(не)вернуть. Цена искупления

Глава 36.

Вика.

— Посмотри на неё! Вот сучка… Опузатилась. Когда успела, тварь?-- незнакомый мерзкий голос рядом.

Чужая рука хватает меня за подбородок, больно сжимает, и лицо запрокидывается вверх. В голове всё плывёт, реальность словно скручивается, рвётся в клочья перед моими глазами. Я пытаюсь сфокусироваться, понять, кто говорит, узнать, рассмотреть, но зрение покрыто пеленой. Сердце, оглушая, стучит в ушах, дыхание прерывистое и тяжёлое. Я хватаю воздух, но он будто не проходит по горлу.

Вокруг холодно и сыро, тело дрожит от холода. Я сижу на каком-то металлическом стуле, ноги и руки онемели. Сколько я здесь? Час? День? Вечность? Я не могу понять, какое сейчас время суток. Меня держали с мешком на голове, и теперь, когда его сняли, я не могу сразу прийти в себя. Свет тусклый, пространство сырое, на стенах тёмные разводы и жуткий запах плесени. Где я?

В животе резко и болезненно толкается моя девочка, словно чувствует угрозу, страх, моё бессилие. Боль возвращает меня к действительности. Моя Надюша. Моё сокровище. Я должна выдержать. Я должна…

— Вика! Вика! Дайте мне подойти! — голос акушерки звучит откуда-то сбоку, встревоженный, прерывающийся от волнения. Елена здесь. Она пытается помочь, но её не пускают ко мне.

— Заткнись! — раздаётся жёсткий, грубый, скрипящий мужской голос. Затем звонкая пощёчина, резкий шлепок, и всхлипывание Елены стихает.

Меня снова грубо трогают, ощупывают, словно я не человек, а беспомощная, неодушевлённая кукла. Чужие руки, грубые и ледяные, скользят по моим плечам, по шее, снова хватают за лицо и встряхивают. Хватка такая сильная, что кости хрустят, и я невольно всхлипываю от боли.

— Очнись, дура! Что застыла, как блаженная? Ты нужна нам в сознании.

Я открываю глаза шире, но взгляд снова расплывается. Передо мной лишь бесформенные тени и пятна. Голова кружится, меня тошнит. Тело не слушается, ватные ноги не держат.

— Встань! — рычит голос снова, и меня резко рывком поднимают. Но ноги тут же подгибаются, и я падаю обратно, чувствуя боль от удара коленями об пол. Сердце колотится бешено, в животе новая волна боли. Пожалуйста, только не ребёнок… только бы она выдержала…

Я закрываю глаза, стискиваю зубы, цепляюсь за эту единственную мысль, словно это спасительная нить. Я должна защитить её. Любой ценой.

— Да что ты такая дохлая! — раздражённо бросает кто-то сверху. Еще один голос. — Посмотри на меня, мразь, посмотри, кому обязана таким прекрасным вечером.

Мне снова задирают голову вверх, резко и безжалостно. Глаза застилает слезами, но я, моргая, пытаюсь рассмотреть того, кто стоит передо мной. Темно. Лицо размытое, искажённое злостью и ненавистью. Я только понимаю, что это женщина…

— Что вам нужно? — выдавливаю я, едва слышно, голос надорванный и дрожащий.

— Что нужно?! — громкий, почти безумный смех отражается эхом в стенах сырого подвала. — Максима твоего наказать. Жизни ему сломать. Чтобы знал своё место. Ответочка такая… Ах-ах-ах… – ржет так, что мороз по коже.

От этого смеха внутри всё сжимается ещё сильнее. Сердце стучит где-то в горле, готовое выпрыгнуть. Я вспоминаю лицо Макса, его руки, его голос, его тепло… Как он обнимал меня, как говорил, что любит, как осторожно гладил живот. Он найдёт меня. Я верю. Но выдержу ли я?

— Он найдёт меня, — шепчу я с вызовом, собирая остатки сил. — Он вас… найдёт.

Удар приходит внезапно, болезненно отзываясь в щеке. Голова резко дёргается в сторону, и перед глазами вспыхивают звёзды. Я едва удерживаюсь от того, чтобы не упасть снова.

— Пусть ищет. Будем ждать гостя, — шипит незнакомец, наклоняясь ко мне вплотную. Я чувствую его горячее дыхание, пахнущее сигаретами и алкоголем, и мне становится тошно.

— Уведите её, — резко отдаёт он приказ кому-то сбоку. — Пусть посидит, подумает. Ей есть, о чём задуматься.

Меня снова хватают, волокут куда-то по сырому, холодному полу, и я почти теряю сознание от страха и отчаяния. Тело перестаёт слушаться окончательно, ноги волочатся, не способные держать даже мой собственный вес. Меня бросают на что-то твёрдое, дверь с грохотом захлопывается, замок щёлкает.

Тишина. Жуткая, мёртвая, удушливая. Только моё тяжёлое дыхание и пульсирующая боль в висках. Я осторожно ложусь на бок, подтягиваю ноги, закрываю руками живот, словно это спасёт нас с Надюшей. Слёзы текут по щекам, горькие и горячие.

— Всё будет хорошо, малыш, — шепчу я, пытаясь убедить и её, и себя. — Папа нас найдёт. Он сильный, он обязательно найдёт…

Я повторяю это снова и снова, как мантру, но внутри пустота и страх медленно переплетаются с паникой, образуя жгучую, парализующую смесь.

Одинокая лампа под потолком едва освещает грязные стены. От сырости и холода меня начинает трясти. Но я цепляюсь за сознание из последних сил. Мне нужно быть сильной. Ради дочки. Ради того, чтобы не дать этим чудовищам победить.

Осматриваюсь еще: ни окна, ни стола, только старый матрас, на который меня швырнули будто куклу.

Я закусываю губу до крови, но это помогает удержаться на краю сознания. В животе снова толкается моя девочка, словно говорит: «Мама, держись». Я отвечаю ей тем же:

— Держимся, моя хорошая. Мы должны выстоять. Папа скоро придёт…

Сквозь слабость и страх, сквозь адскую боль и отчаяние, я продолжаю упрямо верить в это. Потому что знаю: он нас найдёт. Другого выхода у нас просто нет.

А потом дверь снова громко лязгает. Я зажмуриваюсь, что есть силы. И через мгновение ощущаю чьи -то руки на себе.