Отпускай (СИ)

Кролики

Он уходит на работу каждое утро, и возвращается домой каждую ночь.

Четверть двенадцатого, снаружи темно.

Все промокло. Холодно. До сих пор идет дождь.

В комнате раздался звук тяжелой, хлесткой пощечины. Она с шоком и страхом смотрела на мужской силуэт над собой, пыталась отползти, но диван заканчивался. Книга вывалилась из влажной от нервов ладони.

— Нет. Нет, даже не думай. — Одними губами сказала Эмма, глядя в мокрые, мутные, сиреневые глаза. — Я не стану с тобой спать, чтобы тебя утешить, Нейт. Не смей.

— Не утешить. Мы просто будем вместе сегодня, вдвоем. Как раньше. — Казалось, ему было совершенно все равно, что его ударили. — Иди сюда. Я, хотя бы, обниму тебя.

Взгляд носился по комнате. Она искала пути к отступлению, но их не было. Однако, Штайнер не двигался больше с места. Замер, нависнув в воздухе, словно пощечина заставила его оцепенеть.

— Только обнять? — Уголки губ опускались вниз. — Тебе нужно только это? И… тебе это поможет?

— Очень поможет. — Он медленно кивнул. — Иди сюда ко мне.

Фастер медленно выдохнула, пока мужчина с нежностью тянул к ней руки. Поглаживал плечи, поправлял мягкое одеяло, и осторожно ложился рядом, на самом краю.

— Мне хорошо только с тобой, я люблю тебя. — Тихо бубнил Нейт, зарываясь носом в мягкие волосы. — Одно время я думал, что у нас нет будущего, потому что ты мне как сестра. Но… с чего ты мне как сестра? За столько лет я ни разу не задал себе этот вопрос. Просто плыл по течению, особо не задумывался о том, кем ты могла бы для меня стать. Я словно… не воспринимал тебя. Сложно объяснить. А потом начал воспринимать… и ужаснулся собственным мыслям. — Лицо исказила нервная улыбка. — Если бы именно ты… была всю жизнь со мной, я был бы счастлив. Мне никто, кроме тебя не нужен. И никогда не был нужен. Если завтра на всей планете останемся только мы вдвоем, я не буду переживать. Я не люблю людей, мне на них плевать. Только если… только тебя. Извини, что я так долго соображал, кто рядом со мной. Тебе было больно, и все из-за меня. Страшно думать об этом. Скажи, что я могу для тебя сделать? Как сделать так, чтобы помочь тебе забыть то, что было?

Она напряглась. Прищурилась, чуть сдвинула брови, и нервно выдохнула. Из окна доносились редкие капли.

— К чему ты ведешь, я не понимаю. — Ладони стискивали одеяло, девушка хотела кашлять, но подавляла этот порыв. — Я не могу быть с тобой всю жизнь, потому что мне тоже нужна семья. Семья, в смысле… муж. Дети, может. Что значит «не воспринимал»? Ты много лет говорил мне, что меня любишь. Ты со мной спал. А потом ты, однажды, пришел и дал понять, что просто привязался с юности, просто жалел.

— Не понимаешь, о чем я говорю, да? — Он ласково погладил Фастер по голове, грустно уставившись куда-то вниз. — Прости. Это правда сложно объяснить. Я не воспринимал тебя, как женщину…

— И при этом ты со мной спал. — Эмма сжала зубы. — Нейт, сколько можно меня трепать? Почему ты говоришь мне все это, зачем? Я простила тебя, клянусь, прошу, хватит всего этого.

— Затем, что я тебя люблю, и мы будем вместе. — Глаза жутко блестели в кромешной тьме. — Всегда.

Он пристраивался рядом. Явно не собирался уходить с этого узкого дивана, все время поправлял одеяло, проверял температуру девушки прикосновением тыльной стороной ладони ко лбу. С грустью качал головой, и бубнил «жар». Возможно, пытался дать понять, что будет следить за самочувствием, чтобы его не просили уйти.

«Мы не будем вместе, Нейт» — одними губами, смаргивая слезы сказала Эмма. «Мне жаль, но мы не будем».

«Ты свободен».

Он уходит на работу каждое утро, и возвращается домой каждую ночь.

Иногда Фастер вздрагивала, когда слышала хлопок двери внизу, но после судорожно выдыхала. Жар не сходил, легче не становилось. Тело ломило, ощущалось, словно его взбили в блендере, а затем вылепили из получившейся массы форму человека.

Он больше не лез. Практически. Все равно пристраивался рядом, гладил по голове, приносил лекарства и еду. Хотя бы от этого девушке было легче, она прекращала ежиться и бояться, что Штайнер предложит ей секс по дружбе, или вроде того. Не воспринимал как женщину, но любил, и спал с ней. Что это за ересь? Какая из составляющих — ложь, или подмена понятий? Фастер не знала, и не хотела думать об этом, слишком больно. Какая разница? Белиту он тоже, вроде как, любил. А потом, внезапно, нет. А потом, может, опять внезапно полюбит. Однажды Нейт перестал быть для Эммы предсказуемым, он вел себя как зомби, как маньяк или наркоман, которого лишили дозы. Жуткий человек в сумерках с лиловыми глазами, таким она его видела. Начала бы заикаться, если бы он не улыбался, не отворачивался с неловким взглядом, и не пытался помочь.

Потом обязательно говорил «я люблю тебя», целовал в лоб, и смотрел. Просто, с надеждой, смотрел, словно ждал чего-то, или же просто тянул время, чтобы не уходить. Почему он не хотел уходить? Фастер казалось, что Штайнер чувствовал себя ужасно разрозненно, холодно и одиноко. Еще казалось, что он сам не знал, что нес, и просто искал поддержки.

Ей хотелось так думать. Другие варианты пугали, ставили в тупик, вызывали непонимание, страх.

Она не могла понять, что он хочет. Что ему нужно, не могла понять, какие он строит планы на будущее, и строит ли. От мысли, что Нейт навеки хочет оставить все, как есть, по спине шла нервная дрожь. Говорит, что не любит больше никого. Что имеет ввиду? Что хочет жить с другом-сестрой до конца своих дней? Сколько тогда Белит будет еще в их жизни, если он то любит, то нет, то опять любит? Фастер сворачивалась под одеялом в клубок, и закрывала глаза. Не важно, сколько у него будет еще женщин, он свободен. Главное, чтобы не перед её носом. Главное, чтобы не слышать от них, что она тут никто, недочеловек и ничтожество. Партии умниц и красавиц хотелось засунуть подальше от себя, а себя хотелось засунуть подальше от этого дома.

Его дом. Только его.

Внизу послышался хлопок входной двери, отчего Эмма рефлекторно вздрогнула. Он всегда возвращался к ночи, даже если в разное время. Угрюмо поднимался по лестнице, заходил к ней и что-нибудь с собой нес. Сладости, маленькие милые игрушки, которые просто ставил рядом, садился. Спрашивал, как самочувствие, мерил температуру, попутно рассказывая какие-то случаи с работы.

И вот снова его шаги за дверью. Шелест этих шагов пробирал, и Фастер не могла объяснить, почему. Сами собой вздрагивали руки. Вновь темный силуэт в дверном проеме, и тихий голос.

Раздался хруст пакета. Его тотчас сменил сладкий, ни с чем несравнимый запах. Молодой человек медленно приблизился, и этот аромат тут же перебил тяжелый запах алкоголя. Вновь по спине пополз холодок.

— Мой конвертик со сгущенкой. — Тихо сказал он, скалясь, безумным взглядом глядя перед собой. — Сейчас съем тебя. — Нейт присел у неё в ногах, оперся руками на узкий диван, и медленно пополз наверх, нависая над девушкой. — Я так соскучился. — Он продолжал приближаться. — Очень скучал. Иди сюда ко мне. — Мужчина поднял взгляд, и безумная улыбка медленно сползала с лица.

Штайнер видел в её влажных глазах свое отражение. А еще видел страх, шок, и желание только куда-нибудь деться. Он никогда не напивался до этого, никогда. И это пугало больную девушку до дрожи в коленях. Пугало сильнее, чем любой его вид в последнее время.

— Почему ты так смотришь? — Тихо спросил Нейт. — Я же... я не наврежу.

— Ты пьян. — С дрожью в голосе ответила та. — Пьян…

— Совсем немного, я же в здравом уме, все хорошо. — Он с грустью смотрел ей в глаза. Казалось, его ум был сейчас совсем не здравым. — Почему... почему ты продолжаешь так смотреть? Это же я. Твой Нейт. Почему ты смотришь на меня как на чужого человека, словно я могу тебе сделать больно сейчас? — Он взял её руку, поднес ближе и положил себе на грудь. — Я буду делать только приятно. Тебе будет хорошо. Сейчас... тебе будет хорошо. — В ту же секунду Штайнер схватил её за лицо и подался вперед. Коснулся прохладными губами горячей больной кожи, стал импульсивно целовать. Эмма с шоком и тихим стоном раскрыла глаза, схватила мужчину за запястья, однако тот чуть отпрянул и, тяжело дыша, продолжил. — Не отталкивай меня. Если ты не хочешь, я даже не буду раздеваться. Я просто сделаю приятно... и все. — Нейт прижимался, и сквозь брюки с одеялом девушка чувствовала, как тот упирался в её ногу плотным эрегированным членом. Пытался гладить, заглядывать в глаза.

Он снова лез. То, чего она боялась, снова происходило. Снова, словно они вдвоем ходили по кругу, без сил его разорвать. Она отталкивала, а он отталкивался. Затем медленно приближался, и лез снова. Раз за разом, без конца. Угрюмо таращился ей в лицо, поправлял одеяло, обещал сделать приятно. До очередной пощечины.

Она — не для него. В любом из вариантов. Давно пора это принять. Просто принять, и смириться, а не вести себя как ребенок. Раз за разом испытывать боль, и раз за разом надеяться на другой результат.

— Куда мне от тебя деться? — Дрожащим голосом спросила Фастер. — Почему тебе это… так нужно? Почему ты продолжаешь? Белиты нет, и больше не с кем, так?

— Эмма, я просто люблю тебя. — Взгляд снова становился безумным. — Тебе нравится думать, что это по какой-то другой причине, да? Нравится считать, что мне нужна поддержка, и что это пройдет? Мне не нужна гребанная поддержка, мне нужна ты. Никто не нужен, только ты. Что я могу сделать, чтобы это стало понятно?!

Темнело в глазах. Тошнило. Шок и непринятие сковывали тело. Это было то, что она боялась услышать. Боялась, откидывала этот вариант, как невозможный. Нереальный, нездоровый. Безумный.

— Нейт. — Хрипло начала Фастер, нервно сглатывая. — Ты хочешь… все вернуть? Хочешь как раньше между нами?

— Да. — Он поднял грустный взгляд. — Как раньше, только я буду тебя любить. Как женщину, а ни как друга.

— Нейт. — Голос дрожал. — Я не могу. Прости. — Горячие пальцы сжимали пододеяльник, слезы сыпались вниз, впитываясь в ткань. — Ты больше не мой.

Штайнер опустил глаза. Иногда вздрагивали уголки губ, словно он то ли пытался сдержать нездоровую, нервную улыбку, то ли позыв заплакать.

— Я понимаю. Понимаю, время. Просто нам нужно время. Тебе было очень больно, ты как-то смогла смириться, переступить через себя. Но это смирение больше не нужно. Пройдет время, и ты почувствуешь, что в безопасности. Что ничего такого, что случилось, не повториться. — Он опустил голову. — А пока что мы тебя подлечим. Только… не руби с плеча. Дай себе время все осознать, обдумать. Я подожду, все нормально. Помогу, буду рядом, как и всегда. Даже если ты от меня отказалась…

…я все еще принадлежу тебе. И буду принадлежать. Вечно.

«Я — твой. Я тебе принадлежу. От тебя зависит, больно мне или радостно. Только рядом с тобой я немного прихожу в норму, начинаю чувствовать спокойствие и счастье. Когда я слышу, как ты дышишь, то очень крепко сплю. Когда чувствую твой запах, вижу самые приятные на свете сны. Я не могу отпустить, ты слишком теплая. Все остальные люди холодные, склизкие, омерзительные. А ты... теплая, мягкая, с самым нежным, самым приятным запахом. Даже если я такой же склизкий, как все остальные, все равно не могу отпустить. И не смогу. Буду чувствовать вину за то, что я такой, но все равно буду держать за руку. Слишком хорошо.

Может, я эгоист. Ну и плевать. К черту кислород, я дышу тобой.»

С отсутствующим выражением лица Эмма едва переставляла ноги, пока те шлепали по лужам, направляя девушку в сторону больницы. С листьев капала вода, ударялась о лужи. Небо чуть темнело, и белый силуэт городской поликлиники зловеще возвышался на его фоне. Две недели не виделись. Две недели держалась температура, до сих пор сохранялся приглушенный кашель, однако Фастер все равно шла. Что-то тянуло туда, но иногда она виновато оборачивалась, словно сзади должен был стоять Нейт.

Нейт, который понятия не имел, что Эмма сегодня снова идет на тренировку. Физиотерапия буквально поставила её на ноги, позволила подниматься по лестнице. С переменным успехом носить высокие каблуки. Штайнер всегда смотрел на туфли с неприкрытым высокомерием, словно они были для него осязаемым врагом.

А доктор смотрел с радостью, восхищением, поддержкой.

Больница приближалась. Девушка юрко заскочила в светлое фойе и быстро пошла по знакомым коридорам. Отчего-то на лбу выступала испарина, а сердце билось то ли от предвкушения, то ли от… стыда. Она, почему-то, прокручивала в уме оправдания, по какой причине не приходила на занятия, хотя очень часто писала доктору, что болеет. Тот сердобольно предлагал прийти, принести лекарств, привести с собой коллегу и устроить осмотр. Предлагал, хотя бы, передать апельсинов, и просил писать чаще, все ли с ней в порядке.

Эмма писала. Однако, каждый раз вздрагивала и прятала телефон, когда в комнату заходил другой мужчина. Её… бывший. С лекарствами и компрессами, с нежной, безумной улыбкой.

Стыд, словно она прятала любовника. Хотя какой любовник? Они с Нейтом давно не вместе. Он уже успел повстречаться с кем-то, еще и скандально расстаться, затем снова прийти к ней в постель. Пальцы на руках сжимались в кулаки от досады и обиды.

Темный коридор, распахнутая дверь и свет из нее. Знакомый, синий ковролин. Говорящие меж собой женщины, неловкость, тихий смех. Фастер выдохнула, словно сейчас она вернулась домой, а не пришла из дома в спортивный зал. Такой же знакомый человек в распахнутом халате, который с бессменной улыбкой жестикулировал, объясняя какому-то мужчины принцип ходьбы по порожкам.

— Доктор Даглас. — Она подала голос, и молодой человек тут же обернулся. Медленно поднял брови, и фальшивое дружелюбие на лице дрогнуло.

Он был искренне рад ее видеть.

— Эмма. — Он жестом попросил мужчину подождать, и стал быстро подходить к любимой пациентке. Развивались полы халата, а из кармана торчала ручка с блокнотом. — Здравствуй. Как твое здоровье? Тебе стало лучше?

— Да. — Фастер неловко отвела глаза. — Вот и… вот и я.

— Я соскучился. — Майрон прищурился, и чуть навис. — Как твой, с позволения сказать, «брат»? Я боялся, что из-за твоей болезни он запрет тебя на полгода, и мне придется на танке осаждать его дом, чтобы спасти принцессу, которую взяли в плен.

— Принцесса сама себя спасла. — Девушка ехидно прищурилась, однако тут же добродушно прикрыла глаза. Врач тянулся её обнять, и та легко позволила это сделать. — Если честно, он на работе, и понятия не имеет, что я здесь. Мне нечего… особо рассказывать. Все так, как было. Нейт помогает мне лечиться, опекает, и все в таком духе. Белита с тех пор не приходила, и он говорит… что она не придет. Не знаю, как ему сказать о переезде. Он не примет мой переезд, а драться с ним за вещи я не могу, это что-то из области фантастики.

— Ты не не можешь, ты не хочешь. — Даглас сузил глаза. — Ты его боишься. И физически, и морально. Физически боишься, что он запрет тебя, а морально боишься его расстроить или обидеть. Я понимаю, и не виню тебя в этом, все нормально. То есть… раз его девушка не возвращалась, они совсем расстались, да?

— Выходит, что так. — Эмма пожала плечами и отвела глаза. — Я все рассказала, пока мы писались, ничего нового особо не произошло.

— Понял. — Доктор медленно кивнул, затем, сжав объятия, чуть опустил голову и, как ни в чем не бывало, спросил. — Ты спала с ним? Пока болела. Что-нибудь было между вами? — Сверкнули стекла очков.

Девушка почувствовала, как сердце пропустило удар. Как в миг посинело в глазах, и по телу прошел нервный холод. Начали влажнеть пальцы, а прикосновения врача к её спине стали казаться стальными.

— Вроде бы нет. — Голос дрогнул. — Но я не помню. Был один эпизод… в тот день, когда у меня подскочила температура. Он меня мыл. Потом принес в кровать… и было что-то странное. Я просто не хочу тебе врать, я… ничего не помню, мне было очень плохо. Спала потом почти сутки.

— Вот как. — Даглас медленно, задумчиво кивнул. — Все нормально, даже если что-то было, я просто хочу знать. Я уже говорил про связь с первым мужчиной, и все прочее, и не стану тебя осуждать, если что-то произошло. Отъезд его девушки… такая благодатная почва. — Он потер подбородок.

— Что? — Эмма вытаращила глаза. — Что ты говоришь? Что это… только что было? К чему ты ведешь? — Лицо покрывалось багровым румянцем от внезапного стыда, который перемешивался со злостью.

— Тише, все нормально. Просто пытаюсь донести, что не буду тебя осуждать, если, вдруг, что. — Он расслаблено пожимал плечами. — Я давал менее десяти процентов на то, что твой бывший передумает, но это произошло. А раз произошло, сепарация… может затянуться. Я был бы дураком, если бы ставил условия. Все хорошо, между нами ничего не поменялось, и не поменяется, все нормально.

— Что ты имеешь ввиду? — От последних слов доктора Эмма успокаивалась, но какой-то странный подтекст его слов висел в воздухе. Подтекст, который она пыталась уловить, и не получалось.

— Ну. — Вновь сверкнули стекла очков. — Раз дело принимает такой оборот… я мог бы, временно, подвинуться. Чуть-чуть, чтобы дать тебе больше свободы. Больше того воздуха, который «брат» тебе так стремится перекрыть. Но подвинуться — не значит уступить, ты же понимаешь? — Объятия становились крепче.

Она сглотнула. Что он сейчас несет? Зачем говорит все это? Фастер нервно улыбалась, делая вид, что не понимает, о чем врач. Или не хочет понимать. Её физиотерапевт сейчас серьезно дает понять… что не обидится, если она переспит с кем-то еще? Но как?! Почему, какого черта? Чего он таким подходом пытается добиться, зачем вообще его использует? Зачем… говорит все это вслух?

Нет, не с кем-то еще. Он не обидится, если она переспит с кем-то конкретным. С тем, с кем «сепарация» может затянуться. Подступала нервная тошнота, возмущение мешалось с отчуждением и стыдом. Хотелось опустить голову и прошептать: «ты странного мнения обо мне», но она молчала. Почему-то… молчала.

Краснели уши, румянец полз на шею и грудь. Эмме казалось, что еще немного, и её голова взорвется как газовый баллон. Чуть-чуть дрожали губы.

— Черт, ты не представляешь, как я соскучился. — Даглас вновь сгреб девушку в объятия, и прижал к себе. — Извини, если смутил. Мне совсем не хочется становиться источником твоего негатива, даже если такого небольшого. Если ты настроена, можем продолжить тренировки, а если еще есть симптомы болезни — просто проведем время вдвоем.

Она тяжело выдохнула, затем кивнула и обняла в ответ. Может, ничего страшного, что он так сказал. Может, настолько боится потерять, что… не ставит никаких условий. Неформально они вместе. А формально — нет. Немного эмоциональной, сладкой близости, немного секса. Дружба и поддержка. Он просто рядом, и Фастер казалось, что это было именно тем, что ей нужно.

Только откуда он знает, что ей нужно?

Мужчина странно усмехнулся.

Самая тяжелая цепь — это мнимая свобода. Хочешь привязать человека к себе — скажи ему, что он свободен. Скажи, что ты его не держишь.

Даглас сжал объятия сильнее, и поднял взгляд. В дверях, вытаращив глаза, стоял отвратительно знакомый человек. Чуть взмокший, словно бежал по коридорам больницы, с перекошенным от шока лицом. В черных джинсах и неформальном, сером, льняном пиджаке. Он порывался зайти, но все время отвлекался на людей с костылями и палочками, которые ходили мимо в своей недолгой разминке.

«Стоило «сестре» сорваться с поводка — вот он, прибежал, «братец» — врач поджал губы, пока в зрачках читалось ироничное раздражение. «Давно не виделись, господин на букву «Ш».

Гость сверипел. Что-то рявкнул деду с костылем, и ворвался в помещение зала.

— Эмма!! — Вновь рявкнул Штайнер, и девушка вздрогнула. Затем испуганно, рефлекторно обернулась.

— Нейт? Что ты тут... — Голос дрожал. Не прошло и десяти минут, как она здесь, и вот он тоже. Словно за ней следило его приведение, и, почуяв беду, тут же привело хозяина.

— Эмма, мы идем домой. — Он пытался взять себя в руки, хотя на лице легко читалась смесь ревности и ярости. — Домой, ты болеешь, тебе сюда нельзя. — Нейтан перевел взбешенный взгляд на врача. — Ты слышал? Она больна. Убери от неё руки. — Каждое слово он цедил через зубы, буквально, выдавливая из себя остатки вежливости.

— А больных что, разве нельзя трогать? — Доктор равнодушно поднял брови. — Тогда вам тоже не стоит. Какие-то проблемы? Не смейте тут орать, молодой человек, или я вызову охрану.

— М, «экстрасенс» мне будет ставить условия. Тебя до сих пор не вышвырнули? Очень жаль. — Лицо перекосил оскал. — Эмма, мы идем домой. Сейчас.

— Нейт, я… — Глаза бегали по ковролину, в горле сбивался ком, мурашки выступали на холодной коже. Ей было страшно. Так сильно, как ребенку, который сделал что-то постыдное прямо перед строгим родителем. Девушка пыталась собраться и оттеснить нервозность, чтобы не терять осколки гордости. — Нейт, хватит кричать, тут старые люди. Прекрати это.

— Не смей её пугать, герой. — Даглас стиснул зубы и прищурился. — Она тебе ничего не сделала. А еще мисс Фастер тебе ничего не должна, чтобы набрасываться на нее за то, что она пошла туда, куда посчитала нужным. Её дело, куда хочет, туда и ходит.

— Я разве ограничивал её в правах? — Штайнер пытался состроить дружелюбную мину, но получалось просто ужасно. Он явно не хотел казаться злодеем, но производил именно такое впечатление. В глубине души Нейтан боялся выглядеть злодеем. И вот, он им стал. — Ей еще рано выходить из дома, у неё хрипы в легких.

— А вы, прошу прощения, врач, чтобы решать, когда рано, а когда нет? — Физиотерапевт выпрямился, скрещивая руки на груди. — Я просто уточняю.

— Нет, но я не глухой. — Мужчина чувствовал, как дергалось от напряжения нижнее веко. — Эмма, пожалуйста, нам нужно вернуться домой. Не глупи, тебе станет хуже. Извини, если напугал, просто я пришел в ужас, когда не нашел тебя дома. Выздоровеешь — будешь ходить, куда захочешь. — Прятать ревность за заботой становилось все сложнее. Кулаки сжимались сами собой.

— Может, вы хотите поговорить со мной, а не с ней? — Даглас равнодушно поднял брови. — Давайте выйдем в коридор, не нужно наводить смуту среди моих пациентов. А еще не нужно срывать негодование на человеке, который имеет свободу воли и выбора.

— Отличная мысль. — В лиловых глазах зияла темнота. — Давайте поговорим. Почему бы и нет.