(не)вернуть. Цена искупления

Глава 22.

Вика.

Дверь медленно открывается, и в палату входит мужчина в белом халате. На нём медицинская маска, закрывающая нижнюю половину лица, и шапочка, из-под которой виднеются тёмные волосы. Он высокий, худощавый, с подносом в руках, на котором лежат какие-то медицинские принадлежности. Его глаза — серые, холодные — смотрят на меня с профессиональной вежливостью, но в них нет тепла, как у моего обычного врача. Я сглатываю, чувствуя, как тревога сжимает грудь. Что-то не так.

— Добрый день, Виктория Алексеевна, — говорит абсолютно спокойным и будничным тоном.. — Как вы себя чувствуете?

Он подходит к кровати, ставит поднос на тумбочку, а остальной персонал ставит свои подносы на комод…

Новенький?

Я сжимаю телефон сильнее, стараясь держать голос ровным.

— Нормально, — отвечаю кратко, не вдаваясь в детали. — Аппетит появился, сплю лучше. А вы кто? Где мой врач?

Он не отвечает сразу, садится на стул рядом с кроватью, и я вижу, как его глаза чуть сужаются. Маска всё ещё на лице, и это кажется странным — медсёстры иногда снимают маски, когда говорят, а врачи тем более. Но он даже не шевелится, чтобы её спустить на подбородок.

Мой взгляд падает на его руки — длинные пальцы, без перчаток, с аккуратными ногтями. и маленькой тату на тыльной стороне левой ладони.Подозрения вгрызаются, как ржавчина в металл — медленно, но беспощадно.

— Ваш врач занят, я его заменяю, — говорит он, и в его голосе появляется что-то, что заставляет меня напрячься ещё больше. — Расскажите подробнее, как вы себя чувствуете. Боли есть? Слабость?

— Всё в порядке, — отрезаю я, не глядя ему в глаза. Мой большой палец лежит на кнопке телефона, готовая в любой момент открыть вызов. — Просто жду выписки.

Он кивает, но никуда не смотрит — ни в карту, ни в планшет. Просто сидит и будто изучает меня. Вместо этого он наклоняется чуть ближе, и я чувствую, как воздух между нами становится тяжёлым.

— Виктория Алексеевна, — говорит он, и его голос становится тише, почти вкрадчивым, — вы уверены, что сможете доносить этого долгожданного ребёнка? Вы уже не девочка. И где гарантия, что, выйдя из больницы, вы не споткнётесь на ровном месте и не… сами понимаете.

По спине ползёт холодок, пальцы на руках немеют, и я чувствую, как кровь стынет в жилах.

Что он несет?

Это не забота. И точно не врач. Это угроза.

Я сжимаю телефон так, что костяшки белеют, и смотрю на него, пытаясь разглядеть хоть что-то за этой маской. Но его глаза неподвижны, холодные, как лёд.

— Что вам надо? — спрашиваю я дрожащим голосом.

Он не отвечает, только чуть наклоняет голову, будто оценивая меня. Потом продолжает, и каждое слово — как тонкая длинная игла, впивающаяся в кожу.

— Вы всем доверяете в своём окружении? — говорит он, и его голос становится ещё тише, почти шёпотом. — Вы точно уверены в том персонале, что приходит к вам, ставит капельницы, делает уколы, приносит таблеточки в стаканчике? И еду…

Он замолкает, и мерзкая тягучая пауза повисает. Я чувствую, как сердце колотится, как паника захлёстывает, но я не могу отвести взгляд. Он знает. Он знает про Надюшку, про Макса, про всё. Но откуда? И зачем? Моя рука тянется к кнопке вызова персонала, но он замечает это и поднимает ладонь.

— Не спешите жать на кнопку, — говорит он, и в его голосе появляется сталь. — Дайте мне договорить. Я всё равно скажу, что надо. Если вы хотите родить здорового ребёнка в срок, скажите своему мужу, чтобы прекратил заниматься тем, куда он полез. Пусть сидит в своём офисе и не лезет, куда не нужно. Это нравится не всем. Вы же понимаете, Виктория?

Я задыхаюсь, горло стягивает, будто внутри завязывается огромный узел. Макс. Это связано с ним. С его делами, с тем, что он скрывает. Но что он делает? И почему это угрожает мне, Надюшке, нам всем? Я хочу кричать, но голос пропал. А “врач” продолжает, не отводя глаз.

— И привет передавайте Роману, — добавляет с ядовито-опасной насмешкой. — Пока что из него руководитель так себе. Пусть папа придёт к нему на помощь. Иначе его детище пойдет ко дну.

Я вздрагиваю.

Это не случайность. Это…

Моя рука дрожит, но я сжимаю телефон, как оружие, и наконец нахожу в себе силы.

— Убирайтесь, — шепчу дрожащим от эмоций голосом. — Сейчас же.

Он смотрит на меня ещё секунду, потом встаёт, медленно, будто наслаждаясь моим страхом.

— Подумайте, Виктория, — говорит он напоследок. — Ради такого долгожданного и уже очень любимого ребёнка. Подумайте… и не советую говорить о моем приходе…