Виктория повела ее не по главной лестнице, а по узкой, скрытой в стене служебной, круто уходящей вверх. Каменные ступени были стерты временем, воздух пах пылью и замшелой стариной.
— Не подумай, что мы прячем тебя, милая, — бросила она через плечо, ее голос эхом отдавался в тесном пространстве. — Просто гостевые комнаты в западном крыле. Для… особых гостей.
Они вышли в длинный, мрачный коридор с низкими сводами. Виктория открыла тяжелую дубовую дверь и жестом пригласила Анну внутрь.
Комната была крошечной, с одним узким оконцем, почти келья. Мебель — простая кровать, стул, умывальник. Ни роскоши «Омеги», ни уюта ее московской квартиры. Это была комната служанки. Утонченное, идеально рассчитанное унижение.
— Устраивайся, — сказала Виктория, оставаясь на пороге. — Обед через час. Не опаздывай. Отец не любит, когда опаздывают.
Она повернулась уходить, но затем остановилась.
— И, Анна? — ее голос стал сладким, как яд. — Не обольщайся насчет всего этого. — Она обвела рукой комнату, а жестом, казалось, и весь замок, и их ситуацию. — Арсений любит играть в бунтаря. Но в конечном счете он всегда возвращается в стойло. К семье. К долгу. Ко мне.
Она улыбнулась ледяной, безжизненной улыбкой и вышла, закрыв за собой дверь. Звук поворачивающегося ключа прозвучал оглушительно громко в тишине.
Анна осталась одна. Она опустилась на край жесткой кровати, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Она была в ловушке. В самом сердце вражеской территории.
Она подошла к окну. Отсюда открывался вид не на альпийские вершины, а на внутренний дворик замка — мрачный, каменный колодец, куда едва проникал свет.
Она глубоко вздохнула, пытаясь совладать с паникой. «Держись соответствующе», — вспомнила она его слова. Она не служанка. Она его партнер.
Она распаковала свою сумку — единственную, которую ей позволили взять, — и повесила свое простое, но дорогое платье на спинку стула. Затем села и начала готовиться к обеду. Не как жертва, а как оружие.
Ровно через час за дверью послышались шаги. Ключ повернулся, и в дверях возникла пожилая горничная в строгом черном платье.
— Мадемуазель, к столу просят.
Анна кивнула и вышла, выпрямив спину. Она прошла за горничной по лабиринту коридоров, пока они не вышли в огромную, мрачную столовую с длинным дубовым столом, за которым могли бы разместиться двадцать человек.
За столом сидели только трое. Во главе — пожилой, сухопарый мужчина с лицом, высеченным из гранита, и холодными голубыми глазами — точной копией глаз Виктории. Отец. Рядом с ним — Виктория. И напротив — Арсений.
Его лицо было маской холодной вежливости, но она увидела, как напряжены его плечи под идеально сидящим пиджаком.
— А, наша гостья, — произнес старик, не вставая. Его голос был сухим и скрипучим, как старый пергамент. — Садитесь.
Он указал на стул в самом конце стола, подальше от всех. Еще одно унижение.
Анна молча прошла и села. Она положила салфетку на колени, стараясь, чтобы руки не дрожали.
— Итак, — старик отхлебнул вина из хрустального бокала. — Арсений рассказывает, что вы… архитектор. Работаете над его новым проектом.
— Да, — ответила Аня, и ее голос прозвучал удивительно ровно. — «Атмосфера». Жилой комплекс в Москве.
— Смелое название, — заметила Виктория, играя вилкой. — Для Москвы.
— Архитектура должна бросать вызов, — парировала Аня, не глядя на нее. — Иначе это просто коробки для людей.
За столом повисла напряженная тишина.
— Вы из какого рода, мадемуазель Светлова? — спросил старик, впиваясь в нее своими ледяными глазами.
— Из рода трудоголиков, месье, — улыбнулась она. — Мой отец инженер. Мать — учительница.
Он фыркнул, как будто она сказала что-то неприличное.
— Ясно. Ну, в наше время и такое бывает.
Слуги внесли суп. Ели в гробовой тишине, нарушаемой лишь звоном приборов о фарфор.
— Арсений говорит, вы предлагаете какие-то… радикальные решения, — снова начал старик, отодвигая тарелку. — Дорогостоящие.
— Инновационные, — поправила его Анна. — Которые окупятся в долгосрочной перспективе. И создадут имя не просто очередному жилому комплексу, а новому стандарту качества.
— Стандарты устанавливаем мы, — холодно заметил он.
— Мир меняется. Те, кто не успевает за переменами, остаются в прошлом.
Арсений молчал, наблюдая за ней поверх бокала. В его глазах она увидела одобрение. И предостережение.
После обеда старик поднялся.
— Арсений, ко мне в кабинет. Обсудим детали. — Он бросил взгляд на Аню. — Вы… можете прогуляться. Только не заблудитесь. Стены здесь помнят многое.
Он вышел, не оглядываясь. Арсений встретил взгляд Анны, едва заметно кивнул, и последовал за ним.
Виктория осталась.
— Ну что, — она подошла к Анне. — Понравился семейный ужин? Отец в восторге. Говорит, у тебя… напор.
— Спасибо, — Аня поднялась из-за стола. — А теперь, если вы позволите, я пройдусь. Как и советовал ваш отец.
Она вышла в коридор, не оглядываясь, чувствуя на спине ненавидящий взгляд Виктории.
Она шла наугад, по бесконечным коридорам, украшенным портретами и оружием. Воздух был холодным и спертым. Она чувствовала себя заживо погребенной в этом каменном мешке, в этом царстве спеси, денег и ледяного презрения.
Она вышла в какой-то внутренний дворик с голыми зимними розами и замерзшим фонтаном. Села на холодную каменную скамью и закрыла глаза, пытаясь унять дрожь.
Шаги. Твердые, уверенные. Она узнала их еще до того, как открыла глаза.
Перед ней стоял Арсений. Его лицо было бледным и напряженным.
— Что? — спросила она, поднимаясь. — Что случилось?
— Он поставил ультиматум, — его голос был хриплым, сдавленным. — Или я публично отрекаюсь от тебя. Отдаю тебе проект. Возвращаюсь к Виктории. Или…
Он замолчал, сжав кулаки.
— Или? — тихо спросила Анна.
— Или он рушит все. Мой бизнес. Мою репутацию. Все, что я построил.
Ветер гулял по дворику, завывая в каменных арках. Анна смотрела на него, на этого сильного, могущественного мужчину, который вдруг казался таким сломленным и потерянным.
— И что ты ответил? — ее собственный голос прозвучал чужим.
— Я сказал, что подумаю, — он провел рукой по лицу. — Черт, Анна, я не могу… я не могу все потерять.
— Ради чего ты работал всю жизнь, — сказала Анна. Холодная пустота заполняла ее изнутри. Она знала, что это конец. Тот самый, которого она боялась с самого начала.
Он посмотрел на нее, и в его глазах была настоящая боль.
— Я не знаю, что делать, — прошептал он. — Я в ловушке.
Она подошла к нему близко-близко, положила ладони ему на грудь. Чувствовала, как бешено бьется его сердце.
— Тогда выбери их, — сказала она тихо, глядя ему прямо в глаза. — Выбери свою семью. Свой долг. Свою… Викторию.
Он замер, смотря на нее с немым вопросом.
— Это то, чего ты хочешь? — его голос сорвался.
— Нет, — честно ответила она. — Но это то, что должно случиться. Ты не можешь быть со мной ценой всего себя. И я не хочу быть той, кто эту цену заплатит.
Она встала на цыпочки и поцеловала его. Легко, быстро, прощаясь.
— Я уезжаю. Сегодня же.
Она развернулась и пошла прочь. Не оглядываясь. Чувствуя, как по щекам катятся слезы, но не останавливаясь.
Он не звал ее. Он остался стоять в том дворике, один, под холодным швейцарским небом, разрываясь между двумя безднами.
А она шла по коридорам его родового замка, и каждый шаг отдавался в ней болью. Но вместе с болью пришло и странное, горькое облегчение.
Она сделала свой выбор. За него. И за себя.
И теперь ей предстояло жить с его последствиями.