в апартаментах любовника ещё теснее, чем когда-то в особняке Джиёна. — Так что? — видя, что я крепко задумалась, пощелкал пальцами Дракон, подняв руку. — Я не знаю, куда ехать… — Сынри выгнал тебя из дома? — изумлено поднял бровь Джиён. — Нет, он сам не хотел возвращаться сегодня туда, будет пить и шляться по куртизанкам. А я не хочу быть там, когда он вернётся, потому что не знаю, чего ждать, и не имею моральных сил для разборок и ссор. — Вы поругались? — Я кивнула. Джиён хмыкнул, поведя лицом в сторону, осматривая больничные стены. — Вот она — романтика отношений… ты не думай, что это происходит потому, что вы не любите друг друга. Даже те, кто считают себя влюбленными, постоянно скандалят, спорят, иногда и дерутся. Но, заметь, насколько спокойнее ругаться, когда тебе насрать на человека, правда? Поссорься ты сейчас с любимым, ты бы места себе не находила, а так вроде бы и пофигу. А из-за чего вы поругались? — Неважно. — Я подошла к нему. Его стиль общения со мной немного менялся. Раньше это было откровенное лекционное поведение, распыление знаний с высоты вниз, а теперь нет того постоянного ощущения, что я наивная дурочка, Джиён беседует как уставший и задолбавшийся с тем, кто его более-менее понимает. — Джиён, — решила обратиться я, и, что странно, в отличие от желания провернуть подобное предложение с Мино, я не испытываю смущения и язык не прилипает к нёбу. Я запросто произношу: — Можно я переночую у тебя сегодня? — У меня? — Пальцы в его карманах принялись перебирать содержимое, ища ключи от машины. Дракон отогнал прочь удивление и просиял. — Или со мной? — Ну, если мою прежнюю комнату уже кто-то занял, то можно и с тобой, ты же не собираешься со мной спать, так что, думаю, в твоей кровати мне будет безмятежно и хорошо спаться. Возьмём Гахо и Джоли, чтобы охраняли наше целомудрие. Так себе это представляешь? — Джиён беззвучно похохотал, выслушав меня. — Наше целомудрие, да уж… ты думаешь, что если один раз ворвалась на мои девственные простыночки, то теперь тебе туда выдан пожизненный абонемент? — Так ты не приютишь меня на одну ночь? — напомнила я о главном. Он прищурился. — Сквалыга, — сорвалось у меня на русском языке. Что ему, трудно что ли? — Что? — переспросил было он, но понял, что это было не на корейском. — Ясно, опять переходишь на свой, значит, пошли ругательства и оскорбления, — шумно выдохнув, Джиён вытянул ключи из кармана и кивнул мне на выход. — Черт с тобой, поехали. И только попробуй потом сказать, что это я не оставляю тебя в покое.