(не)вернуть. Цена искупления

Глава 47.

Вика.

— Мама, она такая маленькая и смешная… милая, — Ромка держит Надюшку на руках, прижимая к груди с каким-то неловким благоговением. Его голос дрожит, но в нём столько нежности, что сердце у меня трескается.

Я смотрю на них и не могу оторваться. Моя девочка — бусинка с розовыми щёчками, сморщенным носиком и крохотными пальчиками. И Рома… взрослый, сильный, высокий. Между ними двадцать лет, целая пропасть, целая жизнь, но в этот момент - они одно. Брат и сестра. Кровь моя. Любовь моя. Наша с Максом конечно же.

— Я тебя таким же помню, Ром, — улыбаюсь сквозь слёзы. — Тоже лежал у меня на груди, пищал, кулачки размахивал…

Он смущается и отводит взгляд, будто боится неожиданных эмоций. Становится таким же сухарем как и его отец. Или… просто совсем возмужал. На нем сейчас все держится. Он только на полчасика забегает к нам. В остальное время работа, работа…

— Побудь с ней, хорошо? А я… я к папе схожу. На минутку. Только гляну.

Ромка кивает, аккуратно укладывает Надю в люльку и смотрит на меня строго.

— Только не задерживайся. Какая бы ты мама ни была настырная, а когда папа очнётся, он точно не одобрит, посмотри на себя, мам. Скоро прозрачной станешь. Что я отцу скажу, м? Он же с меня спросит.

— Рома, — отрезаю я, но без злости. — Сама решу, что и как делать. Понял?

Он усмехается и подмигивает, но глаза у него тревожные. Как у меня. Мы оба боимся.

Я выхожу из палаты, медленно иду по коридору по уже привычному маршруту. Дыхание прерывистое, в груди щемит. Дохожу до двери реанимации. Останавливаюсь. Сердце стучит в висках. Дёргаю за ручку и замираю на пороге.

Запах — тот же. Чистота, антисептики, тишина. Совсем недавно я сама лежала в такой же палате. Между жизнью и смертью. Тогда Макс был рядом. Здоровый и невредимый. А сейчас… сейчас я у его постели.

Он лежит бледный, словно мраморный. На лице синяк, на шее след от катетера, руки с синими прожилками вен. Аппарат мерно качает кислород. Монитор рядом мигает зелёными огоньками.

И у меня перехватывает дыхание.

— Привет… — шепчу я и сажусь рядом.

Моя ладонь скользит к его руке. Холодная. Но живая. Макс жив. После всего. После ада, через который мы прошли. Но он не просыпается. Уже неделю. Неделю. В коме.

Операция прошла… успешно, как сказали врачи. Но слово «успешно» почему-то звучит как насмешка. Задет спинной мозг. Повреждения. И да, его стабилизировали. И да, жизнь вне опасности. Но никто не говорит — будет ли он ходить. Будет ли помнить. Будет ли Макс… прежним.

Я боюсь. Боюсь, как не боялась никогда. Не за себя. За него.

Если он проснётся и ничего не вспомнит? Если он проснётся и уже не поднимется? Что для него это значит?

Для сильного, гордого, несгибаемого мужчины… это приговор.

— Ты должен проснуться, — шепчу я, наклоняясь к его щеке. — Нам с тобой дочь растить, сына женить. Ты даже не видел, как она улыбается. У неё твои глаза. Такой же прищур. Такая же вредина уже…

Я улыбаюсь сквозь слёзы, прижимаюсь лбом к его плечу.

— Пожалуйста, Макс… Проснись. Ты нужен нам. Ты нужен мне. Я не справлюсь одна, слышишь?.. Ты мой. Ты часть меня. Моя жизнь. Моя любовь.

И я знаю, что он меня слышит. И я буду приходить сюда каждый день. Пока он не откроет глаза.