Написано с сожалением

Глава 22

Кейвен

— Папочка, смотри! — крикнула Розали, когда я добрался до верха лестницы. Она просунула руки и ноги между дверными косяками, взбираясь на самый верх.

— Слезай оттуда, — проворчал я, приближаясь к ней.

— А ты знал, что я так могу?

Я перекинул ее через плечо и отнес в спальню.

— Я знаю, что ты только что разбила губу, и я надеюсь, что к сегодняшнему списку травм не добавится перелом ноги.

Она подпрыгнула на своей двухместной кровати, когда я осторожно переложил ее на нее.

— Хэдли ушла?

— Да. Она сказала, чтобы я передал тебе от нее «пока».

— Почему она сама мне не сказала?

Потому что она плакала, и никто из нас не хотел объяснять тебе почему. Да, и еще был тот маленький факт, что я не мог оторваться от нее и чуть не задохнулся от желания поцеловать ее в этой чертовой ванной. Поэтому, когда дверь открылась, мы оба бросились оттуда в разные стороны, как две одичавшие кошки. Ну, знаете. Как обычно.

Я присел на край ее кровати, сбив примерно двенадцать плюшевых игрушек.

— У нее… была неотложная ситуация, и ей пришлось уйти.

— Что за ситуация?

— Это связано с искусством.

— Какого рода искусство?

Я ущипнул себя за переносицу. В моей голове все еще царил беспорядок после момента с Хэдли. Я не был готов к допросу.

— Краска.

— Что случилось с ее краской?

— Ее… кошка опрокинула краску. Она попала на ковер, сработала сигнализация, и ей пришлось спешить домой, чтобы вычистить его, пока краска ее высохла. Будем надеяться, что все обойдется.

Она сузила глаза.

— У Хэдли нет кошки.

Я ткнул пальцем в ее живот.

— Ты этого не знаешь.

Она заерзала и рассмеялась.

— Знаю… У нее на них аллергия. Поэтому я никогда не заведу ни одного кота на своей ферме. Но у нее нет аллергии на лам и эму, так что я могу завести их сколько угодно.

— Что такое эму?

— Очень большая птица.

Я откинулся на спинку кровати, широко раскинув руки в знак приглашения, и она незамедлительно прижалась ко мне.

— Я думал, ты боишься птиц. Однажды ты нырнула в кишащие акулами воды, чтобы спастись от чайки на пляже.

— Акул не было, — она подняла голову, беспокойно сморщив нос. — Правда же?

— Да. Я шучу.

Она легла на спину и провела рукой по моему животу, направляясь прямо к шраму на боку.

С самого детства она была одержима двумя шрамами на моем животе. Она лежала у меня на груди или под боком, потирая пухлыми маленькими пальчиками взад-вперед по набухшей плоти.

Поначалу мне это не нравилось.

Я ненавидел эти шрамы и кошмары, которые их сопровождали.

И мне было противно, что такая чистая и хорошая девочка, как моя Розали, может даже прикоснуться к такой грязи.

Но Бог что-то делал неправильно, потому что моя малышка их обожала. Со временем я перестал ассоциировать их с тем, как я их получил, а вместо этого связывал их с совершенством и комфортом, которые я ощущал, когда она засыпала в моих объятиях, поглаживая их.

И до сих пор, четыре года спустя, неважно, была на мне рубашка или нет. Ее руки всегда были именно там.

— Ты знаешь, что у Хэдли была морская свинка, когда она была маленькой?

Я поцеловал ее в макушку.

— Правда?

— Да, ее сестра назвала его Беконом. Она думала, что это смешное имя, но я не знаю почему. Хэдли сказала, что он не ест бекон. Морская свинка — это не настоящая свинья. Ты знал об этом?

Я не успел ответить, как она уже продолжила говорить.

— Это маленький хомяк с кучей шерсти. Ну, не у всех из них много шерсти. Хэдли показала мне фотографию одного из них на своем телефоне, и у него

не было волос. Это выглядело противно. Но я сказала ей, что если она приедет ко мне на ферму, то я разрешу ей держать там морскую свинку.

— Ух ты, у тебя уже добавилось серьезное количество животных. Может, тебе стоит открыть зоопарк вместо фермы?

— В зоопарках есть змеи. Я ненавижу змей.

— Но это будет твой зоопарк, так что ты можешь завести любых животных, каких захочешь.

Она перестала тереть мой шрам и задумчиво постучала по подбородку.

— Но где тогда Хэдли будет держать свою морскую свинку? Держу пари, слоны на нее наступят.

— Ах. Отличное замечание. Может, тогда лучше придерживаться фермы.

— Да. Хорошо, — она снова принялась тереть шрам. — Папочка?

— Слушаю, детка.

— Я люблю Хэдли.

Я закрыл глаза, чувствуя, как в груди все так знакомо сжимается. Мне пришлось прогнать эмоции из горла, прежде чем я смог ответить.

— О, правда?

— Да. Хотя иногда она немного странная. Например, она сказала мне, что макает свои пирожные в заправку ранчо, а куриные наггетсы заворачивает в маринованные огурцы.

— Что? — я рассмеялся.

— Но она очень веселая и хорошо рисует. И она всегда красит ногти на ногах. Она сказала мне, что, может быть, скоро мы сможем спросить, разрешишь ли ты ей красить мои ногти, если только мы будем делать это на улице. И она сказала, чтобы я больше не позволяла Джейкобу целовать меня на площадке в школе, потому что у него могут быть сопли.

Я приподнялся, чтобы посмотреть на нее сверху вниз.

— Джейкоб поцеловал тебя?

— Да, но не волнуйся. Хэдли сделала мне прививку от соплей.

На этот раз я уже выпрямился.

— Она сделала тебе укол?

Моя девочка взяла мою руку, с серьезным выражением лица, и провела пальцами по моей ладони.

— Круг, круг, точка, точка, теперь тебе сделали прививку от соплей.

Я вздохнул с облегчением и опустился на кровать.

— Не пугай меня так…

Она на секунду замолчала.

— Хэдли сегодня была напугана.

— Да. Но сейчас с ней все в порядке.

— Что с ней случилось?

Я разрушил ее жизнь.

— Она просто не любит кровь.

У нас с Розали часто были подобные разговоры. Не обязательно о Хэдли, но, поскольку она была достаточно взрослой, чтобы вести беседы, мы ложились в ее постель и болтали о всякой ерунде. Разговор начинался с буквы «А», затем перескакивал на «Я», а потом возвращался к «Ж». Большинство наших бесед проходили зигзагом через все алфавит, прежде чем ей надоедало обниматься со своим стариком, и она уходила, чтобы поиграть. Эта беседа не будет отличаться от других.

Я просто не думал, что она так быстро перейдет к пункту «Ж»

— Почему тебе не нравится Хэдли?

Мой подбородок упал на грудь, и я увидел, что она смотрит на меня сверху.

— Что? Кто сказал, что она мне не нравится?

— Когда она пришла на мой день рождения, ты накричал на нее. А когда она пришла учить меня рисовать, ты сидел за столом и корчил ей рожицы. Теперь ты выглядишь грустным, когда смотришь на нее с дивана, притворяясь, что работаешь.

Иисус. Дети замечали все.

Я перевернулся на бок и притянул ее к себе, чтобы разделить подушку.

— Я не ненавижу Хэдли, детка.

— Тогда ты любишь ее? Потому что сегодня ты назвал ее деткой. Джейкоб иногда тоже так называет меня.

Я моргнул.

— Так, мне нужна фамилия Джейкоба, потому что нам с малышом Рико Суаве (Рико Суаве — персонаж из телевизионного сериала «Ханна Монтана») предстоит долгий разговор.

— Кто такой Рико Суаве?

Я покачал головой.

— Неважно. Послушай, я не хочу, чтобы ты беспокоилась обо мне и Хэдли. Она мне вполне

нравится.

Это касалось и ее тела. Ее руки. Ее губы. Ее… Блядь. Я должен был взять себя в руки, когда дело касалось этой женщины.

— Вы друзья?

Черт. Я понятия не имел как на это ответить. У нас с Хэдли все было хорошо; мы были непринужденны и вежливы друг с другом. Несмотря на желание сорвать с нее одежду, я не был уверен, что нас можно назвать друзьями.

Но Розали не нужно ничего этого знать.

— Да. Хэдли — мой друг.

Она внезапно села и скрестила ноги.

— О, хорошо. Тогда не мог бы ты пригласить ее на мое вручение награды? Она сказала, что ей нужно работать. Но если ты попросишь ее, я уверена, она придет. Она всегда смотрит на тебя вот так… — она сложила руки перед грудью и мечтательно уставилась вдаль, хлопая ресницами. — Я думаю, ты ей нравишься.

Это не должно было иметь значения. В конце концов, моему ребенку было четыре года. Вряд ли она была компетентна в расшифровке человеческих эмоций, связанных с выражением лица. Но скажите это моему пульсу, как у чертова Джейкоба на детской площадке.

— Она так на меня смотрит?

— Да. Когда ты смотришь на свой компьютер, она смотрит на тебя. А когда ты смотришь на нее, она смотрит на меня. А потом, когда вы оба смотрите друг на друга, ее щеки становятся розовыми, она опускает взгляд на стол и улыбается. Джейкоб сказал мне во время ланча, что она, вероятно, любит тебя.

У меня отвисла челюсть.

— Ты говорила с Джейкобом обо мне и Хэдли?

Она бросила на меня взгляд, который не предвещал мне ничего хорошего в ее возрасте, и ответила:

— Он эксперт по любви, папа.

Черт. Мне предстояло найти способ убедить родителей Джейкоба удалить ему губы хирургическим путем — или, по крайней мере, оплатить его обучение в детском саду на другом конце города.

Я потянулся к копии маминого ожерелья в виде сердца на ее шее.

— А что, если мы заключим сделку? Ты перестанешь беспокоиться о том, как папа и Хэдли смотрят друг на друга, а я приглашу ее на церемонию награждения.

Она завизжала, едва не спрыгнув с кровати.

Очевидно, наш разговор был окончен, и она отправилась на другие махинации, вызванные кофеином. Но пока я смотрел на потолок, мои мысли возвращались к Хэдли и к тому, как она шептала мое имя, поглаживая изгиб моей челюсти.

Это была самая нелепая, и совершенно идиотская мысль, которая когда-либо приходила мне в голову. Но, черт возьми…

Я должен был поцеловать ее.