Мой грозный фитнес-босс (СИ)

Глава 12

Соня

В офисе давно стемнело. Мониторы светятся как маленькие аквариумы, в которых плавают цифры и усталость. Коллеги уже разъехались, принтер молчит, даже Таня не шуршит под столом — она первая сбежала, как только налоговая ушла.

Я одна. Я и оборотно-сальдовая.

Закрываю последний файл, чувствую, как глаза песком посыпало. День был тяжёлый: проверка, HR с её «кадровыми решениями», звонок владельца… и Кирилл, который внезапно сказал: «Ответственность на мне. Блинова остаётся».

Это «остаётся» до сих пор стоит где-то между лёгкими. Как будто меня провели по краю пропасти, показали низ и оттащили обратно.

Я выключаю компьютер, собираю вещи и понимаю, что не хочу сразу уходить. Внутри слишком много невыговоренного. И, да, если честно хочется увидеть его. Просто убедиться, что он настоящий, а не плод моей фантазии, которая решила нарисовать себе идеального начальника-защитника.

Захожу в зал за водой. Там почти пусто: уже поздний вечер, крайние тренирующиеся добивают свои подходы. Свет приглушённый, музыка тише, чем днём. Дорожки мигают цифрами.

Кирилл стоит у стойки у тренерской, просматривает какие-то листы. В спортивной футболке, без пиджака. Плечи расслаблены, но в лице всё та же концентрация.

Он поднимает глаза. Замечает меня сразу.

— Поздно, Блинова, — говорит. — Бухгалтерия спать не хочет?

— Бухгалтерия сначала чуть не лишилась работы, а потом спасала свою жопу корректировками, — вздыхаю. — Сейчас бухгалтерия хочет выкинуть мозг на помойку и съесть свой секретный эклер.

Задерживаюсь. Добавляю:

— Но сначала воды.

Иду к кулеру. Чувствую его взгляд в спину. Наливаю воду, пью, и тишина вокруг вдруг становится странно громкой.

— Как ты? — спрашивает он.

Я качаю бутылкой.

— Чуть менее дырявая, чем полчаса назад, — отвечаю. — Спасибо, что не сдали меня в расход.

— Я не благотворительная организация, — усмехается. — Я просто знаю цену хорошему специалисту и цену системным косякам.

— Это вы сейчас мне говорите или себе? — приподнимаю бровь.

Он улыбается краешком рта. Кивает в сторону дорожек:

— Пять минут лёгкой ходьбы? Разгрузить голову. Сильно напрягать не буду, обещаю.

Я смотрю на дорожку и хочу сказать «отстаньте, я уже морально устала», но вдруг понимаю: мысль пройтись не кажется адом. Впервые.

— Ладно, — сдаюсь. — Но если вы нарушите договор и добавите мне чего-то, я официально отзову записку с батончиками.

— Записка без подписи, — напоминает он.

— Вы же всё равно по камерам посмотрели, — фыркаю. — Знаю я вас.

Он не отнекивается.

— Посмотрел, — спокойно подтверждает. — Ты ужасная шпионка, если что.

Идёт рядом с дорожкой, пока я встаю. Нажимает кнопку питания, выставляет минимальную скорость.

— Пешком немного. Сердце в комфортной зоне, — произносит.

— С моей головой вряд ли будет зона комфортной, — бурчу, но начинаю шагать.

Дорожка тихо гудит, экран показывает смешные цифры: 4,5 км/ч, пульс начинает подниматься. Зал пустеет: последняя пара уходит, тренер гасит свет в дальнем углу. Остаёмся мы, дорожки и дежурный администратор где-то на ресепшене.

Кирилл встаёт на соседнюю дорожку. Тоже включает на минималку. Идём параллельными треками, как два поезда, которые пока не решили столкнутся или будут просто ехать рядом.

Пару минут молчим. Я считаю шаги, слушаю собственное дыхание. И его. На экране рядом мигает его пульс: 72. У меня: 96. Нормально.

— Почему вы так сделали? — спрашиваю. — С налоговой. Не HR-версию, а человеческую.

Он смотрит вперёд, на пустой зал.

— Потому что я ненавижу, когда людей выбрасывают ради удобства, — отвечает.

— Но это был мой косяк, — не сдаюсь.

Мне почему-то важно, чтобы он не думал, что я сама себя считаю невинной овечкой.

— Да, — кивает. — Технический, но системный был не в тебе. Я видел, сколько на тебя вешали, как мы запускали Ярославль, как ты сидела до ночи. Система была рада пользоваться твоей выносливостью. А потом очень быстро была готова слить. Вот это то, против чего я пошёл.

— Знаете, что самое забавное? — говорю наконец. — Я всю жизнь думала, что я… ну… лишняя во всех этих «идеальных мирах». В школе с очками и книжками среди блестящих девочек-красавиц. В универе с подработкой и съёмной комнатой, пока другие летали в Турцию. На прошлой работе с цифрами и ночными авралами, пока начальство бухало на корпоративах. Я была той, кто «держит», но не той, кому место в первых рядах.

Он молчит, слушает.

— И тут я прихожу к вам, — продолжаю. — В ваш стеклянный, глянцевый, идеальный фитнес-мир, где все подтянутые, красивые, знают, сколько у них процентов жира и куда они завтра летят. И думаю: ну всё, Соня, здесь тебя точно только потерпят. В лучшем случае. Максимум не выгонят.

Вздыхаю, смотрю на свои кеды.

— Я не создана для вашего идеального мира, Кирилл. Правда. Я человек, который зажирает стресс, ругается на отчёты, ошибается. В моей вселенной всё шумно, криво и хаотично.

Улыбаюсь криво:

— А у вас всё ровно, дисциплина, гантели и эмоции по графику. Ваша броня бы у меня с первого дня треснула.

Он какое-то время идёт молча. Потом говорит:

— Ты правда думаешь, что у меня всё ровно?

— Снаружи да, — пожимаю плечами. — Я вижу мужчину, который контролирует всё: зал, людей, свой пульс, свои реакции. И даже когда у него в голове пожар, максимум, что выдаёт лицо, — чуть более жёсткую линию челюсти.

Он усмехается. Смотрит на свой экран, где мигает пульс: 78.

— Хороший комплимент, — тихо. — Но ты вчера слышала, как это «ровно» строилось.

Мы оба знаем, о чём он.

— Я построил себе идеальный мир только потому, что прежний развалился, — продолжает. — «Никаких лишних людей внутрь. Никаких эмоций, которые мешают работать». Удобно. До какого-то момента.

— До появления «рыхлой бухгалтерши» с пончиками? — подкидываю.

Он поворачивает голову, смотрит на меня.

— Не называй себя так больше, — говорит. — Никогда.

Я пожимаю плечами:

— Это не я. Так про меня пошутили в комментариях под видео.

— Идиоты, — отрезает. — Ты человек, который пришёл в чужой мир и не стал притворяться. Ты хаос, который оказался нужнее, чем идеальная картинка.

Я спотыкаюсь на дорожке, дыхание сбивается.

— Хаос, да? — усмехаюсь. — Звучит как диагноз.

— Звучит как то, чего мне не хватало, — спокойно. — Я слишком долго жил в режиме «стерильная дисциплина». Ты пришла со своими пончиками, нарезкой, багнутыми шаблонами, записками под мышкой и внезапно здесь стало… живее.

Дорожка подо мной тихо жужжит. Сердцебиение на экране — 108. Я смотрю на цифру и думаю, что это не только от ходьбы.

— Но вы же говорили… — начинаю, — что я проблема. Опасность. Рабочие отношения, всё такое.

Он нажимает кнопку «стоп» на своей дорожке. Я автоматически тоже.

— Я говорил, что проблема во мне, — поправляет. — В том, что я не умею нормально пускать людей внутрь своей системы. И что ты… — он делает шаг ближе, — оказалась единственной за последние годы, кого мне хочется подпустить к себе.

Смотрит прямо:

— И да, это меня пугает.

Я сглатываю. Пальцы на поручне вспотели.

— Меня тоже, — честно говорю. — Потому что я не хочу быть очередной «историей из зала», которую потом обсуждают на кухне. Не хочу потерять работу. И… Не хочу потерять себя, если всё пойдёт по жопе.

Уголок его губ дёргается на слове «жопа».

— Знаешь, в чём разница между нами и тем, что было у меня тогда? — тихо спрашивает. — Тогда никто ни с кем не говорил честно. Все делали вид, что «всё нормально», а потом просто правда всплыла.

Он подходит ближе. Теперь между нами меньше шага. Я чувствую тепло его тела через воздух. Он тянется руками, кладет их на поручень по обе стороны от меня.

— Соня, — говорит низко. — Я всё ещё думаю, что отношения на работе плохая идея. Что это риск для тебя, для меня, для клуба. Но вспоминаю все моменты, что были между нами и...

Он наклоняется чуть ближе.

— Я хочу тебя, — выдыхает. — Не как тренер, не как начальник. Как мужчина. И если мы сейчас в это идём — это будет наш общий выбор. Не «я тебя втянул», не «ты меня соблазнила».

Сердце на экране взлетает до 120. И да, плевать уже, тренер или начальник. Я чувствую, как внутри щёлкает решение.

— Я тоже хочу, — говорю, но голос выходит сиплый. — Уже какое-то время.

Улыбаюсь криво:

— Даже когда вы меня по запястью резинкой стеганули.

Он хмыкает. Мы стоим близко. Никто не падает, никто никого не ловит, но ощущение падения всё равно есть. Смотрит на меня так, что земля уходит из-под ног куда быстрее, чем это ощущалось в самолёте. Кирилл отстраняется ровно настолько, чтобы дать мне сделать шаг с дорожки и протягивает руку.

— Пошли, — говорит. — Я отвезу тебя домой.

В машине странно спокойно. Город за окном мигает окнами, реклама клубов, шавермы, салонов красоты. В салоне пахнет его ароматом и чем-то ещё может, моим кондиционером для волос или гелем для душа.

— Хочешь музыку? — спрашивает он.

— А вы под что ездить любите? — интересуюсь.

— Обычно под тишину, — отвечает. — После дня музыки в зале мозгу нужно выдохнуть.

— Тогда оставим тишину, — решаю.

У подъезда притормаживает. Мой дом обычная панелька, никаких тебе премиальных фасадов. Я заранее чувствую, как внутри поднимается волнa: «Сейчас он подумает: “живёт как студентка”».

Глушит мотор. Поворачивается ко мне.

Делаю вдох. Смотрю на своё окно, на подъезд, на него.

— Может, — говорю. — Зайдете в гости попить чаю? Я купила вкусный зефир, он вроде полезный.

— Не откажусь, — говорит.

Моя квартира внезапно кажется мне выставкой «Как живёт бухгалтер без социальных сетей»: пара кружек в раковине, плед на диване, ноут на столе, носки, сваленные в одном углу. Ничего криминального, но до глянцевых интерьеров как до Луны.

— Простите за бардак, — мямлю, разуваясь. — Я обычно… как-то… не жду важных гостей.

— Здесь живёт человек, — спокойно отвечает он, оглядываясь. — Уже лучше, чем в шоу-руме.

Сердце делает сальто. Он снимает ботинки, пиджак, остаётся в рубашке. Я отчаянно ищу глазами что-то, что поможет разрядить обстановку.

— Чай? — предлагаю.

— Воды, — улыбается. — И можно черный чай потом. Зефир вечером плохая идея.

Наливаю воду. Стаканы звякают в руках. Он берёт свой, делает глоток. Потом ставит на стол, смотрит на меня.

— Соня, — произносит.

Подходит ко мне, одной рукой берёт мой стакан, ставит рядом. Второй касается моей щеки. Большой палец проводит по линии скулы, медленно.

Я замираю. Поцелуй в этот раз другой. Не как в коридоре отеля, где всё было скомкано, на адреналине. Сейчас плавнее, глубже. Он не нападает, а пробует, словно даёт мне время.

Отвечаю уже без сомнений. С руками, которые сами находят дорогу к его шее, к волосам на затылке. Он тянет меня ближе, и вдруг все мои комплексы про «фигуру» отваливаются сами.

Его ладони на моей спине держат крепко, как в зале, но двигаются мягче. Я чувствую себя женщиной, которую хотят тут, сейчас, со всеми её недостатками.

Мы как-то сами оказываемся ближе к спальне. По дороге он чуть задевает рукой стол, мой ноут смещается, пара бумаг падает на пол.

В спальне полумрак. Я успела только сдёрнуть покрывало, прежде чем он снова притягивает меня.

Рубашка расстёгивается медленно, одна пуговица заедает, он мне помогает и рубашка летит на стул. Его взгляд, когда я остаюсь в одном белье, такой, что мне вдруг становится всё равно, что у меня нет идеального тела.

— Красивая, — говорит он просто.

Я улыбаюсь сначала слегка, будто не до конца верю, потом шире, чувствуя, что он не врет. Он тянется к моему плечу, целует его так нежно, что мурашки идут от самой ключицы до бёдер. Воздух между нами дрожит, как натянутая струна.

Пальцы осторожно касаются моей талии, двигаются вдоль позвоночника, не спеша, будто запоминают каждую линию.

Мир сужается до нас двоих, до его руки, скользящей вдоль моей талии, до того, как его пальцы касаются внутренней стороны моего запястья легко, но так точно, будто знал, что именно там я становлюсь податливой.

Поцелуй как ток. Не торопливый и не нежный. Уверенный. Я тону в нём, растворяюсь. У меня нет больше мыслей только ощущения. Его ладонь скользит вверх по моей спине, встречая кожу под лямкой бюстгальтера, а я инстинктивно выгибаюсь, будто даю добро.

Я не могу остановиться ни в движении, ни в этом чувстве. Хочу всё сразу. Хочу его дыхание на своей шее, хочу услышать, как меняется его голос, когда я впиваюсь зубами в его плечо, хочу, чтобы его руки были везде, чтобы выжгли на мне каждую секунду этой ночи.

Он сминает простыню рядом с моим бедром, когда тянет меня к себе. Его тело горячее, сильное, и я ловлю себя на том, что хочу, чтобы он не сдерживался. Хочу это ощущение, когда мужчина, привыкший всё контролировать, вдруг теряет это.

Он дразнит меня губами, языком, дыханием. Он будто бы даёт, а потом отступает, оставляя меня голодной, и этот голод начинает жить во мне, растёт, вырывается наружу — в стоне, в том, как я выгибаюсь, хватаю его за волосы, царапаю ногтями грудь.

Движения становятся быстрее. Мягче и в то же время острее. Как будто всё внутри меня перешло в режим полной чувствительности — каждое касание, каждый выдох, каждое дрожание воздуха между нашими телами. Я чувствую, как он меня читает, слышит каждый мой шорох, каждый стон, как будто мы движемся в одном ритме, в унисон, сливаясь до полного забвения.

Где-то позже время перестаёт существовать. Есть только это: тепло, чуть дрожащие мышцы, сердце, которое бьётся так громко, что кажется услышит весь дом.

Когда всё заканчивается, я лежу, уткнувшись носом ему в ключицу, и слышу его пульс. Мне спокойно. Странно спокойно.

— Кажется, я официально изменила статус «просто тренировка», — бормочу в темноту.

Он хмыкает, проводя ладонью по моим волосам.

— Ты никогда ей не была, — отвечает. — Ты была стихийным бедствием.

— Ещё одно слово «хаос» и я укушу, — предупреждаю сонно.

— Хаос, — шепчет он у самого уха.

Я лениво кусаю его плечо. Он смеётся.

Мы остаёмся лежать обнажённые, сбившиеся с дыхания, в полуразвалившейся постели, среди смятых простыней и падающего с тумбочки телефона.

— Этот зефир… — хрипло говорит он, — всё-таки был хорошей идеей.

***

Просыпаюсь от того, что в комнате светло. Солнце пробивается сквозь шторы. На тумбочке его часы, мой телефон, стакан с недопитой водой. Рядом — тепло.

Он лежит на боку, чуть отвернувшись, дышит ровно. Волосы взлохмачены, на щеке отпечаток подушки. Без "бронежилета" он выглядит моложе, почти мальчишкой. Мне хочется потрогать его ресницы, но я боюсь разбудить.

Внутри странное чувство: смесь лёгкой паники и… счастья. Я тянусь к телефону, проверяю время — девять с хвостиком. Внезапно осознаю:

— Боже, мы проспали весь «идеальный утренний кардио-план», — шепчу себе. — И мне не стыдно.

И в этот момент на тумбочке вибрирует его телефон.

Экран вспыхивает. Имя высвечивается крупно, чётко. Я не подглядываю специально он просто повернут ко мне экраном.

«Алина».

Телефон продолжает вибрировать. Кирилл шевелится, морщит лоб, тянется к тумбочке вслепую. Берёт трубку, хрипло:

— Алло…

Я слышу только его сторону, но по тому, как у него меняется лицо, мне и не нужно второго канала.

Пауза.

Он садится на кровати, прикрывает рот ладонью, зевнув, бросает быстрый взгляд на меня. Я делаю вид, что смотрю в окно и меня не интересует его разговор.

— Сейчас не очень удобно, — говорит он тихо. — Я… дома.

Ещё пауза.

Голос на том конце я не слышу четко, но слова доносятся отдельными островками:

— …нам надо снова поговорить…

— …это важно…

— …твоя работа…

— …я не отстану, пока не поговорим…

Кирилл выдыхает. Сжимает телефон сильнее.

— Алина, — наконец произносит. — Не лучший момент.

Пауза.

— Хорошо. Я подумаю.

Пауза.

— Нет, я не один.