(Не) райский отпуск с боссом

Глава 40

Рассвет застал их в лофте. Они просидели всю ночь, окруженные чертежами, пустыми банками из-под колы и коробкой от пиццы. После близости они говорили не только о работе, но и о мечтах, которые были у нее до него. О бремени, которое нес он.

Он рассказывал об отце, основателе империи, человеке из стали, который не знал слова «нельзя». О матери, ушедшей в тень и в религию, не вынеся тяжести фамилии. О долгах, которые были не финансовыми, а кровными. О Виктории, дочери его крёстного, с которой их сватали с детства, как средневековых принцев.

— Она не злодейка, — сказал он, глядя в темное окно, за которым медленно светало. — Она продукт той же системы. Ей тоже не давали выбора. Единственная ее форма протеста — это… собственничество.

Анна слушала, обняв колени, и видела не всемогущего Кронского, а Арсения. Мальчика, выросшего в золотой клетке под присмотром холодных гувернанток и с детства знавшего, что его жизнь расписана на десятилетия вперед.

— Почему ты не порвал с этим? — спросила она тихо. — Ты же мог.

— Привычка, — он горько усмехнулся. — И страх. Страх оказаться… никем. Без этого имени, без этой власти. Пока не появилась ты.

Он повернулся к ней.

— Ты вломилась в мою жизнь, как ураган. С твоим «нет». С твоим упрямством. С твоим… светом. И я понял, что больше не могу. Не хочу.

Он встал, прошелся по комнате, его тень причудливо вытягивалась в первых лучах солнца.

— Я веду переговоры. С ее семьей. С моей. Это… грязно. Долго. Болезненно. Но я закончу это.

Он остановился перед ней.

— Но мне нужна твоя вера, Анна. Не как архитектора. Как женщины. Которая верит в меня. В нас.

Она смотрела на него, на его уставшее, напряженное лицо, и сердце ее сжималось от боли и чего-то другого. Жалости? Нет, не жалости. Понимания.

— Я боюсь, — призналась она вслух, впервые показала эту слабость перед ним.

— Я знаю, — он присел перед ней на корточки, взяв ее руки в свои. — Я тоже. Но это тот страх, перед которым нельзя отступать. Или мы идем вперед. Вместе. Или…

Он не договорил, но она поняла. Или конец. Окончательный и бесповоротный.

Она посмотрела на их сплетенные пальцы. На его большие, сильные руки, которые могли быть и жестокими, и невероятно нежными.

— Я не хочу быть твой тайной, — выдохнула она. — Я не хочу прятаться.

— Ты ею и не будешь, — пообещал он. — Дай мне немного времени. Чтобы все сделать правильно.

Он поднялся, потянулся, и его позвоночник хрустнул.

— А сейчас, — он посмотрел на залитый утренним светом лофт, — нам нужно привести все это в порядок. И идти работать. У нас, — он указал на планшет с их ночным творением, — есть секретная миссия.

Он улыбнулся, и в его улыбке было столько юношеского задора, что она невольно улыбнулась в ответ.

Они провели утро, уничтожая следы их ночного бдения — пряча коробку от пиццы, протирая столы, раскладывая все по местам. Он помогал ей, и это было так странно и так естественно — видеть, как Арсений Кронский вытирает пыль и выбрасывает мусор.

Потом пришла команда. Он снова стал боссом — собранным, немного отстраненным, отдающим распоряжения. Но теперь Анна видела за этим другого человека. И ловила его взгляд на себе — быстрый, теплый, полный общего секрета.

День прошел в бешеном ритме. Они работали над официальной версией проекта для мэрии, но украдкой, в перерывах, обменивались записками, рисунками, идеями для их «тайного» арт-объекта. Это было как игра. Опасная, запретная, захватывающая игра.

Вечером он не остался. У него были «те самые» переговоры. Он ушел, бросив на прощание:

— Не засиживайся. Ты сегодня и так почти не спала.

И она послушалась. Впервые за долгие недели она собралась и ушла из офиса затемно. Пошла не домой, а в ближайший кинотеатр. Купила билет на какой-то глупый комедийный фильм и большой стакан попкорна. Сидела в полупустом зале и смеялась над глупыми шутками. Просто потому, что могла.

Возвращаясь домой, она купила себе цветок — ярко-желтую герберу в пластиковом горшочке. Поставила его на подоконник в своей скромной квартире. Он казался кричаще ярким пятном в ее унылом интерьере. Как напоминание.

Перед сном она проверила телефон. Ничего от него. И это было… нормально. Она не чувствовала паники. Не чувствовала себя брошенной. Она знала, что он борется. За них. И она должна быть сильной.

Она легла спать и впервые за долгое время уснула быстро, без кошмаров. А утром проснулась с новым, странным чувством — тихой, спокойной уверенности.

Она шла на работу, и ноябрьское солнце, бледное и холодное, казалось ей красивым. Она замечала людей вокруг — спешащих, улыбающихся, хмурых. Мир снова обрел краски и объем.

В лофте ее ждал сюрприз. На ее столе стоял новый, мощный компьютер. И рядом — маленькая, элегантная коробка. В ней лежали ключи от машины. И записка.

«Чтобы ты не торчала в метро. И опаздывать было некуда. А.»

Она рассмеялась. Это было так на него похоже — практично, немного контроля, но по-своему заботливо.

Она не стала спорить. Приняла подарок. Села за новый компьютер, запустила программы. На экране загорелся их проект. Официальный и… тайный.

Она была все еще в клетке. Но теперь дверь в этой клетке была открыта.

За обедом Ирина, разглядывая Анну, не выдержала:

— Анна Викторовна, а вам не кажется, что вы слишком заморачиваетесь на этой всей истории с Кронским?

Анна поперхнулась сэндвичем.

— В каком смысле?

— Ну, я не о работе. Работа у вас огонь. Я о личном. — Ирина играла вилкой. — Мы, женщины, часто впадаем в эту ловушку. Либо растворяемся в мужчине, либо доказываем ему, что мы независимы, до посинения. А как же просто… быть собой? Вы сейчас строите «Атмосферу» для себя или как ответ ему на его манипуляции?

— Это… сложно, — смутилась Анна.

— Конечно сложно! — Ирина улыбнулась. — Но смотри. Он — богатый, влиятельный, сложный. Но в итоге он просто мужчина. А ты — просто женщина. Со своими тараканами и талантами. Не стоит возводить его в культ и себя принижать. Ваши отношения должны быть партнерством, а не вечным противостоянием. Иначе зачем вообще все это?

Эти простые слова, сказанные с непосредственностью двадцатилетней девушки, заставили Анну задуматься. Она так увязла в этой борьбе за власть и независимость, что забыла о простой истине: любовь не должна быть полем битвы.