Отпускай (СИ)

Отпускай

Отпускай обиды. Отпускай боль и страх, слабость, неуверенность. Отпускай прошлое. Отпустить — не значит откатиться назад. Это значит принять метаморфозу своей жизни и стать сильнее. Не жалей, ни одно прошлое не стоит тоски, потому что тратит секунды настоящего. Отпускай ненависть, и все придет. Отпускай.

Она коснулась прохладной ладонью его лица. Горячая щека, гладко выбритая кожа. Он на самом деле многое себе не позволял, например, чтобы Эмма видела даже с легкой щетиной. Во-первых, жесткие короткие волоски очень колючие, а во-вторых Штайнер считал, что это выставит его в дурном свете. Легкая небритость как маркер отсутствия должного ухода за собой, максималист Нейт именно так это воспринимал.

А ей было все равно. Даже если он не будет бриться неделю, что с того? Разве перестанет от этого быть собой?

«Иди сюда ко мне» — продолжал бубнить Штайнер. «Я так долго тебя ждал».

Он всегда был, казалось, слишком большим для нее, даже непропорционально. Слишком высоким, слишком тяжелым, слишком широкоплечим. Со спины его можно было принять за её родителя, но теперь это больше не волновало. Несмотря на то, что после больницы этот контраст стал еще сильнее. Эмма больше не стеснялась их разницы. Нейт сейчас здесь не потому, что она к нему прилипла, а потому что хотел этого больше всего на свете. И плевать, как это выглядит со стороны.

В любви маленький, хрупкий человек мог иметь над большим огромную власть.

Теплые губы касались лба, большой палец его руки чуть-чуть трогал кончики её ресниц, отчего Фастер вздрагивала. Ладони скользили по тонкому телу, согревали, чуть-чуть сжимали и пощипывали ягодицы. От этих прикосновений по телу ползли горячие мурашки, немного сбивалось дыхание. Он умел делать приятно.

Иногда носом Нейт задевал её щеку, затем спускался вниз, цеплял им шею, ключицы. Выдохни обжигали, случайные поцелуи прожигали насквозь. Расплавляли кожу в тех местах, где их касались губы. Мокро, скользко, сладко. Вновь мужчина опускался вниз, задирал короткую сорочку как можно выше, чтобы обнажить грудь. Твердые, розовые соски, бледные нежные ореолы. Как давно он хотел их увидеть? Как давно хотел коснуться языком, обхватить губами. Чуть посасывать, запоминая вкус. Запах. Её неловкое выражение лица, широко распахнутые глаза, которые блестели в свете тусклого месяца.

Хотелось укусить. Чуть сжать зубами кожу, надавить на нее, облизать и съесть. Словно голодному спустя много месяцев показали сладкое пирожное, силой воли этот голод не выходило унять. Только попробовать на вкус, а потом наброситься. Только тогда немного бы полегчало.

Он продолжал покрывать тело легкими укусами. Поглаживал ладонями между ног и спускался ниже, подгибал её ноги в коленях. Обводил пальцами стопы, сжимал их, но тут же продолжал поглаживать. Мягкие и маленькие, как и всегда. Как всегда нуждались во внимании и ласке.

Нейт сполз вниз, приподнял девушке бедра, закинув их себе на плечи. Коснулся языком теплого стыка половых губ и тут же углубил это касание. Эмма вздрогнула. Зажмурилась, отводя голову в сторону. Приятно. Так приятно, что неловко.

Чувствовалось давящее скольжение, становилось жарко. От стыда хотелось отползти чуть в сторону, но бедра крепко держали чужие руки. В конце концов, она невесомой рукой дотронулась до головы мужчины, мягкими пальцами зарывалась в темные жесткие волосы. Хотелось хотя бы погладить, хоть как-то дотронуться.

В ту же секунду Штайнер схватил её руку за запястье и чуть сжал. Скользнул выше, слегка надавливал на ладонь, пытался переплести их пальцы меж собой, сжимал так сильно, что становилось немного больно. Девушка закусывала губы до кровавых следов, приятно. Очень приятно, нестерпимо. Хотелось шире развести ноги, податься навстречу, потереться. Клитора едва ощутимо касались зубы, но не царапали. Иногда мужчина слегка кусал за складки припухших половых губ.

Хорошо. Слишком. Удовольствие перемешивалось со стыдом и замещало его, вытесняло, заставляло все сильнее расставлять бедра, до спазмов в мышцах. Горячо, мокро. Хотелось, чтобы продолжал. Чтобы давил языком еще, сильно, чтобы слизывал лишнюю жидкость. Хотелось сказать: «пожалуйста».

В ту же секунду он отстранился. Издал какой-то странный рык, беглым взглядом осматривая промежность, лицо, ноги, стопы. Механическим, казалось, неподконтрольным себе движением вынул перевозбужденный член и сильно сдавил его в руке с тяжелым выдохом. «Не могу больше» — читалось на остервенелом лице, которое иногда перекашивал оскал. Нейт резко потянул девушку на себя, уперся влажной головкой в распухшие от поцелуев половые губы. Стал медленно протискиваться внутрь, сжав зубы.

«Нет, стой» — она зажмурилась, отводя лицо в сторону. Слишком много, толстый, больно, отвыкла. Слишком большой для высохшего в больнице тела. Много, но Эмма судорожно выдохнула и обмякла на хрустящей постели. Из расслабленных мышц боль постепенно уходила, а мужчину, все же, не хотелось останавливать. Ему очень этого хотелось. Так сильно, что сегодня она готова была кивнуть.

Начинали раздаваться медленные, мерные хлюпающие звуки. Когда он протискивался слишком глубоко, вновь становилось больно, но эта боль тут же сменялась отвратительным, ползущим по венам удовольствием. Слишком горячо внизу, хотелось разрядки.

Он тяжело дышал. Едва держался за остатки рассудка, чтобы не расслабиться слишком сильно и не навредить, однако, все равно все постепенно заволакивала пелена. Толчки становились все рефлексивнее, и невозможно было остановиться. Невозможно противостоять себе или одернуть себя, сводило с ума ощущение неотвратимости удовольствия. Нейт прикрыл глаза, чувствуя горячий озноб по всему телу. Слишком плотно, слишком жарко внутри.

Он тяжело выдохнул, безумным взглядом уставившись на её лицо. Оргазм захватывал, сильный, такой долгий, что темнело в глазах. Вязкая жидкость волнами выходила из уретры, разливалась внутри, заполняла собой всё. Мужчина продолжал рваными толчками вдалбливать её внутрь, слыша разрозненные, тихие, гортанные стоны.

Она подавалась ему навстречу. Разводила ноги, облизывала дрожащие губы. Сами собой закатывались зрачки, измученное долгой комой тело прострелил сильнейший экстаз. Не хотелось, чтобы это прекращалось. Не хотелось, чтобы было менее приятно.

Голова становилось тяжелой. Эмма выдохнула, ресницы слипались сами собой. Штайнер ложился рядом, поправлял одеяло. Что-то бубнил, касался носом красной от возбуждения щеки, прижимал к себе. Поглаживал поверх одеяла.

Отпускай постепенно все плохое, что было раньше. Отпускай.

— Нейт. — Она жевала через чур сладкое печеное яблоко, слыша, как рядом, свернувшись в клубок мурлыкал кот. — Нейт, а у тебя дома есть помещения, о которых я не знаю?

— Что? — Штайнер с непониманием вскинул брови, затем тут же их опустил. — Помещения?

— Ну да. У тебя на двери… то ли датчик движения, то ли вроде того. — Она поковыряла ложкой печеный фрукт, сидя на белой постели. — И много еще такого тут, о чем ты мне не рассказывал?

— Я хотел сперва спроектировать умный дом. — Честно признался молодой человек. — Раскидал проводку, привязал все к узлу генератора. Но потом посмотрел, как это выглядит со стороны, и плюнул на эту затею. Мне проще самому, молча включить свет, чем просить систему об этом. Я чувствую себя просто ужасно, когда кого-то о чем-то прошу, даже если это робот. — Вздох. — Так что… я понимаю твое стремление быть самостоятельной. Правда понимаю. Я оставил только систему безопасности, датчики движения на окнах и дверях. Вывел одну камеру назад, во двор. Когда зарезали мою семью, то… залезали в дом со двора.

Эмма криво улыбнулась. Камера сзади дома ему не пригодилась ни разу, а вот спереди… могла бы избавить от многих странных поступков. Дала бы недостающую необходимую информацию, однако, складывалось впечатление, что камерой позади Штайнер просто купировал свой детский страх. Давал себе уверенность, что никто не воткнет «нож в спину».

— Ну это понятно, а комната? — Фастер подняла брови. — Какая-нибудь… тайная.

— Топочная есть, я её закрыл от посторонних глаз. Там же я генератор поставил, на случай отключения электричества. Нагревательный котел, если по какой-то причине центральное водоснабжение на пару дней отключит горячую воду. — Нейт непонимающе поднял одну бровь.

— И что, все? — Эмма ощущала легкий конфуз. Что еще мог засунуть в «тайную» комнату реалист-прагматик, фантазия которого начиналась и заканчивалась на мечтах о прибыльности всех своих вкладов, инвестиций, а еще на мечтах о сексе с любимым человеком. Наверно он все же не такой изобретательный, как Фастер однажды подумала.

— А что ты хотела услышать? Что я варю в подвале наркотики? — Губы исказила добрая улыбка. — Еще держу кислородные баллоны там. На случай твоей стремительной простуды, чтобы не занимали место в кладовке.

— Спасибо. — Эмма слегка смутилась и продолжила ковырять яблоко.

Штайнер слегка прищурился, и улыбка превратилась в слабую ухмылку. Есть вещи, которые ей лучше, все же, никогда не знать. Чтобы не счесть его странным, чтобы не напрягаться лишний раз. Ведь мысль о наличии травматического пистолета где-то дома могла испугать. А мысль об аппарате искусственной вентиляции легких в подвале вообще могла вогнать в непонимание, вызвать ступор.

Ему казалось, это было необходимо. Потому что ни скорая, ни полиция никогда не приезжали вовремя.

Пол года спустя

Весной ходить на физиотерапию было проще, чем зимой, потому что похудели от солнца высокие сугробы, смыло ручьями химикаты, которые разъедали непроходимый гололед. Ноги-спицы послушно брели по подсохшей улице, мерно цокал небольшой каблук. Ветер то и дело стремился поднять белый сарафан, пусть даже его прижимала к телу любимая куртка. Иногда из-за высоких белых облаков проглядывали прямые солнечные лучи.

Дышать было легко. Легкие с довольством принимали прохладный кислород, взгляд провожал случайных прохожих, которые вечно торопились… куда-то. Спешили жить, потому что жизнь была всего одна. Почему бы не поторопиться?

Руку грел теплый конвертик со сгущенкой. Сегодня у Эммы персональный выходной, личный, правда, куда податься, она понятия не имела. У неё-то выходной, а вот близкие и друзья привычно на работе. Кто-то с умным видом расчерчивает ватманский лист вместо того, чтобы сделать это за компьютером, кто-то помогает пациентам встать после операции, проведенной им же самим. Кто-то сидит на ресепшене, со скукой жуя крекер на обеденном перерыве. Кто-то импульсивно попрекает рабочих за плохую поклейку обоев у себя дома, не вставая с инвалидной коляски. У всех море своих дел. Так чем Фастер хуже?

Как только она задумывалась о делах, спина покрывалась неуютным ознобом, и слабые ноги тут же давали о себе знать. Волнение проходило только тогда, когда Эмма называла этот день выходным. Однако, дорога домой все равно начинала казаться длиннее на пару километров.

Наверняка её там все еще ждет пустой почтовый ящик. Наверняка, она повторяла себе это из раза в раз, но легче не становилось. Влажнели ладони. Глаза бегали по серому тротуару.

Вскоре показались зеленые крыши дома среди бирюзовой листвы. Сердце упало куда-то в живот, когда Фастер увидела торчащую почту, белые конверты. Побежала, выхватила их, и стала неуклюже рвать с торца. Дрожащие пальцы стискивали сложенный в четверо лист бумаги, который распрямлялся в руках.

В глазах посинело, ноги подкосились. Губы расплывались в тяжелой, счастливой улыбке.

Её модели платьев взяли для ростового отшива.

Ими заинтересовался модный дом, все получилось. А через неделю девушка собиралась на море. Жизнь, потихоньку, налаживалась. За спиной вырастали крошечные, неуклюжие крылышки, но они были, и это самое главное. Кактус берег свой небольшой, нежный цветок.

Шумели весенние травы. Он стоял возле окна, и со странным видом наблюдал снующих внизу людей, которые безостановочно плелись мимо. Ветер слега шевелил волосы, и Нейт закрывал глаза, чтоб это почувствовать. Намного приятнее, чем сквозняк кондиционера.

— Ну что, когда на море едите? — Раздался сзади знакомый женский голос. — В этом месяце?

— Через шесть дней вылет. — Штайнер медленно расплылся в улыбке. — Давно пора.

— А что там со свадьбой? — Не унималась Элис. — Это будет как медовый месяц, или что?

— Пока не знаю. — Мужчина прищурился, затем смущенно опустил взгляд. — Она мне ничего не ответила, сказала, подумает.

— Ну ладно. Море на такие решения благотворно влияет. — Девушка потянулась и откинулась на небольшом стуле. — А деток не думаешь планировать? Созрел?

— Ну. — Нейт замялся. — На самом деле я совсем не против, мне бы хотелось. Но как сделать так, чтобы не повредить здоровью Эммы… я не знаю. Может, через годик или полтора, когда она полностью восстановиться. Беременная женщина должна мочь себя поднять. Я могу её носить, конечно, но мало ли. Встанет, и подкосятся, вдруг, колени. — Он задумался. — Я беспокоюсь, в общем.

— Может, ты этого ребенка сам выносишь и родишь? Чтобы не бить по здоровью Эммы. — Элис иронично прищурилась.

— И как это я сам не догадался? — Мужчина раздраженно оскалился. — Хороший совет, наверно так и сделаю.

В кабинете раздался приглушенный, тихий, добрый смех.

Штайнер вновь поднял глаза к небу. Даже если не сейчас, но, может, однажды ему скажут «да» на кольцо, на предложение о браке. Однажды она снова полностью ему доверится, даже если на это уйдет время. Сколько бы не потребовалось, он готов был ждать. Сколько угодно.

На пепелище медленно прорастали первые цветы. Мягкие, красивые и самые искренние. Самые настоящие. Однажды у нее в душе снова будет сад, должно только пройти время. Он точно это знал.

Конец.