Макс.
Макс
По моим ощущениям прошла почти целая вечность. Но минули только сутки. Сутки с тех пор, как я очнулся. Сейчас я в отдельной палате. Белые стены, приглушённый свет, стерильность и тишина. Никаких трубок в горле, никаких капельниц с бесконечно капающим раствором. Вереницы медперсонала и кучи пугающе пищащих приборов.
Странные ощущения по всему телу. Оно будто чужое. Тяжёлое, ватное. И не послушное. Каждое движение отдаётся эхом боли.Но если болит - значит , что я жив. И это охрененно и приятно... И главное – моя семья в безопасности и жива здорова. Ради этого стоило пройти сквозь всё, что было.
И, чёрт возьми, я наконец-то одет. В нормальную больничную пижаму. Пусть и странного зелёного цвета, но, по крайней мере, больше не валяюсь с голым задом, как в реанимации. Там это было пиздец как стремно. Стрем полный, если бы не адская боль в спине и трубки, бля, отовсюду торчащие. Сейчас – всё иначе. Немного легче. Немного спокойнее.
Дверь открывается почти беззвучно. Я не слышу шагов, но знаю — это Чернов. Его фигура в проёме, уверенный взгляд. Заходит, прикрывает за собой. Смотрит внимательно, будто проверяет, на месте ли я, целый ли и в уме.
— Ну что, герой, — хрипловато говорит он. — Вижу, живой. Бледный и хующий, но живой.
Я чуть улыбаюсь, криво, но искренне.
— Вроде да.
Он кивает, подходит ближе, садится на стул у кровати.
—Я рад, бро, что ты выкарабкался. Теперь к делу. Всё, как ты просил, — говорит тихо. — Большинство из тех, кто за этим стоял, задержаны. Материалы собраны, показания взяты. Машу отправили на долгий срок в психиатрическую клинику откуда она выбраться точно не сможет. Она нестабильна. Алиса не представляет никакой угрозы.
Я слушаю внимательно, будто каждое слово — ключ к восстановлению картины. Чернов говорит спокойно, но я чувствую: он на грани. Устал. Выжжен. И всё же держится.
— Один только ускользнул, — продолжает он. — Руденко. Границу не пересёк, но след потеряли. Мы роем землю. Его время придёт. Он не выплывет.
— Хорошо, но этот ублюдок умеет заметать следы. Громова взяли?
— Да, уже дал показания. Все схемы раскрыл и про поджог в ателье рассказал.И все схемы выдал, сучара.
Я собираюсь спросить про законопроект. Удалось ли его откатить? Но не успеваю.
Дверь открывается.
И в палату входит чудо.
На пороге — Вика. В руках цветы, немного неуверенные шаги, светящееся лицо. А рядом с ней — Ромка. Мы с ним вчера уже виделись, но сегодня они не одни. В руках у него детская переноска. Люлька нежно-белая, с розовыми кружевами. Он держит её с такой осторожностью, будто в ней хранится сама суть жизни.
И она там. Наша с Викой дочь. Наша Надя.
Я не верю глазам. Это не просто сцена из сна – это то, что я мог потерять. И не потерял. То, кого никогда мог не увидеть. То, ради чего дышу и ради чего я выползал из рук костлявой старухи.
— Привет, — говорит Вика, и голос её дрожит от переживаний и трогательности момента. — Мы пришли.
Я тянусь к ней, рука слушается плохо, но она мгновенно оказывается рядом, обхватывает мою ладонь своими пальцами, прижимает к губам. И я чувствую, вот оно мое, настоящее и будущее. Всё настоящее. Боль, любовь, тепло, нежность. Всё здесь.
Рома аккуратно ставит люльку на край кровати и приподнимает её повыше, чтобы я мог видеть. Наклоняется, достаёт из неё свёрток и передаёт Вике. Она поднимает на руки нашу дочь и подходит ближе. И я вижу её…
Крошечная. Укутанная в плед. Морщится и зевает, сжимая кулачки. И вдруг открывает глаза. Маленькие, блестящие пуговки. Родные. Мои. Я смотрю и всё внутри переворачивается. Меня топит волной, сносит к чёртовой матери всю боль, страх, слабость.
— Вот она, — шепчет Вика. — Наша девочка. Смотри, папочка, знакомься со своей копией.
Я с трудом поднимаю руку, дотрагиваюсь до крохотного кулачка. Она цепляется за мой указательный, крошечными пальчиками— но с такой силой, что я замираю.
Ком в горле. Глаза горят. Я шепчу, почти неслышно:
— Привет… малышка.
Рядом Вика тихо всхлипывает, аккуратно присаживается на край кровати, удобнее располагая дочь, чтоб я был ближе к ним.
— Всё уже позади, слышишь? — шепчет она. — Мы вместе. Мы выстояли. И врач хорошие прогнозы дает. Я только что с ним разговаривала.
Я киваю. Не могу говорить — внутри всё переворачивается. Это — не просто встреча. Это возвращение к жизни.
— Ты не представляешь, как я ждал, — говорю наконец, выдохнув сквозь боль.
— А ты не представляешь, как мы боялись, — отвечает Вика. — И как мы ждали. И … я люблю тебя. Слышишь? Только посмей на ноги не встать!
— Мам, ты сейчас всю палату слезами затопишь, — ворчит Ромка из-за ее спины, снимая на телефон наше знакомство с дочей. — А я между прочим для домашнего архива видос снимаю.
— Рома, — вспыхивает Птичка, — Ты оборзел?
Фух девочки, эпилог остался) и может быть бонус потом будет. Или два) с Заделом на две истории: Чернова и Волкова младшего. Надо?