Отпускай (СИ)

Трещины бутафорского счастья

Пахло дождем. Для коридора очень необычный запах, но Эмма чувствовала, что в аромате дождя мешался аромат герани с окон. Судя по всему, Нейт проветривал. На кухне не горел свет, не раздавалось воркование молодых людей, споры, или биения вилок о тарелки. Тишина. Пустота. Уже легли спать? Ну и славно. Чем меньше Фастер с ними пересекалась, тем легче ей было. Тем сильнее… растворялся на груди огромный камень разбитой любви. Растворялся, словно кусок соли, которая иногда, ручьями, вытекала из глаз.

Однажды соль закончится.

Эмма судорожно выдохнула, затем решительно уставилась на устрашающую лестницу. Сейчас Нейта за спиной нет, и уверенность от этого только росла. Не будет наблюдать за ней, выискивая проколы, не будет прищуриваться, высокомерно глядя на очередную неудачу. Не будет говорить: «ты не способна».

Она не неспособна. Не безнадежна. Она просто не умела, потому что всю жизнь Штайнер её одергивал. Всю жизнь напоминал, где её место.

Сейчас ей было проще упасть, чем снова видеть его уничижительный взгляд. Фастер решительно взялась за поручень, и сделала шаг. Ноги болели после тренировки, но, казалось, не так сильно, как раньше. Они держали её, и девушка улыбалась. Держали. Сегодня не будет подвигов, не будет показательных выступлений. Эмма просто поднимется по лестнице, и все. Аккуратно, с передышками, трезво оценивая свои силы. Поднимется. И не будет этим кичится, потому что каждый день это делают все люди.

Перед глазами плыло. Колени дрожали, и мышцы бедер натягивались. Сердцебиение учащалось то ли от волнения, то ли от восторга, потому что первый лестничный пролет подходил к концу. Пройдя его, девушка на полусогнутых ногах подошла к стене, и смахнула со лба прозрачный, холодный пот. Дыхание учащалось. Справилась. Осталось еще раз сделать так же, и все. Почти… обычный человек. Почти такой же как все.

Вода капала с мокрых волос, мокрая одежда прилипала к телу, и Фастер зябла. Проветренный дом — это, наверно, хорошо, но не когда ты вымок под ливнем до нитки. Капли падали на пол, и никакие звуки больше не отягощали окружающее пространство.

Взгляд скользнул вниз в коридор, и тут же глаза расширились. Внутри все тут же сбилось в ком, а пульс, казалось, пропустил один удар. Темный силуэт высокого человека стоял внизу, и шокировано смотрел вверх. Шокировано, и… совсем не счастливо. В выражении искреннее замешательство, на границе с адекватностью. Он медленно склонял голову в бок. Раздраженно прищурился, и тихо произнес:

— Поздравляю, влезла. В следующий раз так не повезет. Ты, должно быть, хочешь разбиться, да? — Губы искажала усмешка. — Разбиться, чтобы на самом деле стать лежачей больной. И чтобы я… тебя обслуживал. Конечно, кто же еще.

— Я не упаду. — Тихо ответила Фастер, глядя в темноту. — Не упаду, потому что отдохну, прежде чем идти дальше. А однажды придет день… и отдых мне вообще не понадобиться. — Она сжимала кулаки. Почему-то не хотелось рассказывать Нейту радостную новость о том, что её гены не настолько дефектны, чтобы умереть в инвалидном кресле, и не выжить без чужой помощи.

Что-то внутри подсказывало, что он не будет рад вместе с ней. Что не поздравит, не кивнет, и не порадуется за нее. В голове скользили кадры высокомерной злости, и обвинений в том, что анализы — дерьмо. Что врач плохой, но откуда в Штайнере столько злобы, Эмма не могла объяснить. Он обвинял её в отсутствии заботы о себе, и при этом не давал шанса проявить эту заботу.

Не давал шанса встать на ноги.

— Не упадешь. Прямо как в прошлый раз. — Мужчина стал медленно надвигаться. — Вся мокрая. Холодная. Зал до восьми вечера. Что ты делала после этого? Ползла домой под проливным дождем? Наворачивала круги вокруг больницы? — Он поднялся по лестнице, и горячая рука тут же обхватила девушку за талию, и поволокла наверх. — Я вот что, кстати, хотел спросить. Как зовут доктора, что с тобой сегодня занимался?

— Зачем тебе знать его имя? — Сдавленно произнесла Фастер, пытаясь выкрутиться из навязанных объятий. Однако, молодой человек от этого только раздражался.

— Из любопытства. Почитаю, где он получал образование, что о нем думают другие врачи. Ну?

— Не скажу. — Эмма прищурилась. — Мне плевать, что о нем думают другие, меня он устраивает.

— Какая наивная, эмоциональная позиция. — Нейт иронично закатил глаза, прижимая сожительницу к себе. То, что она не сказала имя, действовало на нервы, но было не критично. В конце концов, завтра он может позвонить в клинику и узнать, кто был в зале день назад.

— Ну да. Когда врач нравится, и от его работы есть результат... это же так умно, читать о том, популярен ли он среди других врачей. Так не наивно, так важно.

Штайнер сжимал зубы. Та самая калека, Эмма Фастер сейчас иронизировала над ним, и ставила его в тупик. Поддавшись тугой злости, мужчина резко отпустил её и, раскрыв глаза, девушка начала падать. Однако тут же спохватился, и прижал её к себе.

— Нейт, ты нормальный? — Тяжело дыша, с круглыми глазами спросила Эмма, с ужасом уставившись в пол. — Пусти меня. — Голос начинал дрожать.

— Все нормально. — Глухо ответил тот, так же таращась вниз.

Что он только что сделал?

Штайнер выдохнул, и свободной рукой потер висок. Что это только что было? Он что, хотел… чтоб она упала? На долю секунды… хотел этого? Может, он правда не совсем «нормальный»? Может, Белита права, и психотерапевт на самом деле не помешал бы?

Он встряхнулся, затем тихо добавил.

— Тебе нужно в душ, ты вся мокрая. Я… помогу тебе помыться.

— Нет. — Тем же дрожащим голосом ответила Фастер, все еще пытаясь отстраниться. — Ни за что. Ты больше не увидишь меня голой, ни при каких обстоятельствах.

— Что я там не видел? — Как-то странно спросил Нейт.

— Это не важно. — Уголки губ вздрагивали и опускались. — Ты просто не увидишь больше. Смотри на Белиту, на меня не надо смотреть. Помоюсь сидя.

— Если ты заболеешь, я увижу тебя голой, потому что мне делать тебе компрессы, и менять одежду. — Тихо добавил он. Совсем без злобы, и даже с каким-то легким, едва уловимым удовольствием. — Сколько бы ты… терпеть меня не могла, после всего, этим все равно буду заниматься я. Расчесывать тебя, кормить, и носить в уборную. Или ты забыла, как сильно болеешь? Забыла, какой хрупкий у тебя иммунитет?

— Чего ты пытаешься этими словами добиться? Я сказала, что мне не нужна помощь, что я помоюсь сама. Или я должна была, вдруг, передумать? — Уголки губ продолжали опускаться.

— Это было бы умно. — Штайнер вздохнул. — Но я все понимаю. Я не намерен на тебя давить, обижать, или подвергать твою жизнь опасности. Тебе просто не помешал бы горячий душ, а держать лейку у тебя быстро устают руки.

— Больше не устают. — Она сжала кулаки.

— Мы оба знаем, что это не правда.

— Правда.

Нейт снова вздохнул. Спорить глупо. И вообще… в последнее время он и так слишком часто кидался. Нападал и обижал. Слишком много боли пришлось на каждый квадратный сантиметр её души, и все это сделал он. Хотя и жизнь его зашла в тупик, и нужно было что-то делать с этим… Все равно Штайнер чувствовал осадок. Легче не становилось.

И лучше тоже не становилось. Мало того, день ото дня он продолжал показывать зубы, и выражать злость, о которой Эмма, наверно, раньше даже не подозревала.

Сегодня эта злость чуть не позволила ей упасть.

Нейт с грустью смотрел в пол. Затем в очередной раз вздохнул, и обнял свою сожительницу двумя руками. Та вновь пыталась вырываться, что-то говорить себе под нос, но мужчина не слушал. Ей обидно. Но она вся мокрая и холодная, сейчас её нужно согреть.

А еще ему просто хотелось обнять, а другие объяснения звучали еще хуже, даже для самого себя.

Он просто греет. Да.

— Мне не нравится, что ты ждешь её каждый вечер. — Тихо сказала Бел, накрыв голое тело одеялом в белом пододеяльнике. — Изо дня в день. Когда она съедет, ты будешь ждать её на квартире, а затем возвращаться домой?!

— У нас два этажа. — Сквозь зубы чеканил Штайнер. — И её комната на втором. По-твоему я должен бросить её спать на коврике, или как?!

— На коврике?! Типа… до гостиной она не в состоянии дойти, да? Нейт, это смешно. Даже о родных сестрах так не пекутся, как ты о ней, хотя она тебе не сестра. Еще раз скажу, что б ты там себе не напридумывал. Не. Сестра. — Голос срывался. — Она тебе — чужая баба, с которой ты носишься, как с хрустальной вазой. Повторяю. Чужая баба. И почти во всех аспектах ты ставишь интересы чужой бабы выше моих интересов. Интересов… любимой женщины, как бы. Подумай: ты готовишь еду исходя из её потребностей. Не ложишься спать, пока она не придет, хотя я ложусь при этом раньше, и мне приходится тебя ждать. — Она повернулась на спину и прикрыла глаза. — И я сейчас даже не упрекаю, я… устала упрекать. Но если я правда важна для тебя, и дорога тебе, проведи время со мной. Посвяти его мне, а не ожиданию какой-то бабы, которая вертит тобой, словно ты её персональная заводная игрушка. А еще повар, грузчик, решатель проблем и денежный мешок.

— Я в сотый раз повторю тебе, что она — инвалид. — Штайнер вытаращил глаза и лязгнул челюстями.

— Ты эту бабу даже в мелочах на себя взвалил!!! — Кин сжала кулаки. — А что она взамен тебе дала? Ну что, скажи?! Что ты от нее брал?!

Нейт в одночасье завис. Словно провалился, выпал из реальности. Он что, мог от нее… что-то брать? Почему-то раньше в голову такие мысли не приходили. Ни разу. Что он… мог бы взять? Не платье же для BJD-куклы. Штайнер просто шел навстречу её желаниям, вот и все.

А что, мог бы брать?

Так было… можно?

«Она тебе не сестра» — пульсировала в висках неприятная, тошнотная фраза. Он всегда гнал её от себя, игнорировал, стоически не желал вписывать в свою картину мира. Почему тошнотная? Что в ней… такого неприятного?

Наверно какое-то странное, тяжелое, чужеродное чувство внутри, которое появлялось сразу, как только Нейт пытался осознать отсутствие родства. Как не сестра? Это же он… её вырастил. Когда на несчастную, четырехлетнюю девочку кричали воспитатели, потому что она слишком много рыдала, это он её защищал. Десятилетний мальчик. Это он возил её на спине, отдавал ей булки, которые привозили по воскресеньям. Он прощался с ней, когда поступал в университет, и обещал вернуться.

Прощался с двенадцатилетней девочкой. Как это она не сестра?

Ну как?

Как можно увидеть женщину в этой маленькой девочке?

Казалось, он даже секс с ней не воспринимал как секс. Скорее как что-то, что может сделать ей приятно. А еще и ему. Физически. Почему нет?

Теперь кто-то словно вдалбливал ему металлический клин меж двух полушарий мозга, раскалывалась голова. Болела. От непринятия продолжало подташнивать. Он что, все это время мог от нее… что-то брать? Когда это она успела стать женщиной? Такое разве можно не заметить?

То есть все время до этого… он кормил, одевал, обувал и обхаживал… женщину? Спал… с женщиной? Не с каким-то безликим гомункулом, которого именовал сестрой, и которого было жалко. Все внутри заворачивалось в узел. В соседней комнате спит женщина?

Женщина по имени Эмма. Двадцати двух лет. С хрупким телосложением, с бледным лицом, и грустными глазами. С мягкими волосами, и вечно покалеченными ногами из-за безумных попыток встать на каблуки.

Он резко вскочил, чувствуя на лбу холодный пот. Словно на секунду Нейт проснулся в реальности, в которой все время находился. У него тут… возлюбленная. Лежит с ним на кровати с прозрачным балдахином, непонимающе смотрит ему в лицо. Возлюбленная, которую он сам выбрал, хотя и не понимал, по каким критериям. А в соседней комнате, под сухим пледом, на узком диване лежит… другая женщина. Не гомункул и не сестра, женщина, которая сама считала себя его возлюбленной много лет.

В горле пересохло.

Это Эмма, Эмме нужен белок. Нужно помогать ей подниматься по лестнице, нужно стелить ей постель, мыть её. Лечить ей ноги, пока не началось гнойное заражение на открытых ссадинах, которые оставляли после себя растерзанные мозоли.

Вновь все внутри сжималось. Но, почему-то, теперь уже не из-за жалости, или страха за нее. Внизу ощущалось болезненное напряжение, влажная головка полового члена терлась о пододеяльник. Унять силой воли не получалось.

«Что ты от нее брал?!»

Штайнер отрешенно усмехнулся. Казалось, теперь он знал, что хотел бы взять.

За столько лет односторонней заботы.

Взять.

Белый свет бликами играл на красных лакированных ботильонах. Тонкие, бледные, согнутые в коленях ноги носили их на себе, шурша по синему ковролину. Девушка пыталась не смотреть вниз, но получалось не очень. Даже ощущая в своей руке руку доктора, озноб охватывал тело, но Эмма все равно сжимала зубы. Меж бровей пролегала заметная морщинка. Она почти не представляла, что ходит на ходулях, хотя раньше именно так и делала.

— Отлично получается, остается только выпрямить ноги. — Даглас весело улыбнулся. — Колени, не подгибайте их.

— Если не буду подгибать — упаду. — Фастер чувствовала, как по виску ползла потинка. — А вы вывихните мне руку, пока будете ловить.

Врач тихо рассмеялся.

— Давай тогда так сделаем. — Он зашел девушке за спину, хватко взял ее за предплечья, и вновь мягко, лучисто улыбнулся. — Теперь можешь падать сколько угодно. Если это случиться, ты просто на мне повиснешь. Ну что, готова выпрямить колени?

Эмма неуверенно кивнула. Если ноги ее подведут, она правда повиснет у доктора на руках. Ничего себе не вывихнет, и не разобьет.

Выпрямлять ноги казалось чертовски сложным занятием. Они ныли от напряжения, дрожали, а шокированная нервная система, вестибулярный аппарат которой так и не адаптировался к высоте, твердила: «сядь!! Разобьешься!!».

Сложнее всего перешагивать через собственный механизм защиты.

Сложнее всего пересиливать животный страх.

Фастер тяжело выдохнула, вытянула ногу вперед, затем выпрямила ее в воздухе. Она неуверенно качалась, но нервозность уходила. Девушка не падала, и, следом, аккуратно сделала следующий шаг. Мужчина шагнул за ней.

— Ну вот. Постепенно начнешь ходить, и моя помощь тебе, в какой-то момент, больше не понадобиться. — Он медленно поднял брови. — После этого займемся выносливостью твоих ручек.

— Спасибо. — Эмма неловко опустила голову.

— Да, и кстати. Есть любопытная информация по поводу твоего рождения. Мой коллега звонил в архивы, затем в детский дом, где вы числились, и всплыл интересный факт... — Даглас скользнул взглядом по наручным часам, и тут же встрепенулся. — Я вам очень скоро о нем расскажу, сейчас мне нужно отойти. Буквально на… десять минут. Приглядите за моими бабушками, хорошо, мисс Фастер? — Врач лукаво улыбнулся, аккуратно подвел пациентку к лавке, и так же аккуратно усадил. — Я очень скоро вернусь. Не скучай.

Он очень быстро направился прочь из зала, настолько, что развивались полы халата. Так же быстро, как и всегда. Эмма со странной ухмылкой смотрела ему вслед, затем довольно зажмурилась. Казалось, она начинала привыкать к его темпу.

Разминая руки от напряжения, Даглас вышел в темный коридор, однако, тут же остановился. Прямо перед ним, на той же высоте на него уставились два знакомых, жутких, фиалковых глаза. Доктор медленно поднял брови.

— Так-так. — Штайнер оскалился. — Здравствуйте. — Он нарочито мерзко тянул первый слог, преграждая выход врачу. — А вот и наш экстрасенс.