Кирилл
Ночь в клубе — странная штука. Днём здесь шум, музыка, шаги, гантели, люди, которые хотят себя изменить. Ночью — только отражения. И ты.
Я выключил половину света. Оставил пару линий прожекторов над зеркальной стеной: этого достаточно, чтобы видеть зал, но не слишком ясно — себя.
Дорожки стоят чёрными силуэтами. Штанги аккуратно на стойках, гантели по номерам, коврики ровно сложены. Идеальный порядок. Всё на своих местах.
Кроме меня. Я встал посреди зала. Посмотрел в зеркало. Оттуда на меня посмотрел тот самый «горячий босс» из поста городской группы: чёрная футболка, плечи, взгляд, который привык заставлять людей собираться.
Сегодня этот взгляд не работал даже на меня самого. Я прокрутил день назад, как запись с камер.
Соня с банкой варенья. Соня, которую в холле окружают люди, смеются, мажут блины вишней, а внутри у неё явно не праздник. Соня, которая смотрит на телефон, на эту долбаную фотографию. Соня, которая слушает меня в коридоре и выдыхает: «Предлагаешь не верить собственным глазам?»
И потом разворачивается и уходит. Не устраивая сцен, не крича. Просто… уходит. Это почему-то больнее любого скандала. Я сел на скамью у стойки со штангой. Локти на колени, ладони сцеплены.
«Накосорезил», — констатировал внутренний голос, тот, который всегда был самым строгим. — «Причём предсказуемо. Ты сам себе всё расписал, а потом сделал наоборот».
Да. Я знал, что очередная встреча с Алиной плохая идея. С первой секунды. Знал, как это может выглядеть со стороны. Знал, что сейчас у меня не просто «команда», а конкретный человек, которому я только-только начал показывать, что за маской «управляющего» живой мужик.
И всё равно пошёл. Потому что… хотелось «расставить точки». Как будто я не взрослый мужик тридцати двух лет, а подросток, который не может не ответить на «давай поговорим».
— Отлично, — сказал я в пустой зал. — Браво, Лавров. Управлять сетью клубов можешь, а своей жизнью — хер.
Эхо мягко прокатилось по залу. Гантели не возражали.
Я вспомнил её лицо тем утром, когда мы ещё были там, у неё в квартире. Спокойный вопрос: «Ты собираешься с ней встретиться?» и моё честное «я не знаю».
И её: «Если решишь туда, я вылезу отсюда. Без сцен».
Она меня предупредила. Прямо. Я всё равно шагнул туда и теперь удивляюсь, что она уходит.
Я встал, пошёл к зеркалу ближе. Отражение увеличилось, стало навязчивым.
— Ты хотел быть честным, — сказал себе. — А в итоге выглядит, как всегда: «там сказал одно, здесь сделал другое, а потом оправдываешься “это не то, что ты думаешь”».
Я много лет гордился дисциплиной. Она вытащила меня из развода, когда проще всего было уйти в запой, позволила построить карьеру, когда хотелось трижды хлопнуть дверью, помогла, когда бывшая вынесла всё из квартиры и оставила мне разве что гантели и зубную щётку.
«Держи себя в руках» — это была моя личная мантра.
А сейчас я стоял в пустом зале и понимал неприятное: я могу держать себя в руках в плане режима, тренировок, бизнеса… Но как только дело касается людей, которые заходят мне под кожу, дисциплина превращается в красивую вывеску.
Я хотел вернуться к привычной схеме: «есть работа, есть правила, есть дистанция». Соня в эту схему не вписалась. Слишком живая, слишком… неуправляемая.
И вместо того, чтобы признать: «да, меня тянет, да, мне страшно, да, я могу напортачить», я геройски пошёл на встречу с тем человеком, который однажды уже разворотил мне жизнь. И получил фотку плюс пост в городском канале. И Соню, смотрящую на меня, как на очередного мужика, который говорит одно, а делает другое.
— Ты на чьей, вообще, стороне, Кирилл? — спросил я отражение. — На своей? На её? На дисциплины? Или всё ещё на той, старой, где ты всем должен, кроме себя?
Отражение молчало. У него, как обычно, был хороший пресс и херовая эмоциональная грамотность.
Я опёрся ладонями о холодный металл стойки.
Если честно, в этот момент было желание сделать то, что я умел лучше всего: убить себя тренировкой.
Повесить на штангу побольше, делать подходы, пока руки не откажут, забраться на дорожку и бежать, пока не вырубится мозг.
Но это — та же маскировка. Как Алина со своим «секс был заебись, помнишь?» — только для эмоций. Убедить себя, что если болят мышцы, то душа — в порядке.
— Не катит, — сказал себе. — В этот раз не катит.
Сел на пол спиной к зеркалу. Снизу всё выглядит иначе: мир вдруг становится большим, а ты — просто человек, а не «управляющий».
Мысли вернулись к Сонe.
К её записке: «Стены защищают, но мешают дышать», к тому, как она взяла на себя удар проверки и не развалилась, как смотрела на меня после налоговой, её простому «я хочу тебя».
И к сегодняшнему: «Я слишком долго жила в реальности, где мне говорили: “ты всё неправильно поняла”. Больше не хочу.»
Она права. Я ненавижу, когда мне говорят, что я «неправильно понял», если факт налицо. И теперь сам оказался в этой роли.
Я перебирал варианты, как это исправить.
Поговорить ещё раз. По-честному. Без оправданий. Объяснить, что встреча с Алиной — действительно не попытка «вернуться», а скорее последняя точка.
Доказать делом, что её не обманываю. Не словами, а шагами: реально отрезать Алину от любых дел с «Pulse» и со мной.
Дать ей время и не тащить за собой, пока она разбирается внутри.
Проблема в том, что идей, как сделать так, чтобы ей не было больно, не было. Потому что, как ни крути, я уже вмазал.
— Впервые, да? — спросил себя. — Когда твоё «правильное» решение оборачивается тем, что другому больно.
Конечно, не впервые. Просто раньше это были клиенты, которые не доходили до результата. Тренеры, которые срывались и уходили. Но никогда человек, которого я пускал к себе ближе всех за последние годы.
В голове всплыло, как она стояла с этой банкой варенья и пыталась веселить весь клуб, пока сама пошла трещинами.
— Молодец, Соня, — пробормотал. — Ты свои методы хотя бы не прячешь.
Я поднялся, прошёлся по залу.
Дорожки. Велотренажёры. Кроссоверы. Места, где мы с ней ругались, смеялись, где она падала мне в руки, где стеганула меня резинкой и потом краснела.
Я вдруг увидел «Pulse» её глазами.
Не как систему, где всё выстроено идеально. А как место, где «идеал» иногда превращался в дубину:
— «Ты плохая реклама клуба»
— «Сахар — в чёрный список»
— «Сотрудник должен выглядеть вот так, иначе…»
Я вспомнил, как легко мы говорили про «образ бренда», «команду как витрину». Как девчонки-тренеры переглядывались, когда HR вбрасывала фразы вроде «ты же лицо клуба, тебе бы скинуть пару килограммов».
Как Соня в бухе сидела и жевала свою колбасу, а я влетел с фразы «ты плохая реклама». Тогда это казалось оправданным. Мы — фитнес. Мы продаём здоровье, вид, стиль. Все должны соответствовать.
Сейчас, после всего, что было, я смотрел на этот зал и понимал:
часть моего «бронежилета» не только про то, чтобы не подпускать людей. Это ещё и про то, что я, сам того не замечая, иногда был такой же, как те, кого ненавижу: навешивал стыд за тело, за еду, за слабость.
А Соня пришла и просто сказала:
«У меня ПМС, я хочу пончик, я боюсь самолёта, я ошиблась в отчёте, но я всё равно буду делать свою работу».
И вместо того, чтобы выкинуть её за это, я впервые начал… уважать.
Может, дело не только во мне и в Алине. Может, хоть раз я могу сделать что-то, что будет не только попыткой спасти отношения, но и реально изменить правила игры, в которые сам всех загнал.
Дисциплина — это хорошо. Но то, во что мы её у себя иногда превращаем — это маленький ад из стыда, чёрных списков сахара и попыток быть идеальными.
— Ты всё равно не сможешь ей доказать, что не врёшь, — сказал себе. — Но, может, ты хотя бы сделаешь так, чтобы ей и другим здесь было дышать легче.
Я пошёл в кабинет. Открыл ноут. Открыл пустой документ.
Пальцы висели над клавиатурой пару секунд, потом начали печатать.
«ЗОЖ без стыда. Внутренний меморандум “Pulse”»
Я стал писать, исходя не из маркетинга, а из того, чем мы на самом деле должны быть:
— Мы — клуб, который помогает людям быть здоровее, а не ненавидеть себя.
— Сотрудники тоже люди. У них есть слабости, ПМС, усталость, ошибки.
— Мы не используем стыд как инструмент мотивации.
Ни по отношению к клиентам, ни к сотрудникам.
Пункты ложились один за другим:
Запрет на шейминг еды и внешности.
— Никаких фраз в сторону внешности
— Обсуждение тела только в контексте цели клиента/сотрудника и только по запросу.
Политика по «сахару и вредной еде».
— Не будет «чёрных списков», публичных запретов и выноса еды из рук.
— Вместо этого: обучение, варианты перекусов, кухня, где есть выбор полезного.
Отношение к ошибкам сотрудников.
— Один косяк — не повод выбрасывать человека.
— Работа с причинами, а не поиск «виновника».
Внутренний язык общения.
— HR, тренеры, управляющие обязаны отслеживать формулировки.
— Никаких «ты толстый», «ты страшная», «ты не формат». Только профессиональные, уважительные комментарии.
Границы и отношения.
— Отдельный код: как мы говорим о личном, что считаем нормой, где проходим мимо сплетен.
— Не обсуждаем личную жизнь сотрудников в корпоративных чатах и уж тем более не подливаем масла в огонь публичных сплетен.
Я остановился. Прочитал.
На экране простыня текста. Это не решит всё. Не склеит за меня то, что я сам сломал в отношениях с Соней.
Но это первый шаг. Не «сделать вид, что мы всегда были такими», а признать: да, мы перебарщивали. Да, я сам был тем, кто начинал с крайностей.
Пора это отменять.
Я дописал внизу:
«Фокус “Pulse” — не идеальные тела, а живые люди, которые меняются без унижения. Стыд — плохой тренер.»
Откинулся в кресле, посмотрел на строчку. Впервые за день внутри стало… не легче, но яснее.
— Ладно, — сказал вслух. — Начнём хотя бы с этого.
Сохранил документ, отправил владельцу с пометкой: «Предлагаю к утверждению. Готов обсудить и отстоять».
Потом нажал кнопку печати. Лист выехал из принтера. Белый, тёплый.
Я взял ручку. Ни с кем не согласовав, просто поставил свою подпись снизу.
Кирилл Лавров, управляющий сети «Pulse».
В этот момент я был честен хотя бы перед собой:
если я уже однажды сделал из ЗОЖ культ, значит, мне и его перерождать.
Лист лёг на стол, рядом с мышкой и стикером: «Стены защищают, но мешают дышать».
И я вдруг понял:
я не знаю, вернётся ли Соня ко мне как женщина.
Но я точно знаю, что она уже изменила то, как я вижу этот клуб, себя и то, что мы тут делаем.
Дальше будет сложно. И с владельцами, и с тренерами, и с теми, кто любит «жёсткий стиль».