Миссия: соблазнить ректора

Глава 38

Странный снаружи, этот чёрный дом и внутри оказался более чем необычным. Для начала нас довольно долго не пускали: мы стояли на пороге не меньше четверти часа, а Миар раза четыре стукнул по двери внушительным металлическим кольцом, вделанным в эту самую дверь. Я уже хотела предложить открыть дверь просто своим даром — а потом соврать хозяину, что так и было, но обитатели дома наконец-то сжалились над незваными гостями. Высокий худощавый мужчина неопределённого возраста с прилизанными к черепу тонкими пегими волосами молча выслушал ректоровские легалии, а потом склонил острый узкий подбородок к груди.

— Должен получить я разрешение гранд-верлада Грама на вашу встречу, — наконец отозвался он, неторопливо и размеренно. — Насколько понял я, встреча ваша не обговорена заранее, а гранд-верлад Грам не приветствует встречи незапланированные. Прошу вас проследовать за мной в комнату для гостей после процедур соответствующих.

Я скосила глаза на стоящего рядом Миара. По поводу каких-то там «процедур» он меня не предупреждал! Между тем рядом с долговязым дворецким — или какая там была должность у долговязого типа с занудным вытянутым лицом — появились две одинаковые низкорослые верлады в белоснежных, как у монахинь или целителей, одеяниях, такие же невыразительные и безэмоциональные. Женщины молча, но непрестанно вежливо кланяясь, поставили перед нами на пол две пары одинаковых кожаных туфель, мне поменьше, Миару побольше, после чего тщательно промыли тот участок пола, по которому мы умудрились пройти в уличной обуви, и, кажется, протёрли дверную ручку. Переобуться я не отказалась, однако этим дело не ограничилось.

Под пристальными взглядами слуг мы помыли руки в большом фаянсовом тазике, который нам принесли ещё две белоснежных верлады. Пять пар глаз внимательно следили, как мы с ректором синхронно вспениваем мыльную жидкость и растираем её в руках — это было похоже на некий таинственный, возможно, свадебный обряд каких-то иноземных жителей…

Мрак, почему в последнее время любые мои мысли стали сводиться к чему-то… такому?!

После омовения рук мы тщательно вытерли руки чистыми полотенцами — не знаю, как Миар, а я снова ощутила себя ученицей Малой школы перед строгой директрисой, отчитывающей маленькую Котари за пятна чернил на переднике, дворецкий извлёк какой-то флакон размером с графин для питьевой воды и принялся распылять над нами облачка влаги, пахнущей спиртом и пряным сеном.

— Что это, верлад?! — не выдержала я, делая шаг в сторону. — Вы же мне волосы намочите!

— Стойте спокойно, лада, ежели беседовать желаете с гранд-верладом Грамом! — величаво отозвался дворецкий, не забывая продолжать свою намочительную деятельность. — Это обеззараживающий лосьон, призванный избавить тело ваше от любых миазмов болезнетворных! Гранд-верлад Грам уже в годах почтенных, и любая зараза извне для него несёт опасность немалую!

Миар закашлялся, явно стараясь скрыть прорывающийся смех, и внимание чрезмерно заботливого слуги моментально переключилось на моего спутника. Пока ректор отвечал на пару десятков вопросов о состоянии своего здоровья и многословно уверял придирчивого пытателя в том, что не страдает никакой «хворью злокозненной», я получила возможность оглядеться.

Здесь было… чисто и пусто. Очень чисто и довольно пусто для постоянного жилья одинокого пожилого верлада, который, как я предполагала, как раз таки имеет склонность к накопительству и не слишком утруждает себя и домочадцев уборкой. Пол, поверхности стульев и комода блестели, оконные стёкла были настолько прозрачны, что заставляли усомниться в их существовании, а большие напольные часы, горделиво блестящие, торопливо стучали секундной стрелкой.

— Верлад, верлада… — вероятно, дворецкий принял нас за супружескую пару. Я опять попыталась перенаправить мысли в нужном направлении, и за этим нелёгким занятием пропустила всё, что он говорил. Впрочем, в словах не было нужды: нас проводили в небольшой кабинет, очевидно, игравший роль гостевой комнаты, где мы должны были ожидать вердикта чрезмерно озабоченного чистотой и здоровьем хозяина. Ожидать не менее часа, поскольку хозяин «изволит принимать ванну лечебную». Наконец, дверь бесшумно закрылась, и мы с Миаром остались вдвоём. Он опустился на один из стульев — старинных, с жёстким сидением и ажурной высокой спинкой — и кивнул мне на второй, такой же.

— А вы и не предупредили, что друг ваш старинный… тьфу, что этот ваш ядовар — с левой резьбой. В смысле, больной на голову! — с укоризной заметила я. — Чует сердце моё трепетное, что даст он нам от ворот поворот пинком решительным, ибо не достаточно чисты мы помыслами нашими и одеждой нашей!

Миар опять сдавленно хрюкнул и покачал головой.

— Вы столько раз говорили, что я забавная, — вздохнула я. — Теперь вот смеётесь словам моим безыскусным… Уйду я от вас, поступлю в какую-нибудь цирковую труппу, буду смешить народ за деньги. Кстати, а где вы познакомились с этим Грамом, гранд-верлад Лестарис? И почему всё-таки вы позвали с собой меня? Надо было пригласить верладу Алазию. Может, она не такая забавная, но обаяние у неё просто убийственное, рядом стоять страшно. И им, ей и этому гранду Граму, действительно было бы о чём поговорить.

— Я пытался пригласить Грама преподавать в Академию лет десять назад, — неожиданно охотно ответил Миар. — Он даже почти согласился, но потом погибла его внучка. Ей было что-то около пятнадцати, она отравилась. И верлад отошёл от дел.

— Печальная история, — пробормотала я. — Но…

— Ты немного на неё походишь, — Миар бросил на меня быстрый взгляд. — Я её видел пару раз. У неё тоже были волосы цвета гречишного мёда и повадки непосредственного непоседливого ребёнка.

— Да вы прям поэт, — вся моя «непосредственность» от его слов тут же лопнула мыльным пузырём. — И интриган, оказывается. Только ведь десять лет прошло, наверное, даже такая боль притупилась, хотя бы немного.

— И не собирался тыкать в больное место, — Миар поморщился. — Просто хочу сделать атмосферу чуть более тёплой с твоей помощью.

— Я должна быть польщена?

— Как хочешь.

Он устало опустил голову на руки и замолчал.

Я тоже замолчала, но думала вовсе не о каком-то незнакомом старом ядоваре, а разглядывала Миара, его волосы, прикрывавшие лицо. А потом вытянула ногу, стряхнув чужую туфлю, которая была мне слегка велика, и коснулась его между ног. Он вздрогнул, вскинул голову и уставился на меня, а я чуть-чуть надавила, проводя кончиками пальцев вверх-вниз, стараясь не сделать ему больно — и не показать, что я умираю от неуверенности и желания. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, почти не двигаясь, но я продолжала поглаживать его ногой, не особенно стараясь вникнуть, как натягивается под пальцами ноги ткань его брюк. Мне показалось — или зеленая часть радужек основательно затопила шоколад радужек?

Не знаю.

— Маленькая развратница, — прошептал верлад Лестарис. — Такая юная — и уже такая… такая… Дайхр! — он вытянул руку и протянул мне, и я, как зачарованная, вложила в его пальцы свою ладонь. Миг — он дёрнул меня к себе и обхватил мои губы своими, тут же толкнувшись языком между ними. Сжал руками ягодицы, гораздо смелее, чем в прошлый раз.

Куда более резко, чем в прошлый раз. Так, как я представляла. Так, как боялась. Так, как хотела…

Мрак!

Я ёрзала на его колене, одной рукой держась за его руку, другой ухватившись за плечо, отвечая ему, наверное, неумело, но так искренне и так жарко, как только могла. Меня моментально повело от непередаваемых чувственных ощущений, его солоноватого вкуса, непристойных и настойчивых прикосновений упругого языка — Миар уже был в каком-то смысле во мне, и я проиграла сразу же, бесповоротно. Губы горели, низ живота налился горячей тяжестью, одновременно приятной и томительной, и я, наплевав на стыд и присутствие совершенно посторонних людей за стеной, потёрлась о его ногу.

Ректор оторвался от моих губ первым — и я открыла глаза.

— Ещё раз сделаешь что-то подобное, бессовестная настырная девчонка, я тебя за ворота Академии самолично вышвырну! — сказал он мне, тихо, сипло, а я хотела ответить: «непременно сделаю, вышвыривайте, сразу же, как вернёмся». Но не успела — за стеной раздался какой-то шум. Мы замерли.

Шум снаружи стих, никто не вошёл, однако несколько минут мы продолжали оставаться насторожёнными.

— Какая чушь! — шёпотом возмутилась я. — Мы оба свободные люди, почему вы всё время дёргаетесь, как от удара током, если кто-то норовит нас застукать?! Тут даже не Академия, или вы считаете, что и этот респектабельный дом превратится в бордель от нашего с вами поцелуя?

— Ты не понимаешь всего…

— Так объясните!

Миар молча опять привлёк меня к себе, а я покорно расслабилась, обмякая в его руках. Снова ответила на поцелуй, откинула голову, позволяя касаться шеи. Чувства, совершенно невообразимые, пьянящие, не вмещались внутри — чтобы не застонать, я тихонько засмеялась. Стянула платье с плеча, позволяя Миару поцеловать чувствительную вершинку оголённой груди, охнула, дёрнув его за волосы, когда он чуть сдавил зубы. Его руки вовсю гуляли по моему телу, преграда одежды была большим подспорьем для того, кто не желает сгореть от стыда прямо здесь и сейчас. Подспорьем и таким лишним неуместным препятствием.

— Сюда вот-вот кто-нибудь непременно придёт… — я закусила губу, чувствуя, как его ладонь скользит по бедру от колена вверх до ажурного края чулка, испытывая одновременно желание отпрянуть — и прижаться сильнее, почувствовать, как он меня трогает. — Не думаю, что… что… Вы сейчас опять всё испортите, верлад, верно?

Медленно-медленно Миар убрал руку, поправил моё платье и обхватил меня руками, вжавшись носом в волосы, прижимаясь ко мне со спины так крепко, что я чувствовала все изгибы и выпуклости его сильного крепкого тела. Это было непривычно и странно, но я заставила себя стоять спокойно.

Я всё ждала, что он что-нибудь скажет, но Миар молчал, просто обнимал меня, вероятно, пытаясь успокоиться. И я последовала его примеру — с громким и мерным тиканьем секундной стрелки в часах сердце стучало всё размереннее и спокойнее. И всё же не настолько, чтобы захотеть высвободиться.

— Вы мне очень нравитесь, верлад, — сказала я тихо. — Хотя я по-прежнему не знаю о вас почти ничего, не знаю, какой вы на самом деле, что вы любите, чем занимаетесь помимо работы и прочее…

— Да я и сам не знаю, — его близость и успокаивала и будоражила. — То же самое могу сказать и о тебе. Я не знаю тебя, маленькая человеческая девочка. Но ты ужасно забавная… и такая сладкая. Такая вкусная, что я безнадёжно срываюсь, а потом жалею об этом — и боюсь последствий.

Вкусная? Я невольно облизнулась, осязая непередаваемое послевкусие наших поцелуев.

— Почему вы меня не хотите, верлад? — я всё-таки развернулась к нему лицом, и он сразу же обхватил мои губы своими, а я погладила его живот, а потом опустила руку ниже, досадуя на свой отсутствующий опыт, на свою очевидную робость. — Вы не хотите меня, верлад? Мне так не кажется, но ваши поступки говорят… об обратном.

— Мне тебя нельзя, Ари, — прошептал он мне на ухо, пока я поглаживала его член сквозь плотную ткань брюк. Горячий, напряжённый — наверное, это говорило о его возбуждении и желании. Мне хотелось изучить его всего. — Ты такая юная, такая… Мне нельзя встречаться с такими, как ты. Это может очень плохо закончиться для тебя.

— Я пью противозачаточное зелье. Никаких последствий, — бездумно соврала я, как учил меня Эстей.

— Дело не в этом.

Неужели он что-то подозревает?

— А в чём?

— Очень сложно объяснить, — я ощущала, как сбивается его дыхание, как сокращаются мышцы в такт движениям моей руки, как его ладонь скользит по моей пояснице и спускается на ягодицы.

— Вы чем-то больны? Я не вижу других причин.

— У меня была невеста много лет назад, когда я был немногим старше тебя. Я её не любил, это должен был быть договорной брак, его инициировали наши родители. Я был молодой, горячий, порывистый и глупый, поэтому предпочёл попросту сбежать из дома. Но я недооценил ту девушку. Она не простила мне ни побега, ни унижения, и поклялась убить ту, которую я выберу, если таковая появится. Предпочитаю не рисковать, знаешь ли.

Я немного поморгала, а потом привстала, вглядываясь в его лицо, ожидая насмешливой снисходительной улыбки — или чего-то такого, что обычно появляется на лице у взрослых, объясняющих детям, что в погребе живёт мохнатый злой домовик, кусающий за попу всех, кто спускается туда за вареньем без разрешения мамы с папой.

— Прекратите идиотничать. Сказки приберегите для детишек. Я скорее поверю во взорвавшуюся реторту! Впрочем, на ощупь реторта однозначно не при чём. Вы хотите меня, верлад.

— Почему, когда я говорю правду, мне никогда не верят? — Миар поднялся, вытащил рубашку из брюк, расправил, расстегнул жилет и повернулся ко мне. — Я хочу тебя. Так лучше?

— Нарываетесь на жалость? Я не пожалею, сами виноваты, терпите теперь.

— Терплю. Не хотелось бы смущать старика, мало ли, примет на свой счёт…

— Снимите всё, и точно будет лучше.

— Сейчас мне кажется, будто я говорю с Кертоном. Он дурно на тебя влияет, — фыркнул Миар. Казалось, он и сам досадовал на себя за свою недавнюю глупую выдумку.

— Кстати, о Кертоне, — деланно бодро сказала я, пытаясь вернуть потерянное самообладание, ноющее от такого вопиющего пренебрежения. — Когда два года назад от простуды погибла девушка-первокурсница, Сэйна… Никто не считал верлада Кертона причастным к этому происшествию? Подозрения, слухи..?

Миар резко вскинул голову.

— Странный вопрос. С чего вдруг?

— Есть мнение, что у них была связь.

— С девчонкой, которой и семнадцати не было? Бред. Кертон строит из себя ловеласа, но мозги у него по большей части всё-таки в голове, а не в другом месте. Что ты хочешь сказать?

— Нет, так нет. Хочу сказать, что девушка погибла от простуды, а в стенах ЗАЗЯЗ кто-то изготавливает рицинид, симптомы отравления которым напоминают простуду…

Миар смотрел на меня так, что я легко представила себе, как он в два шага преодолевает разделяющее нас расстояние — и сдавливает руки на моей шее.

— По поводу симптомов мне сказал верлад Остер, — я чуть-чуть отступила к стене — и в этот момент двери распахнулись, и на пороге возник так и не представившийся нам дворецкий. За его спиной маячили служанки с тазиком и обеззараживающим флаконом. Я торопливо влезла в туфли.

— Гранд-верлад вас примет, верлады.

Сказать по правде, по внутренним ощущениям у меня не осталось не только «убийственного обаяния», но и вообще ни одной умной мысли в голове. Я пропустила Миара вперёд — и поплелась за ним, совершенно не представляя, что будет дальше.

После такой колоритной встречи я ожидала встретить старика не просто с левой резьбой, а вообще без головы, но к моему удивлению, на первый взгляд «гранд-верлад» Грам производил довольно приятное впечатление. Вполне себе крепкий для прожитых восьми десятков лет высокий статный мужчина, аккуратно одетый, выбритый и подстриженный. Светлая кожа, седые волосы, густые брови и светлые же, но отнюдь не водянистые внимательные глаза. Сжимавшие тонкую фарфоровую ручку с чаем пальцы, покрытые старческими пятнами, не дрожали. Чай был вкусным и крепким, как и его хозяин, а к чаю полагались пушистые горячие пышки, посыпанные невесомой зелёной и сиреневой пудрой. Внезапно мне стало хорошо и уютно в этом безумном доме, будто я после долгой прогулки на морозе вернулась в тепло. Хорошо, несмотря на Эстея, на артефакт, на Миара с его бредовыми сказками и возмутительным целомудрием, на кражи в ЗАЗЯЗ… Я решила наплевать на рицинид и просто поесть и расслабиться, а идеале — стащить пару пышек для Шаэль, если хозяин отвернётся.

Мужская беседа, увы, проходила не в самом дружественном ключе.

— Не ожидал увидеть здесь вас, — сдержанно сказал верлад Грам, грея ладони о чайную кружку. — Надеюсь, речь не пойдёт об очередной попытке пригласить меня на работу.

— А почему бы и нет? — возразил Миар. — Хороший учёный с годами только крепнет, как хорошее вино. И всегда востребован, особенно в сфере обучения юных умов и дарований.

— Вам известна моя позиция по данному вопросу. И она неизменна.

— Наш последний разговор был десять лет назад, всё меняется. Вы могли убедиться, что…

— Я не всеведущ и вообще не собираюсь в чём-либо убеждаться. Имеющихся у меня сведений вполне достаточно. Моя жизнь тиха и скучна, не буду спорить, но я остаюсь со своей прежней точкой зрения.

— Почему бы не рискнуть и не изменить свою жизнь? — Миар хищно улыбнулся и отправил в рот очередную пышку. — Разве вам есть что терять?

— Честь не имеет срока давности, верлад. Как и вино. И пока моя честь со мной, ноги моей не будет в этом вашем заведении.

Ишь ты, какой принципиальный. Однако, странно. Что-то Миар явно от меня скрыл, дело не просто в личной трагедии, чем-то пожилому любителю чистоты не угодил он лично. Интересно, чем? Что же касается меня, то тут ректор явно просчитался: никакого интереса ко мне гранд-верлад не выказывал, даже не попросил представиться, просто сухо кивнул. И за столом ухаживал за мной именно Миар, не хозяин — усадил на стул и убедился, что мне налили чаю и положили горку этих самых восхитительных пышек. Отсутствие внимания устраивало меня целиком и полностью, если бы ещё стулья у этого Грама не были такими неудобными и жёсткими…

Миар между тем любезно подлил мне ещё чаю, а вот чайник, явно только что снятый с огня и принесённый слугами с пылу с жару, поставил довольно неловко, на край блюдечка с засахаренной клюквой. В результате чайник перевернулся, ректор попытался ухватить его за ручку, но не преуспел, крышка слетела, и содержимое выплеснулось на ректорскую грудь. Я вскочила, от ужаса почти не соображая, что делаю, схватила таз с водой для умывания, стоявший на низком столике поблизости, и плеснула холодную воду на всё ту же многострадальную грудь.

— Сильно обожглись?! Больно? Нужен целитель? Верлад, вы…

— Отставить панику. Всё в порядке… — ректор выглядел растерянным, но не особо страдающим. Капли стекали по лицу, рубашка и жилет спереди промокли насквозь. — Лада Эрой, всё хорошо, успокойтесь! В некоторых случаях контрастный душ даже полезен… Верлад Грам, простите за урон ковру, надеюсь, он не является невосполнимым. Вы разрешите мне воспользоваться вашими полотенцами? Не хотелось бы смущать юную ладу своим фривольным видом…

Вид у него был действительно довольно соблазнительный с этой мокрой кожей и облепившей руки и торс рубашкой, хотя в данный момент меня больше тревожило наличие ожога, и только присутствие верлада Грама препятствовало тому, чтобы немедленно расстегнуть на Миаре рубашку и убедиться в том, что всё в порядке, своими глазами.

— Повезло, что чай был не столь уж горячим! — беспечно бросил мне ректор. — лада Эрой, не скучайте, я постараюсь быстро к вам вернуться. Думаю, в ближайшее время мы отправимся обратно несолоно хлебавши, к моему величайшему сожалению.

Миар вышел из гостиной в сопровождении слуг, а я выдохнула. Наверное, всё действительно обошлось… каким-то чудом. Хотя чай был горячим и очень, я обратила внимание на то, как он дымился в кружке. Впрочем, у Миара свои отношения с жарой и холодом: вон, ходит зимой почти раздетым. Но всё-таки обливаться кипятком, а потом улыбаться и шутить — перебор даже для него. Может быть, у него этот, как его… посттравматический шок?

— Кто вы? — неожиданно раздался голос верлада Грама, я вздрогнула, потому что за всей этой суетой успела начисто забыть о хозяине дома, где мы находимся.

— Что ж, давайте знакомиться, лучше поздно, чем никогда. Ари Эрой, — вздохнула я. — Студентка Академии верлада Лестариса. Простите, может быть, всё-таки пригласить целителя?

— С такими пройдохами, как этот ваш ректор, ничего не делается, хоть дом на голову обрушится — выйдут без единой царапины, — ворчливо заявил старикан. — Нет, я спрашивал не ваше имя. Кто вы ему?

Признаться, я растерялась.

— Студентка.

— Я старый, но не слепой, и всё вижу. Не губите свою жизнь. С таким, как он, это неизбежно. Бегите от него подальше, вы ещё так молоды, лада! Ох, ко всему прочему этот ваш ректор ещё и мерзостный сладострастник.

И вот этот неприятный разговор — результат моего «сокрушительного обаяния»?! Впрочем, чего я жду от человека, слуги которого с ног до головы обрабатывают каждого входящего в дом обеззараживающими настоями!

— С какими — «такими»? — обиделась я. — Вы про что-то конкретное или так, воздух сотрясаете? Если я правильно поняла, вы верлада Миара десять лет не видели, да и раньше в близких его друзьях не состояли. Живёте затворником. Что вы знаете о нём такого уж плохого? По мне, так он очень даже неплохой человек, я бы даже сказала, замечательный! И все эти слухи о рициниде, если вы их имеете в виду — полнейшая чушь!

— Быть друзьями и мотаться по столицам совершенно необязательно, — Грам сердито стукнул кружкой о блюдце. — Запросто можно разглядеть очередную влюблённую слепую дурёху, тут и возраст не помеха. Моя малышка Молли была такая же. Помладше вас, но уж если кому отдавала сердечко, то без остатка, ничего не слышала и не видела. Вы даже внешне похожи немного. Я знаю, что есть вещи, о которых болтать не следует, и знаю, что вы, молодёжь, никогда не слушаете чужих советов, но если бы я только мог достучаться… А что за слухи о рициниде? Не думал, что такие юные девушки знают о подобной мерзости.

— Ну, я же учусь в ЗАЗЯЗ, как не знать, — вздохнула я. — Что бы вы там глубокомысленно ни твердили, на что бы так таинственно ни намекали, мне там нравится. И ректор Лестарис мне нравится, вы очень проницательны. Но никакой он не сластолюбец, мои чувства не взаимны, он бы и рад от меня избавиться, да не придумал пока что, как, — последнее я произнесла довольно грустно, поскольку понимала, что правды в этих словах куда больше, чем мне бы хотелось. — Все эти слухи — либо зависть и наговоры, либо какая-то личная месть. Речь идёт о том, что кто-то из Академии незаконно торгует рицинидом на каком-то подпольном рынке.

Верлад Грам сморщился так, что действительно на мгновение превратился в дряхлого старца.

— Не удивлён. Ничего хорошего ждать не приходится от заведения с таким вот… во главе.

Мне неприятно было продолжать слушать эти ничем не обоснованные обвинения. Дело, скорее всего, было в том, что в среде маститых учёных Миар, не успевший сделать блестящую научную карьеру ранее административной, считался обыкновенным выскочкой, неоперившимся птенцом, наглым и поверхностным, но слишком удачливым.

Других версий у меня не было.

Наверное, стоило бы подыграть старику, поныть и пожаловаться на ректора, но я, за последние месяцы возомнившая себя неплохой актисой и притворщицей, вдруг поняла, что… не могу. Не могу я наговаривать на Миара. Не так, как было с магической клятвой, конечно же. Просто ужасно не хочу врать.

— Верлад Лестарис обеспокоен этой ситуацией. Кто-то готовит яд в стенах ЗАЗЯЗ, я хотела сказать — Академии. У нас там растёт рициния, пусть и в особой охраняемой теплице, и я не понимаю, почему нужно рисковать вместо того, чтобы выкопать её к демонам и сжечь, — произнесла я вслух. — Вообще, на вашем месте я бы тоже не пошла преподавать, и дело вовсе не в Миаре и не в его учебном заведении. Преподаватели, адепты… все эти интриги и заговоры, быть винтиком общего механизма, не каждый выдержит. Мне проще — я студентка. Хотя мне, как я уже говорила, в Академии нравится, как дома, даже больше, чем дома. Возможно, потому, что дома-то у меня по сути нет и не было никогда.

— А родители?

— Увы, — магическая клятва не давала мне сказать большее. Впрочем, не уверена, что правда оказалась бы впечатляющее для хозяина. Родители умерли очень глупо: сломалась заслонка в каминной трубе, дело было зимой, топили вовсю, а окна не открывали.

— И у вас больше никого нет? — с неожиданным сочувствием поинтересовался верлад Грам.

— Есть тётя и двоюродная сестра, но они меня не любят. Есть дядя, но он довольно редко бывает в Асветоре. А вы? Родные вас навещают? Простите за бестактность, верлад…

— В отличие от вас, родных у меня полный набор. Два сына и дочь, четверо внуков. Иногда навещают, по праздникам, по расписанию. Но кроме Молли никто… как бы это сказать… никто не приезжал по велению сердца. А её больше нет.

— Что с ней случилось? — тихо спросила я.

— Дурацкая трагическая ошибка. У живого любопытства есть две стороны, лада. Я вышел на пенсию и стал активно экспериментировать, не славы ради — мне было скучно. Жена умерла, дети… детей я завёл поздно, да и они не слишком спешили радовать меня внуками. К тому же, как бы кощунственно это ни звучало, у нас с детьми не было некоей духовной общности, которую отнюдь не гарантирует кровное родство. А вот Молли… Она была моя девочка, вы понимаете, лада? Моя наследница. Ей было действительно интересно то, что я делаю, она была любознательна — и самонадеянна. Не самое плохое качество для учёного, но… Я виню себя и никогда не перестану винить, лада. Молли решила помочь мне и прибрать лабораторию, закрывала крышки, складывала всё на места. Голыми руками. Оцарапалась об один из треснутых тиглей — яд попал в кожу. Глупо.

— Глупее не придумаешь… — пробормотала я. — Верлад Грам, прошу вас, расскажите мне о рициниде! Я хочу найти того, кто им торгует.

— Я дал клятву никогда больше не заниматься ядами. После смерти внучки. Все эти яды — мраково наследие.

— Это благое решение, верлад. Только… я тоже не хочу, чтобы кто-то умер из-за этого, а мы оба понимаем, для чего покупаются такие вещи — уж не крыс травить. Да, признаю, у меня имеется свой корыстный интерес, мне не хотелось бы, чтобы у верлада Лестариса были проблемы, — между делом я подумала, что Миару давно пора бы вернуться — и раз он не возвращается, то всё произошедшее было спланировано им заранее. Он хотел оставить нас с Грамом одних.

Глупость? Неужели он действительно рассчитывал на обаяние и милую мордашку юной спутницы? На похотливого Остера верлад Грам действительно не похож, так ли действенная обычная старческая сентиментальность?

Или всё ещё проще — и сложнее одновременно, и он рассчитывал на что-то более материальное, например — на мой странный отпирательный дар. Я подумала об этом просто потому, что других вариантов не могло быть — что ещё у меня есть такого, что отличало бы меня от других? Но сработает ли дар с человеком?

Не знаю. Не думала и ни разу не пробовала

Но попробовать я могу. Осторожно, вплетая свой мысленный посыл-просьбу в каждое произнесённое слово.

— Мне не хотелось бы проблем, — мягко повторила я. — И не хотелось бы смертей. Вы, вероятно, не слышали, но в Академии два года назад погибла якобы от простуды совсем юная девушка, такая же, как ваша внучка. Возможно, ещё одна случайная жертва. Честно говоря, тогда никто и не думал о рициниде, никто не думал об убийстве, но сейчас…

Гранд-верлад молчал.

— И мне действительно странно, почему это растение не уничтожают, — тихо закончила я. — Да, рецепт известен немногим, но кому-то же известен!

— Задайте этот вопрос своему ректору, — зло хмыкнул Грам. — Меня интересует другой вопрос — почему ко мне пришли вы, а не кто-то из официальных органов?

— У меня тоже нет на него ответа, — сказала я. — Лишь предположение. Потому что для кого-то наверху приоритетнее убрать с тёплого местечка выскочку из обычного феррского рода без политических связей и амбиций, без желания служить власти в нужном ключе, убрать и поставить на это самое место нужного человека. Что очень удобно совместить с определённым скандалом. Пока всё только готовится, прикрывать лавочку с торговлей ядом не выгодно, вот и всё.

— Рициния действительно необычное растение, — верлад Грам уставился на свою чашку. — Вы и любознательны, и неглупы, как моя Молли, лада, не думал, что ещё остались… такие вот девочки.

— Вы лучше о рицинии.

— Видите ли, с одной стороны, слухи об её опасности действительно преувеличены. Можно спокойно посадить это симпатичное деревце в своём саду и десятилетиями жить рядом, не испытывая каких-либо неудобств и в каком-то смысле не подвергая свою жизнь опасности. Дерево — оно и есть дерево.

— А мне говорили, что у неё ядовито абсолютно всё…

— Это так, но концентрация яда и характер его воздействия на организм существеннно отличаются в зависимости от ряда факторов. Скажем, корни ядовиты, но кто же будет в здравом уме жевать корни дерева? Если же вы нарежете их ломтиками, под воздействием кислорода яд довольно быстро потеряет свои опасные свойства. То же касается стеблей и листьев.

— Тогда… цветы? — предположила я.

— Ещё варианты? — казалось, старику даже нравился наш разговор. Возможно, от преподавательской деятельности он всё-таки отказывался зря: ему явно не хватало возможности поговорить, подискутировать с кем-то вроде меня, с кем-то молодым и неопытным, слушающим его с открытым ртом.

— Семена или плоды.

— Именно. Семена рицинии называются бобами, появляются они дважды в год в небольшом количестве. При надлежащей обработке из них-то и можно приготовить совершенно потрясающий по своим свойствам уникальный яд.

— Расскажите мне подробно, пожалуйста, — попросила я, вкладывая в эту просьбу весь свой открывающий дар.

— Да зачем вам это нужно?!

— Уж точно не для того, чтобы кого-нибудь отравить, — я вздохнула. — Да и вряд ли у меня получилось бы что-то изготовить. На самом деле в ЗАЗЯЗ я учусь всего несколько месяцев, и мои знания и умения стремятся к нулю. Но я хочу попытаться вычислить ядовара, а для этого мне нужна информация о необходимых ингредиентах, верлад. Где-то же негодяй их брал эти два года.

— Дело в том, что для того, чтобы изготовить рицинид, не нужно ни особых навыков, ни каких-то сверхредких веществ, — верлад скосил на меня глаза, а я изобразила изумление, не особенно, впрочем, и притворяясь. Не знаю уж, дар или пресловутое обаяние было тому причиной, но старик заговорил, то и дело поглядывая на меня. — Спелые бобы рицинии оранжевого цвета, сперва их необходимо очистить от кожуры — тогда они станут белыми. Далее ошпарьте их кипятком, измельчите и залейте диметилкетоном, чтобы обезжирить, это самое главное. Проделать эту процедуру необходимо несколько раз, после чего прополощите кашицу в чистом спирте, дайте высохнуть самостоятельно — и вы получите белый порошок без вкуса, который легко растворим в воде. И по сути всё.

— Всё? — недоверчиво переспросила я. — Так просто?!

Спирт. Для изготовления яда нужен спирт…

— Всё. Есть нюансы, разумеется. Например, надо постараться не умереть во время приготовления, тщательно защитить кожу, слизистые, и не вдыхать пары. Это самое сложное, думаю, без магических средств защиты не обойтись — но на то вы и алхимаги. Зато в результате — смертельный яд с лёгким запахом яблок, не имеющий противоядия. По сути, он разрушает человека изнутри.

— С запахом яблок? — эхом повторила я. — Мне говорили, что рицинид лишён запаха.

— Крайне мало людей имело дело с ним лично, а этот аромат очень слабый, человек с не очень-то чувствительным носом может не распознать… У меня чувствительный.

— А этот самый… диметилкетон, это редкое вещество?

— Вы были бы изумлены, узнав, как легко и дёшево его получить.

Картинка в моей голове сложилась почти окончательно, и я пробормотала:

— Предполагаю, уксусная кислота и углекислый кальций.

— Именно! — захихикал, как пьяный тролль, отчего-то развеселившийся Грам. — Насчёт нулевых знаний вы прибеднялись, лада. Действительно, берется уксусная кислота и углекислый кальций для гашения уксуса, а ещё карбонат кальция, впрочем, последний необязателен. Из них получают ацетат кальция, который выпаривают и сушат. В результате нагрева происходит разложение ацетата кальция с образованием карбоната кальция и искомого диметилкетона.

Верлад выглядел как человек, слегка злоупотребивший алкоголем на пустой желудок, а вот я неожиданно почувствовала зверскую усталость. Однако пока моё воздействие действовало, нужно было выяснить последний вопрос.

— Откуда этот самый ядовар мог узнать рецепт? Может быть… может быть к вам с тем же вопросом приходил кто-то ещё?

— Делайте что хотите, можете даже орать, но вы едете внутри! — строго сказала я. — Как-никак вы больной, верлад. Обещаю не брать вас силой и вообще бережно относиться к боевым ранениям… Если вам так уж страшно, можем посадить с собой возницу, правда, не уверена, что это понравится лошадям. А если ваши ревнивые брошеные невесты будут пытаться залезть в окно, будем отпинываться, отбрыкиваться и отплёвываться.

Верлад засмеялся и действительно забрался внутрь. Обнял меня за плечо, но я вывернулась и стала расстёгивать пуговицы на его рубашке.

— Не дёргайтесь! Мне нужно посмотреть ваш ожог.

— Да нет никакого ожога, всё обошлось! — Миар мягко поцеловал меня в лоб, пока я зачарованно поглаживала обнажённый кусочек его груди, действительно, совершенно здоровой. Наклонилась и коснулась губами горячей гладкой кожи.

— Лучшая новость за сегодня. Но это слишком, знаете ли. Вы слишком совершенный.

— Ты слишком соблазнительна, — шепнул ректор мне на ухо, распуская мою косу и запуская руки в мои волосы, а я вновь почувствовала запах дыма. — Я не удержусь, Ари.

— И не надо. Вы… вы такой интриган, — я продолжала касаться его губами везде, докуда дотягивалась. — Тоже. И этот ваш запах… Ваш почерк… Мне кажется, я схожу с ума, верлад, у меня в голове крутятся такие странные мысли. Ничего не понимаю. Не сбегайте от меня прямо сейчас, пожалуйста.

— Не сбегу. И что значит это «тоже», хотел бы я знать?

В тот момент я сама хотела рассказать ему всё, а ещё — задать вертевшийся на языке немыслимый абсурдный вопрос. Но магическая клятва никуда не делась, губы по-прежнему стягивало болезненными спазмами.

Поэтому пришлось говорить о рициниде, будь он неладен.

— Давайте выкопаем эту проклятую рицинию и сожжём! — яро предложила я. К моему немалому удивлению, ректор согласно кивнул.

— Выкопаем и сожжём. Впрочем, подозреваю, что у хитроумного дельца-ядодела припасена отводка. Не уверен, что он потрошит исключительно одинокий академический экземпляр…

— Послушайте, но… но надо же что-то делать! Этот вор… вы же понимаете, что украдено было именно то, что нужно для изготовления рицинида?!

— Понимаю. И почти уверен, что тот, кто торгует ядом, и этот самый воришка — разные люди, а это значит, что в ближайшее время мы получим свежий труп, у которого при жизни были признаки простуды.

Я открыла рот, чтобы спросить — и закрыла.

— Именно, лада. У нашего главного вора появился неумелый подражатель, и нет гарантии, что он сделает всё правильно.

— Но что…

— Что мы можем сделать? Не знаю. Провести тотальный досмотр всех в Академии на предмет признаков заболевания… это займёт время и вызовет массу лишних вопросов. Кроме того, мало что даст.

— А если усилия подражателя увенчаются успехом? Если он сам выживет, изготовит яд и убьёт кого-нибудь?

Миар ничего не ответил. И рук не убирал.

— Я спросила, не подходил ли к нему кто-нибудь с подобными вопросами — верлад Грам ответил отрицательно, но потом признался, что ещё до гибели своей внучки читал небольшой курс по ядам в Южной Академии, на факультете Ветров и Пыли. Выходит, лет двенадцать назад — точно он и сам не помнит.

— Я проверю, — Миар выдохнул. — Попробую добыть списки слушателей. Двенадцать лет… значит, не студент.

— Или родственник кого-то из студентов.

Я зевнула. Оставшиеся силы покидали меня стремительно, как крысы — тонущий корабль. Вероятно, нестандартное применение дара было тому причиной.

— Грам советовал мне держаться от вас подальше, — сонно пробормотала я, прижимаясь щекой к груди ректора. — Мрак… какое свинство, что мы так близко и наедине, а у меня совершенно нет сил!

— И он прав. Тебе нужно поспать, Ари. Спасибо тебе, девочка. За всё. Нужно поспать, иначе…

— Но я не хочу! — возразила я, совершенно искренне. Спать не хотелось, хотелось целоваться, стянуть с него рубашку, обнять. Может быть, ещё немного поболтать обо всём, построить версии… Помечтать о том, что никогда с нами не случится.

А потом опять целоваться и трогать друг друга. Везде. Дорога долгая, можно успеть так много!

Я и сама не заметила, как наваливашаяся откуда-то сверху тяжёлая убаюкивающая темнота сморила меня, заставила забыть обо всём. А когда открыла глаза, экипаж стоял у ворот ЗАЗЯЗ, и ректора внутри уже не было.