Работа поглотила ее целиком. Теперь ее дни были разделены не на тренировки и уроки, а на проектные сессии. Она встречалась с архитекторами, инженерами, дизайнерами — лучшими специалистами, которых можно было найти, всех их «одолжили» из других проектов «АК Восток» по личному распоряжению Кронского.
Они работали в просторном павильоне на берегу океана, с раздвижными стенами, чтобы можно было вдохновляться видом. Столы были завалены макетами, чертежами, образцами материалов. Воздух гудел от споров и обсуждений.
Аня была в своей стихии. Но теперь это была другая Анна. Не робкий начинающий архитектор, боящаяся собственной тени, а лидер. Она говорила четко, уверенно, ее решения были взвешенными и подкрепленными расчетами. Знания, вбитые в нее за дни изнурительных уроков, теперь служили ей верой и правдой.
Он приходил иногда. Стоял в стороне, наблюдал. Никогда не вмешивался. Лишь иногда его взгляд, пойманный ею краем глаза, заставлял ее выпрямлять спину и говорить еще увереннее.
Однажды вечером, когда команда уже разошлась, а Анна осталась допивать кофе (настоящий, крепкий, который она теперь себе позволяла), глядя на макет своего детища, он подошел ближе.
— Ну? — спросил он, как тогда в кинотеатре. — Довольна?
Она не ответила сразу. Она смотрела на хрупкие бумажные здания, на крошечные деревья, на миниатюрные фигурки людей.
— Они выглядят такими беззащитными, — прошептала она. — Одна ошибка в расчетах, один неверный выбор материала… и все это рухнет.
— Все в мире держится на риске, — сказал он, подходя так близко, что его рука почти касалась ее руки. — Но именно это и делает это стоящим. Хрупкость — это не слабость. Это цена за красоту.
Она почувствовала тепло его тела, знакомый запах его кожи — смесь морского воздуха, дорогого мыла и чего-то неуловимого, только его. Ее собственное тело отозвалось на эту близость долгожданным электрическим разрядом. Не страхом. Желанием.
Она повернулась к нему. Их взгляды встретились. В его глазах не было привычной холодной оценки. В них горел тот же огонь, что и в ее крови.
— Почему вы это делаете? — спросила она, и голос ее звучал хрипло. — Почему тратите столько ресурсов на меня? На этот проект?
Он медленно, почти невесомо, провел пальцем по контуру макета, не сводя с нее глаз.
— Потому что я устал от всего предсказуемого. От всего безопасного. От этих бесконечных «Атаманов». — В его голосе прозвучала неподдельная усталость, почти тоска. — Я строю империю из стекла и бетона, которая становится все больше и безличее. А ты… ты принесла в нее безумие. Душу. И я хочу посмотреть, что из этого выйдет.
Он наклонился ближе. Его губы оказались в сантиметрах от ее.
— Я инвестирую в хаос, Анна. В надежде, что он создаст нечто прекрасное. Пойдем со мной.
Он повел ее за руку в свою виллу и завел в спальню.
Анна молчала.
Арсений развернул ее к себе за плечи и поцеловал. Это был не грубый, властный поцелуй, которого она подсознательно ждала. Это был медленный, исследующий, почти нежный поцелуй. Поцелуй, который спрашивал разрешения, а не требовал подчинения.
И она ответила. Ее руки сами поднялись и вцепились в его рубашку, притягивая его ближе. Она отвечала ему с той же страстью, с той же жаждой, которую копила все эти дни, недели.
Когда они наконец разъединились, дыхание ее сбилось. Голова кружилась.
Он смотрел на нее, и в его глазах читалось то же потрясение, что чувствовала она.
— Это не часть сделки, — прошептала она, все еще держась за него.
— Нет, — согласился он, его пальцы прослеживали линию ее челюсти. — Это вне условий контракта.
Он снова поцеловал ее, и на этот раз в его поцелуе была вся та властность, вся та уверенность, которую она в нем знала. Он вел, она следовала. Но теперь это было не подчинением, а танцем.
Анна чувствовала каждый его взгляд на своей коже, как прикосновение. Когда его пальцы сжали ее плечи, она вздрогнула, но не от страха, а от разряда тока, пробежавшего по всему телу. Его большие пальцы принялись разминать зажатые мышцы ее шеи и плеч, но это было не просто массажем. Каждое движение было заявлением. Напоминанием о его силе и ее позволении.
Он поднял ее на стол, смахнув на пол кипу чертежей. Бумага разлетелась белым облаком. Его губы спустились на ее шею, к ключице, к тому самому месту, которое он когда-то упрекнул, что она не намазала кремом.
Она откинула голову назад, позволяя ему делать то, что он хочет, наслаждаясь властью, которую она добровольно отдавала ему в эти мгновения.
Его глаза, темные и бездонные, пожирали ее. «Твое тело говорит громче слов, Анна. Оно дрожит от желания, которое ты так старательно прячешь».
Его палец провел по линии ее ключицы, затем скользнул вниз, к вырезу блузки. Он расстегнул одну пуговицу. Потом вторую. Холодный воздух коснулся обнажившейся кожи, заставив ее покрыться мурашками. Он наблюдал за этой реакцией с хищным интересом.
«Я устал ждать», — прошептал он, и его губы нашли ее шею. Это не был нежный поцелуй. Это был голодный, влажный поцелуй, с легким укусом, от которого по всему телу разлилась горячая волна. Она вскрикнула, ее пальцы впились в его спину.
— Я хочу тебя, — прошептал он ей в ухо, и его голос был низким, хриплым от желания.
— Тогда возьми меня, — выдохнула она.
Его руки подхватили ее под бедра и резко стянули с нее трусики. Воздух коснулся ее самого сокровенного влажного места, и она попыталась сомкнуть ноги, но его железная хватка не позволила.
«Не прячься от меня. Никогда», — приказал он, и его взгляд, горящий и неумолимый, приковал ее к месту.
Прежде чем она успела что-то сказать, его голова скользнула между ее ног. Первое прикосновение его языка к ее клитору было подобно удару молнии. Точным, уверенным, знающим. Она закричала, ее тело выгнулось в дугу. Он не спешил. Он изучал ее каждой клеточкой своего языка, находя те ритмы и точки, что заставляли ее терять рассудок. Его пальцы раздвинули ее еще шире, а его рот и язык вели безжалостную, сладкую атаку. Она металась под ним, ее стоны становились все громче, мольбы смешивались с проклятиями. Мир сузился до этого невыносимого, восхитительного ощущения, нарастающего где-то в глубине живота.
Когда оргазм накрыл ее, это было похоже на взрыв. Ее тело затряслось в конвульсиях, крик сорвался с губ. Он не останавливался, продлевая ее наслаждение, пока она не стала безвольной и влажной в его руках.
Только тогда он поднялся. В его глазах читалось дикое удовлетворение. Он понес ее на кровать, расстегнул свои брюки, освободив мощную, напряженную плоть. Он вошел в нее одним долгим, безостановочным движением, заполняя ее до предела. Она обвила его ногами, впиваясь пятками в его спину, притягивая его глубже. Его ритм был неистовым, почти яростным. Каждый толчок был заявлением права собственности, и каждый ее стон — актом ее капитуляции. Он смотрел ей в глаза, и в этом взгляде была не просто страсть, а нечто более темное и первозданное — триумф охотника, нашедшего свою добычу.
Его извержение было тихим, сдавленным рыком. Он вогнал себя в нее до самого основания, и она почувствовала, как его горячая струя заполняет ее. Они замерли, тяжело дыша, покрытые потом, прикованные друг к другу этим животным актом.
Он вышел из нее, поправил одежду. Его лицо снова стало непроницаемым, но на губах играла едва заметная улыбка победителя.
— «Теперь ты знаешь, на что я способен. И на что способно твое тело» — сказал он.
Она посмотрела ему в глаза, в эти бесконечно глубокие, холодные и вдруг такие живые глаза.
За окном океан шептал свои вечные истории, и звезды, свидетели их первой ночи под открытым небом, молчаливо наблюдали за тем, как рушатся последние стены между ними.