(не)вернуть. Цена искупления

Глава 28.

Макс

Офис живёт своей жизнью, но я отрезан от неё, как за непроницаемым стеклом. В коридоре звякает ложка о кофейную чашку, кто-то яростно молотит по клавиатуре, за перегородкой аналитики спорят, глуша друг друга. Всё это — шум чужого мира. В моём кабинете тишина тяжёлая, как чугун, и я жду. Жду новостей, которые либо дадут мне оружие, либо затянут петлю вокруг моей семьи. После слов Вики о враче с татуировкой, её дрожащего голоса, страха за Рому и Надюшку, я не могу сидеть сложа руки. Каждый шорох в нашем новом коттедже в «Золотой роще», каждый посторонний взгляд — как лезвие у горла. Я жду ответов.

Дверь открывается точно по часам, и в кабинет входит Леха Рязанов. Не новичок, а старый друг, с которым мы в универе пинали мяч на заднем дворе, хохотали над ерундой и делили дешёвое пиво. Тогда он был в рваных джинсах, с растрёпанной шевелюрой и улыбкой, будто мир — его игровое поле. Теперь он в строгом костюме, с короткой стрижкой и лицом, где не дрогнет ни мускул. Только глаза те же — внимательные, тяжёлые, будто видят насквозь. Леха прошёл службу, командовал группами в горячих точках, охранял людей, чьи имена шепчут за закрытыми дверями. Теперь он у меня. И я знаю, что он не подведёт.

— Здорово, Макс, — говорит он, пожимая руку. Хватка крепкая, но в голосе — тень старой теплоты.

— Давно не виделись, — киваю, указывая на кресло. — Садись.

Мы опускаемся в кожаные кресла, и воздух между нами густеет, как перед бурей. Леха ставит планшет на стол, но не открывает его сразу. Смотрит на меня, будто взвешивает, с чего начать.

— Я получил архивы от твоего Дениса, — говорит он. — Пересмотрел записи, допросил смены в больнице. Но начну с ателье. Есть новый след.

Я напрягаюсь, как струна. Пожар в ателье Вики — не случайность, я знал это с первого дня. Вика упомянула его в коттедже, её глаза были полны страха, и я поклялся найти тех, кто посмел ударить по ней. Поджигателей вычислили раньше, но теперь, похоже, Леха копнул глубже.

— Говори, — бросаю, и голос мой звучит, как удар.

— Поджигателей взяли, — отвечает Леха, и в его тоне — холодная уверенность. — Двое, те самые, что работали на стройке. Схватили их вчера, раскололи за ночь. Оба пели, как соловьи. Назвали заказчика — некий Артём Ковалёв, мелкий посредник, связной. Работает на кого-то покрупнее, но пока молчит, кто это. Мы его уже ищем. Похоже, это был не просто поджог, а сигнал. Запугивание. И оно стыкуется с другой темой.

Я чувствую, как в груди встаёт ледяной ком. Знаю, о чём он.

— Врач, — говорю, и слово падает, как гвоздь в тишину.

— Да, — кивает Леха. — Мы изучили всё. Человек вошёл, как штатный сотрудник. Камеры ловят, как он выходит из палаты Вики, идёт к лестнице, и… конец. Пропал. Ни на одной записи больше нет. Проверили этаж, выходы, даже тех, кто спускался с других уровней. Ничего.

Я молчу, но внутри всё полыхает. Этот тип был рядом с Викой, и исчез, как призрак. Леха продолжает, и каждое слово — как соль на рану.

— Проверены машины, посетители, врачи, медсёстры, водители — всех пробили. Никто не совпадает по габаритам, походке, лицу. Он растворился. Либо знал технические маршруты больницы, либо у него был сообщник, который отвёл камеры.

— Кто-то внутри, — говорю, и голос мой становится низким, опасным.

Леха смотрит в упор, и в его глазах — сталь.

— Да. Кто-то в больнице дал ему войти и выйти. Ты правильно усилил охрану, но этого мало.

Я сжимаю кулаки, костяшки белеют. Голова гудит, как рой. Кто-то подобрался к моей беременной жене. Пока она была одна в той чёртовой палате. Ярость кипит, но я давлю её, чтобы думать ясно. Вика теперь в «Золотой роще», с акушеркой и кортежем охраны, но они знали, как ударить. И попробуют снова.

— Дениса не уволю, — говорю твёрдо. — Он надёжен. Но ты берёшь свою группу. Независимо. Никто не знает, сколько вас и где. Дежурите в посёлке, у Ромы, в больнице, если Вике понадобится туда. Она не должна почувствовать ни капли страха. Понял?

Леха кивает, и в его движении — холодная точность.

— Уже сделано. И ещё — я подключил своих из старой службы. Тех, кто вынюхивает «невидимок». Думаю, найдём его. Или того, кто за ним.

Я киваю, но на душе — как в могиле. Мерзко, холодно. Артём Ковалёв, поджог, врач с татуировкой — всё сплетается в тугой узел, и я пока не вижу, где его разрубить.

— Действуй, — говорю. — Но тихо.

Леха встаёт, но у двери оборачивается.

— Макс, — говорит он, и в голосе — тень тревоги. — Это не просто угроза. Это шахматы. Кто-то играет вдолгую. И они знают твои фигуры.

Я смотрю на него, и в груди встаёт стальной холод.

— Я тоже, — отвечаю, и каждое слово — как клятва. — И я играю лучше.

Он уходит, а я остаюсь в тишине, тяжёлой, как гранит. За окном — город, жизнь кипит, но я вижу только Вику, Рому. Я всегда играл вдолгую — строил бизнес, дома, мечты. Но теперь это не игра. Это война. И тот, кто посмеет тронуть мою семью, пожалеет, что родился.