Миссия: соблазнить ректора

Глава 26

Шаэль вернула мне похищенный свинцовый порошок в наглухо закупоренной стеклянной ампуле, жарко уверив напоследок, что «взяла-то всего ничего, совсем щепоточку». Смотрела она на меня с каким-то священным ужасом и восторгом, то ли из-за моих методов «охомутания» ректора, то ли из-за того, как я поговорила с её мамашей. Жаль — мне не хотелось ничего менять в наших отношениях.

Первоначально собираясь отдать украденное Миару — возможно, «лишний» ингредиент мешал ему понять истинную причину выбора вором остальных веществ — я внезапно засомневалась. Подруга руководствовалась всего лишь стремлением стать хоть капельку привлекательнее (разумеется, привлекательнее в её понимании), но ректор вряд ли сочтёт это достаточным оправданием кражи. А по мне так верлада Алазия прекрасно справится с наказанием дочери без лишних помощников… Однако, поняв, что я знаю больше, чем говорю, Лестарис вцепится в меня, как клещ, и будет требовать всей правды, возможно, используя кровавые пытки и безжалостные провокации. Тот ещё фрукт.

Лучше всего было бы вернуть похищенное незаметно. Но как? Если подложить ампулу ректору в личную жилую комнату, он сразу поймёт, что это я — кто же ещё! Оставить в хранилище, открыв его ключом Алазии? Боюсь, он меня сразу же там и застукает, с моим-то везением натыкаться на объект в самые неудачные моменты, после чего все мои оправдания будут звучать жалким блеянием, и в мою невиновность Миар никогда не поверит. Да и как всё объяснить? Написать записку? Не уверена, что смогу достоверно изменить почерк.

Промучавшись в сомнениях полдня, я отвергла несколько совершенно грандиозных планов, после чего остановилась на самом примитивном варианте из всех. Ничего особенного, совершенно не то, что будет достойно описания в мемуарах. Если я, конечно, доживу до мемуаров…

Покаянно-пояснительную записку я вырезала из бумаги и наклеила на лист — кропотливая дурацкая работа, из-за которой я пропустила обед. Записку сложила квадратиком, тщательно обмотала бумагой пробирку, перевязала лентой и засунула всё в небольшую плоскую коробочку, после чего отправилась к входным воротам, к бедолаге Тарину.

Вообще-то, это был мой второй визит к нему за сегодняшний день. В первый я сбегала в небольшой перерыв между лекциями поинтересоваться, жив ли парень после вечернего дежурства на морозном ветру, и извиниться за то, что не сделала этого раньше. Увидев меня, привратник закрыл глаза, заткнул уши и запричитал:

— Ничего! Слышите?! Я ничего делать для вас больше не буду! Никогда! Ни-ког-да! Решил помочь, и что?! Теперь хожу с жутким насморком, а верлад Лестарис смотрит на меня, как на умалишенного! Нормальный человек не стал бы преграждать ему путь со всякими глупостями! Правильно мне мама говорила…

В ожидании завершения словесных излияний, я принялась разглядывать окружающее пространство: тяжелые кованые ворота, очевидно, предназначенные для экипажей Очень Важных Персон, калитка для простых смертных, небольшая клетушка сбоку, где и обитал привратник. К ней я подошла поближе, надеясь дослушать жалобные речи, устроившись с комфортом. Впрочем, диванчиков и скамеек для гостей не предполагалось. Взгляд сам собой упал на простой с виду металлический ящик — на него, что ли, сесть? В прошлые разы я как-то не обращала внимания на этот незатейливый элемент обстановки, потому что крышка всегда была опущена и заперта на замок. Но замок остановить меня не мог, от нечего делать я приподняла крышку и обнаружила, что ящик полон каких-то плоских коробок и конвертов. Я даже разглядела на одном из конвертов фамилию «Лестарис» и сразу же приняла боевую стойку.

— Эй! — я бесцеремонно подёргала Тарина за рукав. А поняв, что это не помогает, попросту прижала ладонь к его губам. Парень наконец-то замолчал и вспыхнул до корней волос.

— Что вы…

— Не бойся, целоваться не полезу, во-первых, ты с задачей по задержанию ректора не справился, во-вторых, чего доброго, в обморок грохнешься! Что лежит в этом ящике?

Тарин моргнул. Стряхнул с лица светлые пряди.

— Что?

— В этом ящике что находится?

— Где?!

— В ящике.

— В каком?!

— Вот в этом!

— Я забыл его закрыть, что ли? Вот это да. Почта там, — недоумённо ответил он. — Корреспонденция всякая по академическим делам.

— Да ты что?! А как её сюда доставляют?

По лицу привратника было видно, что в моём душевном благополучии он сомневается всё сильнее.

— П-почтовый экипаж доставляет. Раз в несколько дней. Вот, только перед вами посыльный привёз очередную порцию.

— Что, так мало корреспонденции для целой Академии?

— Так тут только для преподавателей. Для студентов я ничего не принимаю и не передаю — запрещено. Да и для преподавателей могу принимать только при предъявлении удостоверения почтовой гильдии. Кроме того, есть срочная почта повышенной ценности — её передают лично в руки.

— А почему это всё до сих пор здесь лежит? — продолжала допытываться я. — Почему до сих пор не передал по назначению?!

— Что я, почтовый голубь, что ли, письма разносить? — обиделся парень. — Для этого другие служащие есть. Я только принимаю. Есть верлад Роувен, младший секретарь ректората, он завтра утром придет, заберет, рассортирует и…

Дальше я снова перестала его слушать, думая о своём. Конечно, на всех конвертах стояли печати, моя белая коробка будет выделяться среди остальных. Если только…

— Закрой глаза на минуточку! — велела я.

— Зачем?! — вылупился Тарин. — Не надо со мной ничего… на рабочем месте точно не надо!

Я снова приложила палец к его губам.

— Мне стыдно, правда. Но я хочу хоть как-то компенсировать причиненное тебе беспокойство. Ну, всего на пару секунд!

Недоверчиво покосившись на меня, парень закрыл глаза. Я тут же сцапала из открытого ящика верхний конверт, сунула за пазуху, почти одновременно второй рукой доставая прихваченную с богатого стола Сурема Диоля дольку шоколада.

Толкнула её Тарину прямо в губы. Тот тут же открыл глаза.

— Вы…

— Всего лишь хороший шоколад, — хмыкнула я, поспешно отдергивая пальцы. — Прости. Вкусно?

Он не ответил, пережёвывая сладость, и я ретировалась. Документы внутри конверта читать не стала, просто добавила своё шпионское послание и тоненькую ампулу. Почти и не оттопыривается… Поврежденную сургучную печать отодрала и запечатала конверт заново подкрашенным воском, который разогрела на свече в ложке. А потом подсунула конверт обратно в ящик. На моё счастье, изгаляться над собственной фантазией больше не пришлось: когда я пришла второй раз, сторожка привратника оказалась заперта и пуста, так что я просто открыла её, сделала своё чёрное (на словах, а в действительности очень даже правое!) дело и торопливо удалилась, в глубине души сомневаясь, правильно ли я поступила, в очередной раз наворотив дел. Я ведь так и не узнаю, получил ли ректор заветную пробирку! Хотя, может быть, он сам мне расскажет?

Однако ответ на этот животрепещущий вопрос пришел уже на следующий день, а точнее, вечер. В дверь нашей с Юсом комнаты постучались, и уже по стуку стало ясно, что это не какой-нибудь Бард, Шон или Велл. Мы с соседом, в кои-то веки мирно читавшие учебники каждый в своей кровати, переглянулись, и, вздохнув, открывать пошла именно я. На пороге стоял мужчина, которого я совершенно точно видела на территории ЗАЗЯЗ, но не знала по имени.

— Лада Эрой? Это вам.

Я посмотрела на картонную коробку в его руке и, не пытаясь взять её, уточнила:

— Мне? От кого?

— Не могу знать, лада. Почта.

— Почту студентам Академии не передают.

— Вам, — он сделал ударение на это «вам», — передали.

— А вы — кто?

— Верлад Роувен к вашим услугам, лада.

— Кто передал?

— Я могу идти?

Не ожидая от посылки ровным счётом ничего хорошего, я поспешно направилась в ванную комнату, провожаемая взглядом Юса, недовольным и горящим от любопытства одновременно. Скорее всего, это Эстей. Кто же ещё! Очередная картинка, изображающая палача с занесённым топором или аналогичная пакость, напоминающая прохлаждающейся бездельнице Котари о горящих сроках… В любом случае, не для глаз Юса.

Я сорвала печати, удерживающие крышку с четырёх сторон. Поизучала сделанную ровным безликим почерком надпись: «л. Ари Эрой лично в руки». Извлекла содержимое…

И, не сдержавшись, укусила себя за кулак.

Внутри лежали длинный кружевной пеньюар и женская комбинация из тончайшего фиолетового шёлка. Аккуратный ажурный лиф без бретелек переходил во фривольно короткую сорочку примерно до середины бёдер.

Эстей?..

Эстею известно, что у меня нет недостатка в нижнем белье, подходящем, по его мнению, для соблазнения мужчины. Белье, по мнению верлада Лестариса, «безвкусном». Как он там говорил? «Правильное женское бельё должно подчёркивать, а не выпячивать».

Что ж…

Этот набор был в чем-то куда целомудреннее моих предыдущих комплектов. И в то же время очень красивым, дорогим и изысканным, хотя, разумеется, ценитель из меня был так себе. Я погладила пальцами однотонную, в цвет ткани, вышивку, провела ладонью по нежной пене кружев, будоражуще скользящей ткани. Представила на миг, как буду в таком смотреться…

Представила, как бы смотрел на меня Миар, как зеленела бы радужка его необычных глаз, а губы изгибались в едва заметной улыбке. Представила, как медленно и чувственно он ведёт рукой по шелку, стягивает с моих плеч кружевную преграду.

…Такие вещи не дарят студентке, от которой шарахаются, точно демон от святого полукружья!

Может быть, всё-таки Эстей? Ну не Тарин же, в самом деле! Кертон? Не думаю…

Я осторожно встряхнула ткань — и на пол выпала маленькая, не замеченная сразу записка. Всего несколько слов — но пририсованная сбоку хрюшка не оставляла шансов усомниться в авторстве подарка.

«Надевайте для того, кого не захочется потом лупить тазиком по голове до потери сознания!»

Несколько мгновений я читала и перечитывала идиотское послание, чувствуя, как во мне поднимается волна неукротимой, бессмысленной злости. Волна, сметающая всё на своём пути, волна, величиной с гору! Я спешно сгребла шелк и кружева обратно в коробку, закрыла её не без труда, накинула плащ, сунула ноги в туфли и, не реагируя на удивленные возгласы Юса, выскочила из комнаты.

Снаружи было уже темно, совсем темно. Мелкий настырный дождь показался каким-то уж слишком колючим для дождя — ну, точно, вот и снег пошёл… Сначала мне просто хотелось вышвырнуть подарок в первые же кусты, но желание запустить его ректору в наглую физиономию оказалось сильнее.

Найду его, где бы он ни был. И запущу!

Не знаю, зачем. Даже не так — точно знаю, что не надо. Но очень и очень хочется.

Где-то в глубине души тоненький писклявый голосок разума пытался мне объяснить, что причин для злости нет ни малейших. Что ничего сверхъестественного Миар Лестарис не сделал, никакого оскорбления девушке с и без того подмоченной репутацией не нанёс, а вот я своей глупой выходкой снова всё испорчу.

«Надевайте для того…»

Вот ведь придурок!

Я поднялась к ректору в комнату, убедилась, что в комнате его нет, торопливо спустилась вниз, преодолев искушение кинуть подарочек на его кровать. Остановилась у входа в общежитие — а дальше что, ждать его тут, под снежным дождем, неизвестно сколько? Не стоит оно того!

— Лада Эрой?

Я повернулась на этот голос и увидела подходящего ректора, невозмутимого, как кусок гранита. Притихшее было негодование всколыхнулось с новой силой.

— Вы что себе позволяете?! — я подошла к нему, всё ещё сжимая в руках коробку. Голосок разума заверещал громче: «Уходи! Поблагодари за подарок, пофлиртуй, постреляй глазками, раздай намёки и авансы, а потом уходи, Ари-Котари! Тебе соблазнить его надо, а не отчитывать и не воспитывать!»

— Что-что? — недоумённо переспросил ректор.

— Замолчите! — скомандовала я одновременно и ректору, и разуму. — По какому праву вы делаете мне такие идиотские бесстыжие… подарки?!

— Вам не понравилось? — он даже отрицать не пытался! — Или с размером не угадал? Ну, извините. Определял на глаз, а не на ощупь… Кстати, по поводу свинца — я восхищен. И не спрашивайте, как я понял, что это вы — кто же ещё?!

Но сейчас мне не хотелось говорить про свинец.

— Вы считаете меня доступной, развратной, совершенно безнравственной, а это… это не так! Да, мне не повезло в жизни, да, я наделала в жизни глупостей. Но это не повод, чтобы вот так… И то, что вы написали, засуньте себе куда-нибудь…

— Тише, тише! — Миар схватил меня за руку и потащил в сторону, за голые, но густые кусты. Фонари почему-то так и не вспыхнули. — Не кричите, лада Эрой, что на вас нашло? Простите, я не хотел вас обидеть…

— Хотели! — зло выдохнула я.

— Наоборот, всё то, что я видел на вас раньше, было развратно и безнравственно. А это — вполне себе… Подходит для начала новой жизни.

— Вот и не лезьте в эту мою новую жизнь! — прошипела я. — Сама разберусь, что в ней носить и кому показывать!

— Вы что, опять напились?!

— С ума сошли?

Миар почти силой вырвал коробку с бельём из моих рук и бросил её на ближайшую скамейку. Ухватил руками меня за плечи, потянулся ко мне, вдохнул запах. Я замерла, как мышь-полёвка перед мышкующим лисом.

— Нет, вы ничего не пили, — тихо сказал Миар, глядя на меня близко-близко. — Что с вами, леди Эрой? Вы совершенно непредсказуемая…

— Зато вы — предсказуемы до мозга костей, верлад зануда, — пробормотала я, чувствуя, как море моего безумия возвращается в берега. — Что бы ни происходило, держите себя в руках.

— Разве?

— Ну, да. Сейчас вы приподнимете бровь, отпустите меня, отойдёте, не отрывая взгляда, на шаг назад и скажете: «Спокойной ночи, лада Эрой. Ещё раз спасибо за свинец. Ума не приложу, как вы это провернули!» А потом уйдете. Вместо того, чтобы…

— Чтобы устроить вам допрос с пристрастием по поводу того, где вы нашли похищенное вещество и каким образом засунули его к накладной на новую партию алхимагической посуды?

— Чтобы поцеловать меня.

— Я же уже предлагал — вы сами сбежали.

— А вы и рады!

Ректор приподнял бровь и опустил руки.

— Не буду вас разочаровывать. Спокойной ночи, лада Эрой…

Я отвернулась, глаза отчего-то наполнились слезами, и я сердито, с силой, провела по ним тыльной стороной ладони.

— Дурочка, — вдруг сказал Миар, и в голосе его не было привычной издевки. — Зачем ты всё это делаешь? Я не такой уж ценный кадр, во всяком случае, с Суремом Диолем даже рядом не стою. И ты в меня не влюблена. Зачем… это всё? Тебе просто скучно? Такая живая умная девочка с ярким темпераментом… Конечно, никто из этих незрелых мальчишек с тобой не справится. Кертон слишком циник, даже если и пытается играть в романтика. Тебе кажется, что я — годный вариант? Ничуть. Самый негодный во всём Асветоре.

— Вы уж определитесь, умная или дурочка, — огрызнулась я. — Поменьше самокритики, верлад. Отчасти вы правы… Разумеется, я в вас не влюбилась. И вариант из вас — действительно так себе. Вы зануда. Такой порядок в комнате у холостяка явно говорит о душевном нездоровье. Подарок я заберу. Кто-нибудь да оценит, жизнь длинная.

Слёзы высохли, я подняла коробку со скамейки, подумав о том, что подарю комплект Шаэль. Будет ей стимул похудеть… и сувенир от меня на память, когда меня здесь уже не будет.

Ну, не выгорело. Не удалось. Пусть Эстей ждёт результата, сколько может, а потом, не получив его, поступает, как ему заблагорассудится. Нет, к палачу я по-прежнему не рвалась, но катись оно всё в алую бездну!

— Прав, но только отчасти? А в чем же тогда ошибся?

Взгляд Миара Лестариса казался мне непривычно мягким. Не знаю, почему, но он не спешил уйти.

— Вы не хотите признать, что я вам нравлюсь.

— Отчего же. Ты очень забавная.

— Забавной студентке вы могли подарить ещё одну свинку в коллекцию, а не такую интимную и дорогую вещь.

— Не такую уж дорогую. Я зарабатываю, конечно, меньше, чем Диоль, но могу себе позволить…

— Я действительно заигралась, — перебила я. — Больше не буду. Доучусь до середины семестра и вернусь… вернусь в Высшую Школу. Нет, вы правы во всём. Вы не для меня, и ЗАЗЯЗ не для меня. Спокойной ночи.

Вот так-то!

— Да подожди ты! — ректор придержал меня за плечо.

— А на «ты» мы с вами ещё не переходили!

— Подождите, — неожиданно покладисто повторил он. — Не нужно никуда возвращаться. Оставайся… оставайтесь здесь. Недостаток знаний — вполне преодолимая преграда. А Академия — не самое плохое место для того, кому некуда идти. Вам же некуда идти? Поверьте, я знаю, что это такое — остаться одному, без поддержки семьи, не понимая, куда двигаться дальше. Впрочем, мне было проще, просто потому, что мужчинам в этом мире проще по определению. Оставайтесь, через пару лет, к концу пятого курса, всё прояснится, так или иначе. Если будет желание, найдёте нормальную работу. А самое главное, вы сможете выбирать мужчин, которые вам нравятся, а не просто тугосумов, которые попались.

— Я в вас не влюбилась, конечно, но ведь за пару лет могу и вляпаться, — хмыкнула я. — И что тогда? Вас я смогу выбрать? Да-да, помню про «негодный вариант». Ну, так работайте над собой, верлад, приложите усилия! Через пару лет, если будет желание, сможете мне соответствовать…

Он засмеялся.

— Действительно, очень забавная.

Дождь перестал, зато с неба медленно повалили белые невесомые снежные хлопья. Они таяли, касаясь земли, скамейки, веток и нас с Миаром, вряд ли к утру от первого снега останется хоть что-нибудь…

Я закрыла глаза и попыталась поймать ртом хотя бы несколько снежинок. Сделала шаг вперед, всё ещё с закрытыми глазами — и врезалась в Миара.

— Замёрзнешь…

— Меня отогреет мой горячий темперамент. И на «ты» мы не переходили!

— У вас волосы промокли.

Он погладил меня по голове. Пальцы скользнули на влажную щёку, приподняли подбородок.

Я не сопротивлялась, просто стояла рядом, не открывая глаз.

— У первого снега совершенно особенный вкус, верлад. Что говорит по этому поводу алхимагическая наука?

— Она ничего, преступно ничего не знает по этому поводу. Может быть, вы расскажете?

Его горячее дыхание согрело моё лицо, вторая ладонь легла на затылок. Мы слегка стукнулись носами, а потом он мягко-мягко обхватил мои холодные губы своими, словно боясь меня напугать. Впрочем, причина этой нерешительности могла быть совсем в другом.

Миар хотел остановиться на этом. Не продолжать.

Я не имела возможности обнять его в ответ — мои руки крепко прижимали к груди подарочную коробку. Но я потянулась к нему, за ним, за его теплом. Мы словно дышали друг в друга несколько мгновений, а потом я снова испугалась — себя, того, насколько сильно в этом увязла, насколько всё шло не по навязанному мне плану. Словно почувствовав, что я ускользаю, Миар сжал пальцы на моём затылке, его мягкие, но упругие губы ожили, язык скользнул мне в рот, и от неожиданности коробку я выронила.

«Намокнет!» — сказал голос разума.

«Пошёл ты!» — ответила ему я. Вцепилась Миару в плечи — чтобы не упасть самой. Чтобы целовать в ответ, погружаясь в ощущения целиком, забывая дышать.

…Не знаю, что там говорит наука, но могу заявить со всей ответственностью, что у первого снега и у первого поцелуя вкус — один и тот же.

Незабываемый вкус дыма и безлунной осенней ночи, смеха и стёртых слёз, немыслимых надежд на что-то хорошее даже в самой безвыходной ситуации… самый лучший на свете вкус.