(не)вернуть. Цена искупления

Глава 44.

Макс

Экран вспыхивает. Зернистая картинка режет глаза, но я вижу её. Вика. Моя Вика. Лежит на рваном матрасе, лицо бледное и изможденное, волосы мокрые, прилипли ко лбу. Губы в кровь искусаны. Она корчится, её тело содрогается, руки сжимают клочки ткани.

Елена рядом, её руки дрожат, но голос твёрдый. «Дыши, Вика, дыши. Тужься, ещё раз». Вика слушается, её глаза закрыты, губы шепчут что-то... Они одни. Никого больше.

— Вика! — ору я.

Грудь сдавливает, бронежилет словно тиски, но я не чувствую. Только её. Только боль, что режет меня пополам. Я должен быть там! Я должен страдать, а не она!

Экран дергается, и появляется безобразное лицо Маши. Она смотрит прямо в камеру, прямо на меня. Улыбается. Медленно, ядовито, как будто знает, что уже победила.

— Ну как тебе, Волков? — её голос сочится ядом, каждое слово цедит с кайфом. — Нравится? Твоя Вика корчится, а ты ничего не можешь. Всемогущий, да? Ха! Страдай, Волков! Как Даша страдала пока ты жил в тепле и заботе!

Я рвусь вперёд, но Артём хватает меня, его пальцы впиваются в плечо, но мне похрен.

— Макс, сука, стой! — шипит он.

Но я не слышу. Маша смеётся, её смех больной и истерический. Ебанутая баба! Пожалел ее?

Вика стонет, Елена кричит: «Ещё, Вика, ты можешь!» И я понимаю: это не здесь. Они где-то ещё.

Я ошибся.

Я проиграл.

Экран гаснет, и тьма ангара глушит всё.

Вика, Надюшка.

Я не успел.

Не спас.

Зверь во мне воет, но он в клетке, и я с ним.

— Как тебе место неудачника, Волков? — сиплый голос из темноты.— Нравится? Ты его заслужил, мразь.

Он выходит на свет, его жестокое лицо, как вырезанное из камня, в глазах тлеет злорадство.

— Ты думал, что можешь нас переиграть? — продолжает он, и каждое слово, как последний удар — Законопроект отклонен, а Вика рожает в норе, как крыса. И знаешь что? Ты опоздал.

Я сжимаю зубы, челюсть трещит. Гнев — как лава, заливает всё. Вика. Её стон. Маша, что смеётся. Громов, что стоит передо мной, как судья, выносящий приговор.

— Где она? — рычу зверем. — Где, сука?!

Громов ухмыляется.

— А ты не в том положении, чтобы спрашивать, — говорит он. — Ты проиграл, Волков. Смирись.

Я не выдерживаю. Гнев и ярость побеждают. Я кидаюсь на него, мои кулаки, как молоты, готовые разбить его череп. Но подельники Громова, двое, здоровые, как быки, хватают меня. Один бьёт под дых, другой заламывает руки. В темноте мелькает лезвие ножа и я чувствую резкую боль в правом боку. Бронежилет спасает, но боль все равно берет свое. Я падаю на колени, задыхаюсь, но глаза не отвожу.

— Сука! — хриплю, сплёвывая кровь и прикладываю ладонь к боку.

Громов наклоняется, его лицо в сантиметре от моего.

— Ты ничего не найдёшь, — шепчет он. — Вика умрёт. Твоя дочь умрёт. А ты будешь жить с этим. Если не сдохнешь тут.

Я рвусь, но они держат. Артём на полу, его лицо в крови.

И тут — звук.

— Руки на землю! Работает спецназ! — голос из темноты, усиленный мегафоном.

Откуда?..

Свет фонарей режет глаза. Топот ботинок, лязг оружия. Громов замирает, его лицо - маска ярости. Его подельники отпускают меня, их руки тянутся к автоматам, но голос орёт:

— Оружие на пол! Лицом вниз!

Я падаю, бетон холодит щеку, но я не сопротивляюсь. Спецназ врывается,чёрные фигуры, шлемы, стволы. Громова валят на землю. Артём рядом, его поднимают, он хрипит, но жив.

— Цель подтверждена. Жена жива. По координатам, переданным из штаба. Объект — ложный.

Я зажмуриваюсь. Этот склад — ловушка. Те, кто хотели, чтобы я сорвался, чтобы я увидел… чтобы страдал. И это сработало. Маша. Громов. Седов. Вадим — всего лишь цепь в этой грёбаной конструкции. Но Вика...

Я пытаюсь встать, но на меня тут же наваливается тяжесть — рука, броня. Спецназовец смотрит в лицо, оценивает:

— Ты Волков?

— Да, — шепчу я. — Где она?

Он жмёт губы, секунду раздумывает.

— Готовьтесь. Мы выдвигаемся туда. Сейчас.

Мне помогают встать. На лице — пыль, во рту — вкус крови и металла. Плевать. Главное — двигаться. Рядом Артём. Его ведут. Связь восстановлена. Всё кипит. Голоса, рации, шаги. Все как в замедленном кино. Но внутри — только один кадр: Вика.

— Мы уже почти локализовали сигнал, — говорит Чернов, подходя. Его лицо в крови — не своей. — Они пустили фальшивку. Видеосигнал был передан с другого объекта. Но мы их на крючке держим. Север. По движению машин, по дронам. Один объект остался тёмным.

— Туда, быстрее. Немедленно.

Спецназ садится в вертолёт. Мы следом. Я сажусь рядом с Артёмом, цепляюсь пальцами за сиденье.

— Ты понимаешь, — говорю ему, — если с ней хоть что-то...

— Она держится, Макс, — глухо отвечает он. — Ты должен тоже. Иначе не дойдёшь.

Я киваю. Но внутри пусто. Потому что сейчас я не человек. Я ярость. Я волк.

Прожекторы вырывают из тьмы силуэты нового объекта. В темноте дороги проблесковые маячки скорых.

Вика… живи, ты, ради Бога!