(Не) райский отпуск с боссом

Глава 25

Ключ был холодным и невероятно тяжелым в ее руке. Он лежал там, как воплощение выбора, который ей предстояло сделать. Пойти — значит перейти некую невидимую грань, за которой уже не будет никаких условностей, никаких игр в подчинение и контроль. Остаться — значит отступить, вернуться в безопасные, но тесные рамки их «сделки».

Она стояла на пороге своей виллы, сжимая ключ в кулаке, и смотрела на освещенные окна его владений. Музыка оттуда не доносилась. Не было слышно голосов. Только свет и тишина, зовущие и пугающие одновременно.

Ее ноги сами понесли ее по тропинке. Она не думала, не анализировала. Она просто шла, чувствуя, как тяжелый ключ отбивает такт о ее бедро, напоминая о весе предстоящего решения.

Дверь на террасу действительно была открыта. Она переступила порог.

Внутри было пусто. Большая гостиная была залита мягким светом. На низком столе стояла ваза с орхидеями и два бокала. Ничего лишнего. Никаких признаков недавнего присутствия слуг или кого-либо еще.

— Я здесь, — раздался его голос из глубины комнаты.

Он вышел из тени кабинета. На нем были простые темные брюки и мягкая рубашка, расстегнутая настолько, что открывала линию ключиц и начало мощной грудной клетки. Он был босой. Таким она его еще не видела — безоружным, без его привычной доспехов уверенности.

— Ты пришла, — произнес он, и в его голосе не было ни удивления, ни торжества. Было лишь… ожидание.

Она молча протянула ему ключ. Он взял его, их пальцы соприкоснулись, и снова эта молния пробежала между ними.

— Он тебе не нужен, — сказал он, положив ключ на стол. — Эта дверь всегда открыта для тебя. Когда захочешь ты.

Он подошел к столику, налил в бокалы вина — темного, густого — и протянул один ей.

— За твой проект, — сказал он, поднимая свой бокал. — Он становится лучше с каждым днем.

Она сделала глоток. Вино было терпким и сложным, с послевкусием дуба и темных ягод.

— За твое руководство, — ответила она, и ее голос прозвучал тише, чем она хотела.

Он улыбнулся, и это была не та улыбка, что бывала у него обычно — холодная или насмешливая. Это была настоящая, немного усталая улыбка.

— Ты сегодня… — он сделал паузу, подбирая слова, — ты была не просто хороша. Ты была идеальна. После моего появления. После всех этих взглядов. Ты не сломалась. Не убежала. Ты стала только сильнее.

— Ты проверял меня, — констатировала она, не вопросом, а утверждением.

— Всегда, — согласился он просто. — Но сегодня — особенно. Мне нужно было знать.

— Что?

— Что ты не из тех, кто ломается под давлением. Что я могу… — он запнулся, что было для него несвойственно, — что я могу позволить себе быть с тобой не только боссом.

Он подошел к ней совсем близко, но не касался ее.

— Эта игра… она была необходимой. Чтобы сломать твои стены. Чтобы показать тебе тебя саму. Но теперь… теперь я устал от игры.

Он коснулся ее щеки тыльной стороной пальцев. Прикосновение было легким, почти робким.

— Я хочу просто быть. С тобой. Без контрактов. Без условий. Без необходимости все контролировать.

Анна замерла, глядя в его глаза. В них не было привычной стали. Была уязвимость. Настоящая, пугающая его самого уязвимость.

— Почему? — прошептала она.

— Потому что ты вошла не только в мой дом, — он положил руку ей на грудь, над сердцем. — Ты вошла сюда. И я не знаю, что с этим делать.

Она почувствовала, как под его ладонью бешено заколотилось ее сердце. Он чувствовал это тоже.

— Я не прошу обещаний, — продолжил он, его голос стал тише, глубже. — Не прошу вечности. Я просто прошу… остаться сегодня. Не как подчиненная. Не как ученица. Как женщина. Которая хочет быть с мужчиной.

Он наклонился и поцеловал ее. Медленно, глубоко, без спешки. В этом поцелуе не было голода, не было желания доказать что-то или захватить. В нем была просьба. И надежда.

И она ответила, обняла его за шею, притянула к себе, позволяя ему почувствовать ее ответ не через слова, а через тело. Ее пальцы впились в его волосы, прижимая его губы к своим еще сильнее, а ее тело прижалось к нему всем своим изгибами, ощущая его возбуждение через тонкую ткань платья.

С этого момента все изменилось. Воздух стал густым и тягучим, наполненным ароматом вина. Он медленно провел рукой по ее спине, от шеи до поясницы, заставив ее выгнуться от прикосновения. Его пальцы нашли молнию на ее платье и медленно, с наслаждением растягивающегося момента, опустили ее. Ткань бесшумно соскользнула с ее плеч, обнажая кожу, покрытую мурашками от его взгляда.

Он отступил на шаг, чтобы посмотреть на нее, и в его глазах вспыхнул тот самый огонь, который она так хорошо знала, но теперь в нем не было ничего хищного — только желание.

— Ты так прекрасна, — прошептал он, и его голос дрогнул.

Его руки обняли ее за талию, прижимая к себе, и она почувствовала жар его кожи сквозь тонкую ткань рубашки. Его губы снова нашли ее, но теперь поцелуй стал более настойчивым, требовательным. Язык скользнул внутрь, ведя влажный, неотступный танец, заставляя ее голову кружиться.

Она сама принялась расстегивать его рубашку, ее пальцы дрожали, скользя по твердым мышцам его живота и груди. Когда рубашка упала на пол, она прижалась губами к его шее, чувствуя под кожей ровную пульсацию, вдыхая его чистый, мужской запах.

Он поднял ее на руки — легко, естественно, как будто делал это всегда, — и понес в спальню. Но на этот раз все было иначе. Была лишь тихая, сосредоточенная нежность.

Он уложил ее на простыни, цвета слоновой кости, и опустился рядом, продолжая исследовать ее тело губами и руками. Каждое прикосновение было шепотом, каждое движение — признанием. Он снял с нее остатки одежды, открывая все новые участки кожи для своих поцелуев. Его губы скользили по ключицам, медленно опускались к груди, задерживаясь на каждом соске, заставляя их набухать и твердеть от его влажного, горячего дыхания и ласк языка. Она стонала, вскидывая руки, ее пальцы впивались в простыни, когда волны наслаждения накатывали на нее с каждой новой лаской.

Он говорил ей шепотом, прерывающимся от желания. Как он восхищается ею. Как она свела его с ума. Как ее кожа пахнет — морем и жасмином, и чем-то, что принадлежало только ей.

И она позволяла ему. Позволяла смотреть, трогать, любить. Она отвечала ему тем же, снимая с него оставшуюся одежду, узнавая его тело — шрамы, силу каждого мускула, каждую выпуклость и впадину. Ее губы и руки повторяли его путь, исследуя его грудь, плоский живот, бедра, пока он не застонал, впиваясь пальцами в ее волосы.

Когда он вошел в нее, глубокое, неспешное движение, заполняло ее целиком. Она обвила его ногами, принимая его в себя, позволяя ему проникнуть как можно глубже. Их ритм родился сам собой. Он был медленным вначале, позволяя ей привыкнуть к каждому сантиметру, полностью заполняя ее узкое, влажное и теплое лоно, но с каждым движением набирал силу, ускорялся, ведомый нарастающим огнем внутри них обоих.

Она встретила его страсть своей, поднимая бедра навстречу каждому толчку, впиваясь ногтями в его спину, притягивая его ближе, глубже. Их дыхание смешалось в едином порыве, их тела стали одним целым в этом танце желания и откровения.

Оргазм накатил на нее неожиданно и всесокрушающе, вырывая из груди сдавленный крик, который он поймал своим ртом. Ее тело затряслось в конвульсиях наслаждения, сжимая его внутри себя, и он, не в силах больше сдерживаться, с глухим стоном излился в нее, заполняя ее горячими толчками.

Они замерли, сплетенные, слушая, как их сердца колотятся в унисон, постепенно замедляясь. Он не отдалился, а лишь перевернулся на бок, не выпуская ее из объятий, и притянул к себе. Его все еще напряженный ствол остался в ней, он обнял ее сзади, прижав к своей груди.

— Останься, — прошептал он ей в волосы. — Просто останься.

Она заснула под его дыхание, чувствуя биение его сердца за своей спиной, и впервые за долгое время почувствовала себя не на поле боя, а именно там, где должна была быть.