Написано с сожалением

Глава 12

Кейвен

Свет был тусклым, только одна лампа рядом с моей кроватью освещала спальню. Я сидел тут уже больше часа, пока Розали спала рядом со мной. Кровать у меня была двухспальная, но из-за того, как близко она спала прижавшись ко мне, мы могли бы поделить и односпальную. Я мысленно перебирал в памяти прошедший день, и одержимо рассматривал в телефоне сделанные мной фотографии Хэдли.

Это было безумие.

После всех тех лет, когда мы гадали, куда она делась.

Все эти годы я пытался забыть ее.

Все эти годы я притворялся, что ее никогда не существовало.

Но теперь Хэдли Бэнкс на фотографиях в моем телефоне. Я увеличивал и уменьшал изображение, словно детектив в поисках улик. Только тайну того, где была Хэдли и почему она вернулась, нельзя было разгадать с помощью нескольких размытых снимков.

Перед отъездом Даг пообещал мне, что сделает все возможное, чтобы Хэдли не смогла добраться Розали. Но в глубине души я понимал, что если она будет бороться за то, чтобы участвовать в жизни моей дочери, то я ничего не смогу сделать, чтобы остановить ее. Эта мысль разъедала мою душу.

Конечно, я мог бы побороться с ней. Ни один достойный судья, не отдаст Розали незнакомой женщине. В конце концов, это я ее вырастил.

Тот, кто расцеловал все бо-бо.

Тот, кто держал ее на руках два дня подряд, когда она заболела ротавирусной инфекцией.

Тот, кого она звала, когда ей было страшно, весело или грустно.

Я был ее родителем — ее единственным родитель.

Но мне не нужно иметь юридическое образование, чтобы знать, что суды всегда отдавали предпочтение матерям.

Если Хэдли продержится достаточно долго, найдется судья, который будет рассматривать меня как просто ее отца — второсортного гражданина в родительстве.

Хэдли никогда не вносила в жизнь моей дочери ничего, кроме матки, но у нее уже было преимущество, потому что она была ее матерью — положение, которое нужно заслужить, а не назначать.

Если я не смогу остановить Хэдли до того, как она начнет действовать, однажды в недалеком будущем я потеряю свою маленькую девочку. Я чувствовал это нутром, и это чертовски пугало меня.

За свои тридцать три года я пережил такой ад, о котором многие и мечтать не могли. Но потерять ее? Этого я бы не пережил.

Я как раз приближал очередную картинку, когда в верхней части экрана появилось сообщение.

Неизвестный: Привет, это Хэдли. Есть ли у меня шанс убедить тебя поговорить со мной без копов и адвокатов?

Моя челюсть отвисла, когда адреналин зажег мое уставшее тело. Четыре долбаных года она была призраком, а потом просто, появилась в моем доме и теперь переписывается со мной, словно мы старые друзья? Как, черт возьми, она вообще узнала мой номер?

Я: Ты что, издеваешься мной?

Хэдли: Нет. Нам нужно поговорить. Я могу прийти к вам, если так будет удобнее.

Я бросил взгляд на свой телефон. Из какой психиатрической лечебницы сбежала эта сумасшедшая? Всего несколько часов назад полиция выдворила ее с моей территории, а теперь она хочет прийти ко мне? Серьезно?

Утром я первым делом попрошу Дага подать срочный запретительный судебный приказ. Эта женщина была просто помешана.

Я: И о чем, черт возьми по-твоему, мы должны говорить?

Хэдли: Нам нужно обсудить нашего четырехлетнего ребенка.

Я: К черту. Это мой ребенок. Не твой…

Хэдли: Но нам все равно нужно поговорить о ней.

Я: Тогда свяжись с моими адвокатами. У тебя было девять месяцев, пока ты была беременна, чтобы поговорить со мной. Потом еще четыре года после того, как ты отдала мою дочь проститутке. Твое время для разговора прошло. Удали мой номер и сделай нам всем одолжение — исчезни снова.

Я ждал ее сообщение затаив дыхание, пока мои легкие не начали гореть.

Хэдли: Ты прав. Я ошиблась.

Она ошиблась? Она ошиблась, черт возьми?

Ошибиться — это опоздать на ужин или запереть ключи в машине. Но то, что она сделала, даже отдаленно не относилось к разряду ошибок.

Я: Думаю, тебе нужно пройти психиатрическую экспертизу.

Хэдли: У меня она есть. Мой адвокат должен отправить его вашей юридической команде первым делом утром. Я также прошла тест ДНК, полное медицинское обследование и проверку биографии. Мне нечего скрывать, Кейвен. Я просто хочу объясниться.

Я: Извини. Но у меня нет четырех лет, чтобы тратить их на это бесполезное путешествие по дорожкам памяти.

Хэдли: Я понимаю. Ты меня ненавидишь. Я даже не могу тебя за это винить. У меня нет права ничего у тебя просить. Но если ты уделишь мне несколько минут своего времени, я объясню, что произошло той ночью, когда я сбежала из твоей квартиры, и когда я приняла решение оставить её с тобой. И самое главное, почему я отсутствовала так долго.

Я перечитал это сообщение, наверное, сотню раз. Мне не следовало этого делать. Мне следовало выключить телефон, положить его на тумбочку, проснуться на следующее утро, сменить номер и подать в суд на запрет.

Но какая-то часть меня отчаянно хотела послушать её.

Она не могла сказать ничего такого, что могло бы изменить мое мнение о ней. Но мое мнение не имело значения. Если она захотела объяснить мне, почему она украла мои вещи и бросила моего ребенка, я бы с удовольствием послушал.

И судьба тоже это послушает.

Я: Американская закусочная на углу Брод и Парк. Встретимся там через тридцать минут.

Хэдли: Спасибо.

Завтра утром, когда копы появятся у ее двери, она не будет меня благодарить. Но я все равно отпраздную эту победу.

Напечатав сообщение Алехандре, с просьбой прийти в главный дом, я выбрался из-под руки Розали и приготовился к войне.

Я увидел ее, как только открыл дверь в закусочную. Она незаметно притаилась в дальнем углу, но, как мотылек на пламя, мой взгляд мгновенно притянулся к ней. Трудно было не заметить такую женщину, как Хэдли. Каждый мужчина, вошедший в двери за те тридцать минут, что я намеренно заставлял ее ждать, несомненно, тоже обратили на нее внимание. Она была просто сногсшибательна.

К сожалению, Хэдли никогда не была никем иным, как черной вдовой, которая только и ждет, чтобы впрыснуть свой яд в мою жизнь.

Я нажал на запись на своем мобильном телефоне, когда подошел ближе, и ее изумрудно-зеленые глаза проследили за моим движением. Я чертовски ненавидел то, как облегчение отразилось на ее лицо, словно она ждала, что я не приду.

Она не заслужила ни секунды облегчения, и мне захотелось развернуться и уйти, чтобы позлить ее. Но я не оставлял свою дочь одну в постели в день ее рождения, чтобы взять кусок пирога в местной закусочной.

Мне нужны были ответы, и как бы я ни врал себе, что пришел только для того, чтобы записать ее объяснения, втайне я хотел узнать, что же такого чертовски важного произошло, что смогла уйти от собственной дочери и никогда не оглядываться назад.

— Спасибо, что пришел, — сказала она, когда я проскользнул в кабинку и занял место напротив нее.

Перед ней стояла пустая кружка из-под кофе, окруженная десятками маленьких шариков из свернутой салфетки. Если бы мне пришлось угадать, я бы рискнул сказать, что половина населения так делает, когда им скучно или они нервничают. Но видеть эти шарики перед Хэдли меня бесило до чертиков.

Потому что Розали тоже так делала.

Хэдли слабо улыбнулась мне.

— Хочешь кофе или что-нибудь еще? Я могу позвать официантку.

— Говори, — огрызнулся я. — Просто, блядь, говори. Скажи все, что, черт возьми, собиралась…

Она закрыла глаза, и вздохнула.

— Я никогда не хотела, чтобы все это произошло. Но я понимаю, что в основном это моя вина.

Я рассмеялся, опираясь локтями на стол и переплетая руки.

— Я бы настоятельно рекомендовал тебе пересмотреть свою вину, если ты хочешь, чтобы я тебя выслушал.

Ее глаза внезапно распахнулись, и ощутимая тяжесть ее взгляда заставила меня вернуться в кресло.

Глаза Хэдли были яркими, даже более яркими, чем я помнил. С такого близкого расстояния я мог разглядеть уникальный зеленый цвет с вкраплениями золотого и голубого, но что меня действительно поразило, так это буря, бушевавшая в них. Когда мне было десять лет, смерть матери изменила мою жизнь.

Несколько лет спустя, когда мне было пятнадцать, одна-единственная пуля снова изменила мою жизнь.

В двадцать девять лет пронзительный крик брошенного новорожденного ребёнка перевернул мою жизнь.

Но в тридцать три, посреди тихой закусочной, Хэдли Бэнкс изменила мою жизнь заново.

— Думаю, мы оба прекрасно знаем, кто виноват, Кейвен Лоу.

Волоски на моей шее встали дыбом, когда я втянул воздух так глубоко, что мои легкие закричали в знак протеста.

Никто не называл меня Кейвен Лоу уже восемнадцать лет. С того самого дня, когда мой брат подал ходатайство в суд, чтобы нам разрешили пользоваться девичьей фамилией матери.

Я должен был догадаться.

Это облако хаоса должно было снова найти меня.