Миссия: соблазнить ректора

Глава 40

— Дайхр, ну что ты творишь? — голос Миара, казалось, настиг меня из какого-то смазанного неявного сна. Мне не хотелось просыпаться, хотелось спать, завернувшись в два, нет, лучше три одеяла, давишние переживания выжали из меня последние соки. Казните, сажайте в подземелья, скормите крысакам — только оставьте в покое на пару часиков!

— Да кто такой Дайхр? — сонно пробормотала я. — Я его не знаю…

— Не важно. Зачем ты залезла в мою постель, это моя постель, здесь сплю я и только я! Ари, немедленно вспомни о приличиях и иди к себе!

— Сами вспоминайте о своих приличиях и немедленно прекращайте мне так навязчиво сниться. Сноб, — я попыталась напрячь голову и вспомнить ещё какие-нибудь обидные прозвища, более подходящие случаю, но почему-то ничего вспомнить не удавалось. — Этот, как его… мутант. Нет, не то… Клоп. Жлоб. Остолоп. Филантроп! У-у-у…

…Я моргнула и потянулась, и тут же поняла, что что-то не так.

Всё не так!

Было темно, но даже без света очевидно, что я в чужой комнате и не одна. Моя постель не была такой широкой, такой… шёлковой, и никогда, если не считать самого раннего детства, никто её со мной не делил!

— Дайхр, ты ещё и лягаешься! — снова раздался голос, не узнать который я никак не могла. — И храпишь!

Я задергалась, пытаясь сесть, и запуталась в простыне, которой была укрыта.

— Эй. Где я? Где вы?! Почему мы спим в одной постели?!

— Что касается меня, то я мирно пришёл к себе, это моя комната и постель тоже моя. А вот ты нагло впихнулась сюда, как кошка. Странно, что не потребовала ужина. Всегда поражался женщинам!

Выходит, я, уставшая настолько, что вела себя как пьяная, потащилась почему-то не в свою комнату, а в комнату ректора. Закрытая дверь, естественно, не оказалась помехой. Какой кошмар! Плюхнулась на чужую кровать прямо в своём праздничном платье. А если мы… а я совершенно к этому не готова и ничего не помню!

Впрочем, надо полагать, если бы мы переспали, то Миар бы уже обнаружил подставу и не говорил со мной так спокойно и нравоучительно. Так что — без паники, войска отступают, но это стратегическое отступление, держим лицо, стоим за честь страны и всё такое.

— Спасибо, что приютили, — я попыталась выпутаться. — И… м-м-м… простите за вторжение. Сама не понимаю, что со мной вчера произошло, и почему я так… м-м-м… дезориентировалась.

Нежнее надо, я же вроде как хочу с ним закрутить… я же вроде как опытная особа, не отягощённая моральными принципами и воспитанием. Надо напоминать себе об этом почаще. А он-то хорош! Лежит рядом, совершенно равнодушный к наличию в своей постели молодой и доступной девушки! Нет, всё-таки слухи о мужской озабоченности любовными утехами явно преувеличены.

— Ну, я пойду…

— Вот так вот прямо и пойдёшь? — отозвался из темноты Миар и внезапно коснулся моего плеча, придерживая, — я замерла, хотя прикосновение было более чем невинным. — Неужто в тебе некстати проснулась скромность, стыдливость и прочие девичьи рудименты, адептка Эрой? Не верю. То, чего нет, из ничего не появится!

— Нет, мне хочется в туалет! — разозлилась я. — И вовсе я не храплю!

— Ещё как храпишь. Ну, ладно, ладно. Сопишь. По-своему очаровательно, но слышно на всю комнату.

— Так это ваша вина, верлад. Рядом с другими мужчинами хочется не сопеть, а стонать.

Кажется, темнота обиделась, во всяком случае, замолчала на время.

— Туалет вон там. Ах, да, ты же и сама знаешь. Иди, не сдерживай порывы молодой души, — язвительно сказал он. — И давай побыстрее. Понимаю, тебе не в новинку просыпаться в чужой постели, но я-то хочу выспаться.

Свет вспыхнул, и в этом нежно-розовом свечении я увидела невозмутимо лежащего на половине постели Миара, кажется, полностью одетого в какой-то вполне целомудренный домашний костюм. Выглядел он неплохо — в отличие от встрёпанной меня.

В туалет я сходила просто из вредности. Посмотрела на себя в зеркало, выдохнула. Два часа ночи — как мило, что он поставил в уборной часы. И да, платье действительно слегка помялось, не критично, но обидно.

Всё шло не так и не туда. Срок, оговорённый Эстеем, неумолимо двигался к концу. А Миар Лестарис… Представляю, в какой ярости он бы был. Может, оно и к лучшему? Я не хочу его обманывать. И мы совсем друг другу не подходим и не нравимся.

Нет, не так. Я ему не нравлюсь.

— Пожалуй, вы правы, — я решительно закрыла за собой дверь уборной. — Идти сейчас к себе, в темноте — глупая затея. Разбужу соседа, испорчу ему сон, а он ни в чём не виноват, он не вы, его мне жалко. Да и кровать у вас лучше моей. Просторнее. Бельё дороже и шелковистее. Уйду-ка я утром. Если буду сопеть слишком громко — щёлкните меня по носу. Надеюсь, ваша репутация не пострадает?

— Ну, что ты, — неожиданно тихо отозвался Миар. — Она регулярно страдает как раз потому, что из моей спальни слишком редко выпархивают юные легкодоступные и безнравственные красотки. Меня так, чего доброго, стариком сочтут.

Всё же слышать это было неприятно.

— Давно хотела вам сказать, пора нам прекращать все эти обжимания. Во всяком случае, я с ними заканчиваю, чего и вам желаю. Многие начинают жизнь после Громницы с чистого листа, начнём и мы.

Я расстегнула платье, оно соскользнуло к ногам. На мне остались только чулки и та самая коротенькая фиолетовая комбинация, жаль, конечно, что без пеньюара. Миар по-прежнему лежал на своей половине, не двигаясь, и молча смотрел на меня. Я опустилась на свою половину кровати, стараясь его не коснуться — свет погас, очень даже хорошо, что погас. Я не могла смотреть на него и не выдать лицом бури, поднимавшейся внутри.

— Это был вам подарок на прощание, успели полюбоваться? Хватит уже держать меня на поводке, именно это вы и делаете. Мои предыдущие отношения закончены, я свободная женщина, а вам я никогда не достанусь, подберите слюни. Упустили свой шанс, сами виноваты.

— Какие ещё слюни?!

Наугад я вытянула руку и неожиданно попала в цель. Ладонь легла на его губы, мягкие, горячие, слегка обветренные. Сухие.

— Видишь, — немного хрипло проговорил Миар, — никаких слюней, лада Эрой. Ари…

В темноте мои пальцы пробежались по его плотно сомкнутым губам, колючему подбородку. Некстати вспомнился тот наш первый поцелуй под ледяным дождём — и все остальные, что были после, я провела пальцем по нижней губе Миара, надавила и почувствовала её изнанку, мягкую, податливо-влажную.

— Уходи, — глухо сказал Миар, однако сам не двинулся с места. — Я тебя провожу. Уходи же, Ари… Обидься опять на что-нибудь и уходи. Так будет лучше.

Я продолжала касаться его лица, носа, лба, подбородка, не рискуя опустить руки ниже. «Не сейчас, не время, не так!» — пульсировало в голове, но этот голос, голос разума, оказался не решающим. Я опустилась затылком на подушку, вытянув вторую руку, обхватив его за шею и притягивая к себе. Пальцы ощущали горячую кожу шеи и контрастно шелковистые волосы. Миар навис надо мной, его руки скользнули по чулкам, и я почувствовала, как он гладит мои бёдра — голую кожу между бесстыже короткими панталонами и чулочными завязками. Губы смяли мои так, что мне стало больно, но от долгожданного ощущения ворвавшегося в рот горячего и влажного языка я задрожала, сжалась и одновременно потеряла и возможность, и желание сопротивляться.

Нельзя было показывать собственную неопытность, нельзя — эти мысли мешали, я и гнала их прочь, и цеплялась за них.

Пальцы Миара уже беззастенчиво сдвинулись полоску белья, проникая между мягких уязвимых складочек, и я вздрогнула, инстинктивно сводя колени — нет, он может понять сразу…

— Стойте! — я отодвинулась к краю, ускользая от его руки.

— Раньше надо было думать, думать и уходить, а теперь я уже и так… стою. Давно, — шепнул он мне на ухо и лизнул ушную раковину, прикусил мочку уха, от чего меня словно кольнуло внизу живота. И захотелось опять почувствовать его язык во рту и руку между ног.

— Давно?

— С первой нашей встречи, когда ты врезалась в меня, как маленький боевой кабанчик.

— Сами вы… кабанчик. Козлик безрогий… А как же коньяк? На который вы поспорили… с Кертоном…

— В бездну Кертона. В бездну коньяк. Всё будет в порядке, Ари. Всё обойдётся. Всё обойдётся…

О чём он?

У меня безбожно путались мысли, и я теряла контроль над ситуацией… нельзя было терять контроль!

— Можно мне? Я тоже хочу. Я так долго этого ждала… — шепнула я и положила руку ему на пах. Бархатные домашние штаны, я даже не уверена, было ли под ними бельё, настолько отчётливо чувствовала каждую жилку на члене, тонкая мягкая ткань совершенно ничему не препятствовала. Боже, боже, что я делаю, надо бежать, он всё поймёт, я не смогу, он вышвырнет меня отсюда…. Рука Миара опустилась на мою, удерживая, не давая её убрать, губы снова прижались к моим, он словно пришил меня к этой своей постели, и я растерялась под двойным напором — удивительно приятных, хоть и болезненных глубоких поцелуев, от которых горело лицо, и настойчивой руки, водящей моей рукой по его возбуждённой плоти.

«Ничего особенного, в этом нет совершенно ничего особенного, это просто тело, просто ему будет приятно», — убеждала я себя, теряясь в ощущениях. Миар толкнул мою руку в свои штаны, преграда ткани исчезла, я обхватила его член рукой, а он укусил меня за губу, не отводя потемневших глаз от моего лица.

Мрак, я не должна показаться неопытной, я не должна… Но когда это происходит на самом деле, не на словах — всё совсем иначе. И вот так, в постели, лёжа — тоже иначе.

Я сжала пальцы и стала водить вверх и вниз, надеясь, что не сделаю ему больно или неприятно. Его рука поглаживала мою грудь, другая расстёгивала крошечные застёжки комбинации, и вот уж в нём-то уверенности и опыта чувствовалось — хоть отбавляй. Очередная интрижка, очередная навязавшаяся девица… Одна из многих, такая, как та Акрысия из Асветона. Не первая и не последняя.

Обидно.

Как же обидно!

Я почувствовала выступившую на смутительно гладкой головке члена каплю, размазала её по горячей коже, губы ректора сомкнулись на моём соске, мягко потянули… Миару нравилось меня трогать, нравилось моё тело, я это чувствовала, ему нравилось быть со мной, но как же мне хотелось большего! Какая же ты дура, Ари-Котари. Что тебе важнее — собственная жизнь или то, что он о тебе подумает? В любом случае, думать о тебе очень скоро он будет очень и очень плохо…

Но не сейчас.

Миар стянул с меня бельё, положил руку на второй сосок и стал поглаживать его одновременно с первым, который ласкал губами. Уверенный. Опытный. Неужели он ничего не понял? А если понял… то до финала дело не дойдёт.

И пусть.

И отлично, если так.

На ладонь брызнула тёплая жидкость, а ректор уткнулся лбом мне в грудь, тяжело дыша.

— Что за несдержанность.

— Слишком долго… сдерживался. То есть, воздерживался.

— Мерзавец развратный. Сколько женщин у вас было, верлад Миар? — прошептала я. — Ненавижу их всех.

Мрак, я не вру ему сейчас.

Ненавижу.

— Вероятно, побольше, чем у вас мужчин, лада Ари, — он почти лёг на меня, продолжая целовать грудь и ласкать между ног, и я не могла протестовать, кожа горела, а тело выгибалось ему навстречу. — Надеюсь на это… Но я их тоже ненавижу.

Да уж, однозначно больше.

— Таких, как вы, не было ни одного.

— Ты нагло врёшь … и льстишь, маленькая, сладкая, испорченная девчонка, — в промежутках между поцелуями и прикосновениями он избавил меня от чулок, однако сам так и не разделся. — Влетела в мою жизнь, как ветер в открытое окно, и всё перевернула вверх дном. И как я теперь остановлюсь? Ты не понимаешь. Я должен остановиться…

— Я не хочу, чтобы вы останавливались, — в этих моих словах тоже было слишком мало лжи, увы. Зато последующие были ложью от начала до конца. — Я принимаю противозачаточное зелье, я же говорила.

— Неважно.

— Я выпила его перед тем, как идти к вам. Оно сработает.

— Маленькая хитрюга. Ты все специально подстроила?

— Предусмотрительная, — боги, что я несу! — Я постоянно себе представляю вас. Нас. В одной постели. На столе. У стены. Везде. Постоянно. Как вы делаете со мной всё это. Снова и снова. С самого первого дня.

То, что мне говорил Эстей, то, чему он меня учил, сливалось с тем, что я чувствовала. Я не врала.

Запрокинула голову, выгибаясь к Миару, его рукам, его губам.

— Ари…

Я чувствовала его. Грудь, твердый живот, член, упирающийся в низ моего живота.

— Ари, нам на самом деле нельзя, ты не знаешь всего…

— Нельзя. Да, нельзя же так… Конечно. Не сегодня, — сказала я, малодушно радуясь отсрочке — и в то же время содрогаясь от разочарования. — Давайте не сегодня, а потом… Как-нибудь потом.

— Давай, давай… — отозвался он, продолжая меня целовать и ласкать.

— Но…

— Замолчи. Всё обойдётся. Всё должно обойтись.

— Вы всё время себе противоречите.

— Да. Потому что я знаю, как должен поступить. Но больше не могу.

Он чуть приподнялся, рука снова легла мне между ног, поглаживая, раздвигая колени, лаская мокрые, вот ужас-то, складочки, размазывая влагу по коже. Безумно хотелось сжать ноги, но я не должна выказывать свою неопытность! — я повторяла, как заклинание, и вместо того, чтобы сжаться, наоборот, еще шире развела колени. Пока он только поглаживал, это было действительно приятно, а я в какой-то момент я чуть было не попросила его немного ускориться. Какой стыд! Какой…

Но стоило ему попытаться протолкнуть палец внутрь, как я от неожиданности охнула, и чуть было сама не прокусила его губу.

Нельзя, чтобы он понял!

Но как же он не поймёт, неужели мужчины не чувствуют такие вещи…

Не знаю, что он там чувствовал, но головка его члена прошлась по моим губам несколько раз и, наконец, ткнулась внутрь, растягивая, распирая изнутри.

Он застонал куда-то мне в ухо, жарко зашептал что-то, я не слышала, что именно, потому что все силы направила на то, чтобы самой удержаться от жалобного стона. Мерзкая, отвратительная природа, почему она всё так устроила, почему, почему! Почему сейчас, в какой ещё суд по Этике мне потом бежать, я не хочу… Больно, а он ещё толкается, и горячо дышит мне в рот, и… опять целует, прикусывая губу. И снова толкается, так жадно, так, словно с каждым движением нарастает его удовольствие, чем быстрее, тем ему лучше. А мне… Не знаю, не понимаю.

Он увидит кровь и убьёт меня.

Ну и пусть. Лучше так, чем сдохнуть в тюрьме. Убьёт и убьёт.

— Ты плачешь? Опять? Ари…

— Неважно, — я нашла в себе силы не разрыдаться. — Мне … Мне жаль, что это ненадолго. На одну ночь. Я хочу, чтобы она была очень долгой, чтобы утро никогда не наступило, но ведь оно наступит, и всё закончится.

И это было так.

Неожиданно меня отпустило, и физически — боль больше меня не сковывала, не мешала — и морально. Слёзы продолжали заливать щёки, но, кажется, он так ничего и не понял, не захотел понять. Я обхватила его бёдра своими ногами, расслабляясь, чувствуя, как он двигается во мне, такой горячий и твёрдый, такой живой, и, опустив руку, коснулась своего живота.

Словно почувствовав перемену во мне, Миар тоже переменил позу, совсем чуть-чуть, но то ли он коснулся меня в каком-то новом месте, то ли всё дело было в моей голове, я вдруг почувствовала, что эти мерные толчки мне нравятся. Входя, он что-то задевал внутри, отчего становилось очень приятно, и потом, когда выходил, тоже. Я закусила губу, пытаясь подстроиться к нему, и начала отвечать. Миар наклонился и снова поймал мой рот своим, а ещё стал поглаживать моё самое чувствительное местечко между ног, ритмично, в такт своим толчкам.

Это… это какой-то запрещённый приём, в самом деле!

— М-м-м… — протянула я, сдавливая его внутри себя, он попытался отодвинуться, а я сжала сильнее, чувствуя, как бешено колотится сердце, и поднявшаяся внутри волна швыряет меня на берег… Миар вышел из меня резко, теперь уже струйка спермы попала на живот. Я уткнулась лбом ему в плечо.

— Не включайте свет.

— Дайхр, ты такая… тесная, — я задыхалась от вихря ощущений, от его близости, от жаркого шепота. — Ты такая… Такая… Тебе хорошо?

Такая? Хорошо ли мне? Я была вся липкая и мокрая. Грязная. Даже не хотелось думать, как это всё выглядит со стороны. Хорошо, что темно. Есть ещё несколько секунд, пока он не отправится в ванную и не обнаружит сюрприз в виде моей крови на простынях и своем теле. Он, аккуратный и правильный, непременно прямо сейчас же туда и отправится.

Вот и всё. Почти всё. Но между нами — совершенно точно всё. Так… быстро. Так мало.

Мне не хватило, чтобы понять.

Я чуть приподнялась на локтях и вдруг поняла, что Миар спит. Спит! Дышит, уткнувшись мне в плечо лбом. Может, притворяется? Я тихонько провела ладонью по его чуть влажным волосам, по лбу и вдруг почувствовала острое сочувствие и сожаление. Завтра… завтра ничего хорошего нас не ждёт. Несколько омерзительных сцен и разговоров. Обвинения, которые я, разумеется, заслужила. Не знаю, что это за артефакт, столь нужный Эстею, но тот факт, что неплохой, в сущности, человек будет расплачиваться за это всё толикой веры людям, вызывал просто физическое отторжение.

— Надо дойти до ванной, — сонно пробормотал Миар, целуя меня в плечо.

— Надо, — шепнула я. — Но у меня нет сил.

— И у меня нет. Спи, — тихо и невнятно пробормотал Миар, обнимая меня, притягивая к себе. — Спи, неугомонная сладкая девчонка, добилась своего таки, завтра… завтра обсудим, что с этим всем делать. Впрочем, теперь уже поздно. Всё обойдётся. Сначала повторим, раза два, а потом обсудим. Не вздумай шарахаться где-то там в темноте, слышишь меня? Ари… девочка моя. Спи.

Неплохой. Можно даже сказать, хороший.

Я выждала минут пятнадцать или чуть больше, пока его дыхание не выровнялось окончательно, выбралась из его рук, подняла с пола своё измятое платье и проскользнула в ванную, с ужасом ожидая, что вот сейчас он придёт вслед за мной. Никакой особенной боли не было, просто немного неприятно, и крови не так уж много… впрочем, на простынях должны остаться следы. И на его коже…

«Повторим», — сказал он. Значит, вряд ли утром есть какие-то неотложные дела. Значит…

Ему понравилось. И ему не было безразлично, понравилось ли мне.

Вымылась, оделась, посмотрела на себя в зеркало, испытывая огромное желание треснуть по нему кулаком.

Я же знала, чем это всё закончится. Я пошла на это сознательно. И у меня была более чем важная причина.

Теперь осталось довести дело до конца. Рука сама дёрнулась написать «Прости» на зеркале, но до таких пафосных бессмысленных глупостей я не опустилась. Уже выходя, бросила взгляд на полку с козочками, прихватила одну, не глядя, и пошла, сжимая туфли в одной руке, козочку в другой, босиком.

Память… оставлю себе на память. Первый мужчина. Первая близость. Воспоминания, которые могли бы стать интимными, волшебными, сладкими, а станут отвратительными и грязными, вынесенными на всеобщее обозрение, навсегда ассоциирующимися с шантажом, обманом и ложью.

«Повторим»!

Уже завтра, верлад Миар, вы поймёте, что поторопились с таким предложением. Уже завтра.