(Не) райский отпуск с боссом

Глава 41

Недели превратились в напряженный, но удивительно слаженный танец. Днем они работали над официальной, одобренной советом директоров версией «Атмосферы» — безупречной, технологичной, лишенной рисков. Аня вела команду с новой, обретенной спокойной уверенностью, без тени прежней неуверенности. Она больше не была заложником проекта или чьей-то воли — она была его капитаном, чувствующим каждое движение своего корабля.

Но настоящая магия творилась ночью. После ухода команды, когда лофт погружался в тишину, нарушаемую лишь гулом серверов, они вдвоем возвращались к их «секретному» арт-объекту — тому самому, безумному и прекрасному, что родился из ее старого, наивного эскиза и превращался в нечто грандиозное.

Он советовался. Спрашивал ее мнение по каждому, даже самому незначительному элементу. Спорил, иногда яростно, отстаивая свою точку зрения с привычным напором, но всегда уважительно, признавая за ней право на последнее слово. Они могли часами сидеть на полу, окруженные морем распечаток, образцов и пустых кофейных чашек, доказывая друг другу свою правоту, пока не находили то самое, элегантное и идеальное решение, рожденное в споре

Он стал другим. Мягче в жестах, тише в движениях. Чаще улыбался — не той холодной, расчетливой улыбкой, а настоящей, идущей откуда-то из глубины. Иногда она ловила его на том, что он просто смотрел на нее, перестав чертить или читать, с таким выражением, от которого у нее перехватывало дыхание — с безмолвной нежностью и какой-то обретенной хрупкой надеждой.

Он не пытался ее касаться без повода. Не приходил ночью в ее квартиру, не звонил поздно, нарушая ее покой. Он давал ей пространство, уважал ее профессиональные и личные границы. И этим завоевывал ее доверие куда вернее, чем любыми дорогими подарками или властными приказами.

Однажды вечером, когда они, наконец, закончили очередной сложный расчет по несущей конструкции их «тайного» проекта, он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и тяжело вздохнул

— Мне нужно уезжать, — сказал он, глядя в потолок, избегая ее взгляда. — В Швейцарию. На переговоры с семьей Виктории.

Аня замерла, чувствуя, как привычный, знакомый холодок страха пробегает по спине, сжимая легкие.

— Надолго? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул, и гордость за то, что ей это удалось, была крошечной победой.

— На несколько дней. Не больше. — Он повернулся к ней, его лицо было серьезным, нахмуренным. — Это… решающая встреча. Или мы приходим к соглашению, или…

Он не договорил, но она поняла. Или война. Война, в которой ее имя, ее репутация и ее сердце предстояло стать главным козырем или главной жертвой.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной, — неожиданно, почти резко сказал он.

Анна отшатнулась, как от удара, сердце ушло в пятки.

— Что? Нет! Я… я не могу. Твоя семья… ее семья… Это невозможно!

— Я не буду представлять тебя как мою любовницу, — поспешно, почти с мольбой сказал он. — Как архитектора. Как руководителя ключевого проекта, который требует моего постоянного внимания и консультаций. Это будет чистой правдой.

Он встал и подошел к ней, опустился на корточки перед ее креслом, чтобы быть с ней на одном уровне, смотреть прямо в глаза.

— Мне нужно, чтобы ты была там. Не для них. Для меня. Чтобы я смотрел на тебя и знал, ради чего все это затеял. Чтобы помнил, за что борюсь, когда они будут пытаться сломать меня.

Он взял ее холодные, неподвижные руки в свои. Его пальцы были теплыми и твердыми, как гранит.

— Я не заставлю тебя. Это твой выбор. Но я прошу.

Аня смотрела в его глаза — серьезные, полные стальной решимости и чего-то нового, уязвимого и беззащитного. Он не приказывал, не манипулировал. Он просил. Впервые по-настоящему.

Она думала о Виктории. О ее ледяных, бездонных глазах. О ее презрительной, точеной улыбке. О том, как та вломилась в ее виллу на Бали и вышвырнула ее оттуда, словно надоедливую муху, запачканную ее духами.

Страх сжал ее горло ледяной, безжалостной рукой. Она боялась. Боялась этого чужого, враждебного мира, этих людей с их древней, незыблемой силой и безразличной жестокостью.

Но она посмотрела на него. На его сильные руки, сжимающие ее дрожащие пальцы. На его лицо, на котором читалась не привычная маска уверенности, а настоящая, живая, почти детская тревога.

— Хорошо, — выдохнула она, и слово прозвучало хрипло, но четко. — Я поеду.

Облегчение, промелькнувшее в его глазах, было таким ярким, таким беззащитным, что больно было смотреть.

— Спасибо, — он прошептал, опустив голову, и поднес ее руку к своим губам. Не для страстного поцелуя. Просто прижался к ее коже лбом, закрыв глаза, как будто ища в ней опору и силы.

Подготовка заняла два дня. Он вручил ей новый, дипломатического образца паспорт с визами, где она значилась как приглашенный специалист. Прислал стилиста, который подобрал ей гардероб — строгий, дорогой, безупречный, но не кричащий, в сдержанных тонах. «Одежда как доспехи», — сказал он ей по телефону, и в его голосе слышалась та же озабоченность, что и в ее сердце.

Сама Виктория позвонила ей накануне отъезда. Ее голос в трубке был сладким, как сироп, и холодным, как лед в высокогорном озере.

— Милая Анна, — прощебетала она. — Как я рада, что вы присоединитесь к нашему небольшому семейному путешествию. Уверена, нам есть о чем поговорить. С глазу на глаз.

Аня положила трубку, чувствуя, как подкатывает тошнота. Это была ловушка. Она знала это каждой клеткой своего тела.

Самолет Арсения был не таким, как она ожидала. Не гигантский «Боинг» с креслами-кроватями и золотыми кранами, а небольшой, стремительный бизнес-джет. Уютный, почти камерный салон, пахнущий кожей и свежестью, приглушенный свет.

Он уже ждал ее, разбирая папку с бумагами. Он был в своем самом темном, почти траурном костюме, и снова на его лице лежала привычная, отточенная годами маска холодной, абсолютной собранности. Маска, за которую он прятался, входя в поле боя.

— Пристегнись, — сказал он, не глядя на нее. — Взлетаем.

Она молча села напротив, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, мешая дышать. Они взлетели, и Москва осталась позади, утонув в серой, безучастной мгле.

Он не разговаривал весь полет, уткнувшись в документы, делая пометки. Она смотрела в иллюминатор на проплывающие облака и пыталась дышать глубже, как учили на тех курсах медитации, что он когда-то заставил ее посещать.

Когда самолет пошел на посадку, он наконец отложил бумаги и посмотрел на нее. Его взгляд был тяжелым и пристальным.

— Готова? — спросил он.

Она кивнула, не доверяя своему голосу.

— Запомни, — его голос стал тихим, но твердым, как сталь. — Ты здесь не служанка. Не любовница, прячущаяся по углам. Ты — мой партнер. Самый талантливый и перспективный архитектор, которого я когда-либо встречал. Держись соответствующе. И не бойся. Я с тобой.

Машина ждала их прямо на взлетной полосе. Дорогой, темный, неброский седан с тонированными стеклами. Их повезли не в отель, а вглубь страны, по извилистым, идеально чистым дорогам, обрамленным заснеженными альпийскими склонами, величественными и безразличными.

Через час они свернули к высоким кованым воротам, которые бесшумно распахнулись перед ними. За ними открылся вид на старинный замок, возвышающийся на утесе над бирюзовым озером. Не показной, пафосный дворец, а настоящая, многовековая крепость из серого, замшелого камня, видевшая поколения аристократов и хранящая их холодные секреты.

— Добро пожаловать в логово зверя, — мрачно, без улыбки, пошутил Арсений, когда машина остановилась у парадного входа, над которым красовался герб с каким-то хищным геральдическим животным.

Двери открыл дворецкий. Пожилой, прямой как палка, мужчина с лицом, вырезанным из старого пергамента.

— Господин Кронский. Мадемуазель Светлова. Вас ждут.

Они вошли в холл. Высокие сводчатые потолки, потертые гобелены, портреты суровых мужчин в париках, смотрящих на них с высоты. Воздух пах стариной, воском для мебели и деньгами. Не новыми, пахнущими краской деньгами, а деньгами, которым было несколько сотен лет, от них веяло холодом и властью.

Из гостиной вышла Виктория. На ней было простое, но безупречно скроенное шерстяное платье, и выглядела она как настоящая, рожденная здесь хозяйка замка.

— Арсений, дорогой! — она подошла и поцеловала его в щеку. Холодный, сухой, ритуальный поцелуй. Затем ее взгляд, голубой и прозрачный, как горный лед, упал на Анну. — И Анна! Как мило, что вы смогли оторваться от своей… работы. Она сделала крошечную, едва заметную паузу, наполняя слово уничижительным смыслом.

Ее улыбка была безупречной и абсолютно ледяной.

— Виктория, — кивнул Арсений, его голос был ровным, вежливым и безжизненным, как у робота. — Где отец?

— В библиотеке. Ждет тебя. — Она с цепкой, неумолимой силой взяла Анну под руку, словно приковывая кандалами. — А я пока покажу нашей гостье ее комнаты и помогу освоиться. Уверена, ей нужно отдохнуть с дороги.

Арсений встретился взглядом с Анной. Его глаза, темные и напряженные, сказали все: «Держись. Я скоро вернусь».

Он развернулся и ушел по длинному коридору, его шаги гулко отдавались на каменных плитах. И Анна осталась наедине с Викторией в огромном, молчаливом холле, под безразличными взглядами суровых предков с портретов, чувствуя, как ледяные пальцы страха сжимают ее сердце.

— Ну что же, — Виктория повернулась к ней, и ее улыбка мгновенно исчезла, сменившись холодной, отполированной маской абсолютного презрения. — Поскольку мы теперь, похоже, коллеги, пора поговорить по-женски. Без мужчин. На чистоту.