Соня
Утро началось с того, что офис шептался.
Не работал, а именно шептался. Бухгалтерия — это вообще место, где любое новостное говно сначала аккуратно прожёвывают, а потом уже заносят в систему. Но сегодня даже цифры как будто притихли.
Я зашла, поставила кружку на стол, включила комп, и вместо привычного «Доброе утро» услышала от Тани:
— Ты письмо видела?
— Какое на этот раз? — зевнула. — «Вы уволены»?
— Почту открой, — мрачно сказала Таня, и мне уже не понравилось, как она это произнесла.
Открыла. Внутренний корпоративный ящик светился жирной строчкой:
Тема: Общее собрание персонала. Обязательно для всех. Отправитель: Елена, HR. Время: Сегодня, 18:00. Зал №1.
Ну, отлично. Жить стало веселей.
— Хорошие новости тают, как мои надежды, — проворчала я, отпивая кофе. — Звучит как «публичная казнь».
Таня уже успела сделать круг по отделу слухов:
— HR в бешенстве, — сообщила шёпотом. — Говорят, она в кабинете реально швыряла папкой. И это ещё до того, как начались разговоры про «новую политику компании».
— Нормально, — вздохнула я.
Коллеги вели себя так, будто вокруг меня образовался вакуум. К столу подходили, но как-то… аккуратно. Рита из ресепа прислала в личку мем: кот, который сидит в огне, с подписью «Я в Pulse сегодня». Я поставила сердечко, но внутри горело не хуже.
Сообщения в чате «Pulse Staff» тоже были показательные:
ТРЕНЕР_№1: Ну всё, Лавров вернулся к бывшей, зато теперь добрый, вот и меморандум придумал.
АДМИН_№2: HR говорит, что она такого самоуправства ещё не видела.
АРТЁМ: Если кого расстреливать начнут, моргните, я уйду покурить.
Я ловила обрывки фраз по коридору:
— …сначала в соцсетях своих, теперь тут перевернул всё… — …это он под неё всё прогибает, сто процентов… — …ну вернулся к бабе, и хрен бы с ним, но при чём тут мы?…
Я сама не знала, чего больше хочу от этого собрания.
К шести вечера зал №1 выглядел как школьный актовый, в который запихнули фитоняшек и людей в кардиганах.
Тренеры в фирменных футболках и лосинах стояли плотной группой у стены. Администраторы в рубашках, девочки с ресепа — кто с блокнотом, кто с кофе. Наш бух-угол отдельно: мы всегда держимся ближе к выходу, на случай, если кто-то вспомнит про «сокращение штата».
Даже техника притащили: два перца в чёрных футболках с ключами и отвёртками в карманах, лица с выражением «какого чёрта я тут делаю, если ничего не сломалось».
Я стояла между Таней и Ритой. Таня — белее бумаги, Рита — нервно теребит резинку на волосах.
— Ты как? — шепнула Рита.
— Как декларация по НДС, — ответила. — Вроде существует, но лучше бы нет.
На импровизированную сцену вышла Елена, наш HR, в строгом костюме.
— Коллеги, — начала она ровным голосом. — Спасибо, что задержались. Сегодня у нас важный разговор о ценностях и культуре «Pulse». Но перед этим слово — управляющему.
И отходит в сторону. Кирилл выходит без пиджака. В чёрной футболке с логотипом клуба, в джинсах.
Я чувствую, как у меня дергается глаз. Таня шепчет:
— Если он сейчас скажет «все расслабились», я упаду в обморок.
Он проводит взглядом по залу. На секунду задерживается на нашей стороне, на мне. Я делаю вид, что рассматриваю потолочные светильники.
— Всем добрый вечер, — говорит он.
Голос привычный, спокойный, низкий.
— У нас было шумно пару недель, — продолжает. — Новостные каналы, мемы, видео — всё вместе.
Лёгкий смешок по залу.
— И я хочу начать не с цифр, не с PR, а с того, что мы провтыкали, — говорит он. — И я первый.
Зал чуть притихает.
— «Pulse» задумывался как место, где люди становятся здоровее, сильнее, увереннее, — он ходит взглядом по рядам. — Но в какой-то момент, вместе с дисциплиной, у нас в систему просочился ещё один инструмент. Стыд.
— Стыд за тело, за еду, за усталость, — перечисляет он. — Мы шутили про «рыхлых», делали «чёрные списки продуктов», раздавали комментарии.
Кто-то из тренеров нервно кашляет. Девочки с ресепа переглядываются.
— И да, — добавляет он. — Я сам это делал.
На мне будто загорается прожектор.
— Когда я увидел бутерброд с колбасой у нашего бухгалтера и сказал, что она плохая реклама клуба, — произносит. — Я думал, что защищаю бренд. По факту я просто унизил человека за то, что он ест.
Зал оживляется шёпотами. Таня тихо: «Охуеть…». Рита в бок:
— Он это при всех реально сказал?
— Сама в шоке, — бурчу.
— Так вот, — говорит Кирилл. — Это была ошибка.
Пауза. Он достаёт из папки лист.
— Поэтому, — продолжает, — с сегодняшнего дня в «Pulse» начинает действовать меморандум «ЗОЖ без стыда».
Некоторые хихикают.
— Это не маркетинговая шутка, — ровно. — Это то, как мы будем работать. Коротко по пунктам.
Он зачитывает так, чтобы слышали все, и одновременно смотрит в зал.
— Первое. Запрет на шейминг внешности и еды. Никаких «ты рыхлый», «ты старая», «ты страшная для ресепа», ни в отношении клиентов, ни сотрудников.
Я краем глаза вижу, как одна из тренерш, которая любила про ресеп «нам нужны пофотогеничнее», неловко отворачивается.
— Мы можем и должны давать профессиональную обратную связь, — подчёркивает он. — Но не унижать. Разница между «у тебя лишний жир на животе» и «укрепим корпус, чтобы спина не болела» огромная. Мы тренеры, а не комментаторы с дивана в интернете.
Несколько человек в зале улыбаются. Артём поднимает руку:
— А можно фразу «ты ведёшь себя как долбоёб» заменить на «у тебя шаткая позиция»?
— Для тебя сделаем отдельное приложение к меморандуму, — не моргнув, отвечает Кирилл. Зал смеётся.
Я, если честно, удивляюсь, насколько он сегодня… живой. Чуть нервничает, чуть шутит.
— Второе, — продолжает. — Еда.
Я напрягаюсь.
— Мы не будем устраивать охоту на печеньки и пончики, не будем вырывать еду из рук у сотрудников и отправлять её в «чёрный список». Сахар не преступление.
Артём довольно громко:
— Вы слышали, господа: сахар амнистирован!
— Но, — поднимает палец Кирилл, — это не значит, что мы забиваем на питание. У нас будет общий ориентир: нормальная кухня, понятные рекомендации. Но никакой публичной порки за принёсанный бутер или конфету на ресепшене.
Рита торжественно шепчет:
— Соня, твой бутер вошёл в историю.
— Я так и знала, что моё кулинарное наследие не пропадёт, — мрачно отвечаю.
— Третье. Отношение к ошибкам сотрудников. У нас была проверка налоговой. Была ошибка в отчётах. И я знаю, что многие думали: «Ну всё, бухгалтера сейчас сольют». Официально, — продолжает он. — В этой истории ответственность лежит на мне. Я не выстроил нормально процессы с шаблонами и базами, не выбил вовремя нормальный софт. Да, технический косяк был на стороне конкретного человека. Но если мы при каждом таком случае будем выбрасывать людей, а не чинить систему мы далеко так не уедем.
Глаза сами ищут Елену. HR стоит с лёгкой деревянной улыбкой, но молчит. Либо убьёт его потом лично, либо привыкать начнёт.
— Один косяк не делает человека мусором, — заключает он. — Особенно если он до этого вытаскивал нас ночами и не сливался.
Ладно. Сдерживаю слёзы, только потому, что на мне нет водостойкой туши.
— Четвёртое. Внутренний язык, — Кирилл смотрит по рядам тренеров. — Если я ещё раз услышу, как кто-то из сотрудников говорит о клиенте или коллеге в формате «слишком жирная для тренажёра», «слишком старая для зала» и так далее мы попрощаемся.
У нескольких девушек с ресепа лица буквально светятся. И тут он добавляет:
— В связи с этим у нас первое кадровое решение.
Зал вытягивается. Это всегда звучит как «барабанную дробь... и мой валидол».
— Менеджер по бренду Сергей, — говорит ровно, — который запускал «чёрные списки», продавливал идею «только фитоняшки на ресепшене» и делал неуместные комментарии по внешности сотрудников, — больше не работает в «Pulse».
Кто-то на заднем ряду не сдержал «ебать». Девочки с ресепа переглядываются с облегчением.
Кто-то даже хлопает по-тихому.
— Вместо этого, — продолжает Кирилл, — мы запускаем программу.
Дальше он перечисляет:
— Нормальная кухня для сотрудников: микроволновка, холодильник, ячейки под хранение мелочевки. Консультации по питанию по запросу. Раз в месяц группа с приглашённым психологом от выгорания. И тренировки для персонала по желанию.
Сзади кто-то:
— Психолог в Pulse… Мда. Теперь можно будет плакать не только в туалете.
Он делает паузу, оглядывает всех.
— И последнее, — говорит. — По поводу сплетен и новостей. Ваша личная жизнь ваше дело. Но обсуждать её в рабочих чатах, при клиентах, устраивать из этого шоу нельзя.
Смотрит жёстко:
— Если кому-то не хватает сериала — включите телевизор, а не читайте новости в “Город глазами”.
— На этом официальная торжественная часть закончена, — делает вдох. — Теперь практическая.
Он поворачивается, делает знак кому-то у выхода. Дверь приоткрывается, и в зал вносят большую белую коробку.
Все тянутся шеями.
— Это что, новый тренажёр? — шипит Таня. — Или урна для уволенных?
Кирилл ставит коробку на край, снимает крышку.
Внутри ряды пончиков. Не тех, что я приносила тогда в офис жареных и сочащихся маслом. Эти аккуратные, ровные, светлые. Как булочки, только с дыркой. Сверху бело-кремовая глазурь.
— Это, — говорит Кирилл, — запечённые творожные пончики. С протеиновой глазурью.
Зал затихает, потом дружно смеётся.
Он смотрит в зал. На секунду прямо на меня. Я ощущаю, как будто он в этот момент говорит лично мне:
— Иногда нашим сотрудникам нужно не запретить сладкое, а помочь перестать себя ненавидеть за него.
— После собрания подходите, берите. — продолжает он деловым тоном и потом шутливо, — По одному. Кто попытается взять три я лично вытащу его на дорожку.
Смех, шорох, кто-то хлопает в ладоши.
Собрание заканчивается, народ начинает расползаться: кто — сразу к выходу, кто — к коробке. У пончиков тут же образуется живое кольцо.
— Соня, пойдём, — дёргает меня Рита. — Пока Артём не съел все.
— Иди, — говорю. — У меня ещё сладкое от бабушки, мне можно пропустить.
Впервые за долгое время чувствую: в этой системе, где раньше было только «надо», «должен», «соответствуй», есть место и для меня.
Когда большая часть народа рассосалась, я уже собралась тихонько унести своё трясущееся сердечко обратно в бухгалтерию, как услышала:
— Соня, останься на минуту.
Этот голос уже стал моим личным триггером. Хотя сейчас в нём не было ни приказа, ни «я начальник». Скорее — просьба.
Я вернулась. В зале остались только мы, ещё пара тренеров у двери и Артём, который прятал пончик в карман худи.
Кирилл спустился со сцены, подошёл ближе.
— Всё было очень красиво, — сказала я, опираясь бедром о стойку.
Криво усмехнулась.
— Я признал, что так больше не будет, — спокойно ответил он. — И да, Соня, это… не магия. Я знаю, что то, что я сказал сегодня, не стирает того, как тебе было хреново.
Он смотрит на меня ровно, без попытки отшутиться.
— Официальные решения не отменяют того, что я тебя задел, — продолжает. — И местами мягко говоря облажался.
— Местами? — подняла бровь. — Смело.
— Ладно, — уголок губ дёрнулся. — Местами сильно. Я пытался держать дистанцию, не влезать, не «грузить», а по факту вышло, что ты узнавала о части моей жизни из городских каналов.
— Прогресс цивилизации, — пожимаю плечами. — Теперь, чтобы узнать правду, достаточно подписаться на пару пабликов.
Повисает пауза.
— Я не прошу тебя сейчас всё простить и снова начать мне доверять, — говорит он. — Я…
Он делает вдох.
— Хочу попросить одно.
— Опять «ещё десять повторений»? — автоматически.
— Нет, — прошептал. — Один шанс. Показать тебе, как я мог бы работать с тобой как тренер. Ты уже дважды заходила в зал через меня и мою ебаную дисциплину, — продолжает. — Первый раз я сделал это криво. Второй мы оба были слишком в аффекте. Я хочу третий нормальный.
Смотрит прямо:
— Твою тренировку. Под тебя, под твой темп. Чтобы если ты потом скажешь «нет, я буду просто приходить на работу и идти домой», настаивать не буду.
У меня внутри всё делает тройной флип. С одной стороны хочется сказать: «Пошёл ты со своими шансами, ты уже всё сломал».
С другой я вспомнила, как он сегодня стоял на сцене и говорил «это была моя ошибка». И как сдвинул эти горы, что так долго строил.
— А условия? — спрашиваю. — У любой сделки есть условия.
— Условия те же, что ты озвучила, — отвечает. — Уважение и честность.
— И если ты ещё раз позволяешь своей прошлой жизни лезть ко мне через новости — я официально уволняюсь и буду искать другое место работы.
— Договор, — кивает. — Завтра. В восемь.
Я киваю в ответ. Поворачиваюсь, чтобы уйти, и уже на полдороге слышу:
— Сонь.
Оглядываюсь. Он берёт один из пончиков, подходит, протягивает мне.
— Просто чтобы ты знала, — говорит тихо. — Сладкое не преступление, но и не награда.
— Я оставлю это как доказательство, — забираю. — Если завтра ты начнёшь меня гонять, я напомню, что ты сам мне его выдал.