Отпускай (СИ)

Лихо

— …и чтобы я могла пойти со всеми, он таскал меня на спине. — Эмма попыталась улыбнуться, однако, уголки губ дрожали. — Как-то так было. А потом… потом он привел домой её. Сказал, что я ему как сестра. Что Бел он любит, а меня… ну… — Она опустила влажные глаза вниз. — Обо мне просто заботится. Меня ему… не знаю, жалко, наверно. Он хочет снять мне квартиру, и жить с ней. Но пока мы живем в одном доме. Я, он, и она. Не знаю, зачем я родилась. — Девушка горько усмехнулась. — Столько лет… вранья. Столько лет фальшивых улыбок. Не могу. — Она нервно сглотнула, и все еще продолжала улыбаться.

— Ни хрена себе. — Доктор Даглас сидел на скамье для жима, и круглыми, ошарашенными глазами смотрел на свою пациентку. Он явно хотел материться, но посматривал по сторонам, и держал себя в руках, со своей фирменной, нейтральной улыбкой. — То есть он ни слова не сказал, и привел домой любовницу? Любовницу, по сути, кто-то вообще называет сожительство гражданским браком.

— Вроде того. — Фастер зажмурилась, чтобы не разрыдаться. — Сказал, что у неё внезапные проблемы с жильем, и он не может оставить её на улице.

— Как интересно. — Врач склонил голову. — А тебя бросить с пустого места и оттеснить в соседнюю комнату, значит, может, да? — Он тут же спохватился и поправил очки. — Простите. Не хотел нарушать субординацию, просто вырвалось. Хотя, если хотите, можем продолжать на «ты». Что скажете? Это не критично.

— Можно и на «ты». — Эмма рассеяно пожала плечами. — Не нужно извиняться, мне нормально.

— Мужчина мечты, да уж. — Даглас закатил глаза. — Заботливый, ты говоришь? Внимательный? А что, по-твоему, хуже: такой «заботливый», но который тебя не любит, или невнимательный, но любящий? Мне просто любопытно.

— Мне не нравится этот вопрос. — Фастер подняла брови. — Разве если человек любит, он не становится внимательным? И наоборот…

— Ну, как видишь, нет. Любопытный фрукт, ничего не скажешь. — Врач резко выдохнул. — Как, ты сказала, его зовут?

— Я не говорила. — Девушка сдвинула брови. — Не думаю, что это важно.

— Ты права. — Майрон прикрыл глаза. — Просто мне… было бы безумно интересно посмотреть, как выглядит этот герой. Должно быть, презентабельно, если после предложения «пожить с моей бывшей в одном доме» не получил от своей леди пощечину. У тебя теперь забавная сожительница. Какая женщина в здравом уме пойдет на это? Что, интересно, он ей сказал? «Слушай, тут такое дело, у меня есть девушка. Гражданская жена. Но сейчас мы придем, я её быстренько брошу, и будем вместе жить». И что она ему на это ответила? «Конечно, милый, я пока в коридоре постою»?

— Понятия не имею, что он ей сказал. — Эмма сжала в руках подол сарафана. — Он… даже не знаю. Очень высокий. Аккуратный. У него высокий лоб, и прямой нос. Длинные… волосы, очень ухоженные. Лиловые глаза. Очень светлая кожа. Ходит, обычно, в рубашках или костюмах.

— Красивый, в общем. — Даглас усмехнулся. — Презентабельный. Ты не сказала, как его зовут, но так точно описала его портрет, что спутать с кем-то, если я его увижу, будет просто невозможно. — Он вздохнул. — Ты его сильно любила, да? Привязанность… к своему первому мужчине обычно довольно прочная, особенно в таком случае. Сильно, не отвечай, я вижу. — Врач как-то странно улыбнулся, затем вновь прикрыл глаза. — Вряд ли ты нуждаешься в чьих-то советах сейчас, но я скажу. Отпусти его. Он сказал, что относился к тебе, как к сестре? Тогда дай ему то, что он хочет. Относись к нему, как к брату. Всякий раз, когда его видишь, повторяй себе, что он — твой брат. А любить брата как мужчину нельзя. Ему можно пожелать счастья с другой женщиной.

— С другой? — Эмма чувствовала, как перед глазами все плыло, а в грудь словно всадили гигантское копье. Пожелать Ему счастья, пожелать любви, когда все в душе трескается и рвется. От боли, ревности, обиды. Мысль о том, как Нейт прижимает к себе другую, как смотрит на нее и говорит, что хочет, прожигала насквозь. Одна только мысль, хотелось рыдать. Фастер всеми силами избегала представлять это, а прямо сейчас перед глазами встала картина. Пуговицы с рубашки летели в сторону, он… держит её за ягодицы, притягивает к себе.

А она стонет под ним. И как именно, Эмма знала. Прямо сейчас, находясь в спортивном зале, ей хотелось заткнуть уши и закричать. Её Нейт любил только её, но «её Нейт», и Нейт настоящий — разные люди. «Её Нейт» жил только у Фастер в голове. Настоящий же снисходительно помогал подруге из детского дома, и так же снисходительно называл сестрой.

— Плохо себя чувствуешь? — С грустью спросил Даглас. — Не жди от себя… слишком много. Жизнь поступила с тобой очень жестоко, но со временем станет легче. Станет, я обещаю.

— Жизнь? — Девушка наклонилась, и вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Хотя бы с той позиции, что ты не можешь просто так уйти. Но твоя слабость… мы её подлечим. Из дома «брата» ты уйдешь на каблуках. И ни разу не обернешься. — Мужчина положил пациентке руку на спину, и та вздрогнула от этого прикосновения. — Ну что, начнем? Пусти свою боль во благо. Вставай и иди, а я… буду тебя поддерживать. До тех пор, пока ты сможешь идти рядом и без моей помощи. — Доктор лучисто улыбнулся, и тряхнул головой. — Ну что, начнем?

Эмма уверенно, утвердительно кивнула. Нейтан её не любит. Но неужели это означает, что без него она должна погибнуть? Как придаток-неразлучник. Зачахнуть и скорчится, словно хрупкий цветок. Кактусы… не умирают так просто. Они долго могут жить без воды, и накапливать влагу в себе, потому такие пухлые и несуразные. Но у них есть свои плюсы. Например, стойкость. Расти в тех условиях, где никакой другой цветок не выжил бы. У всех… есть свои плюсы.

Фастер сжала зубы. Доктор Даглас с улыбкой показывал, как нужно стоять на одной ноге, и зачем так важно закрывать при этом глаза. «Ты не смотришь на свои ноги, пока идешь, это нормально. Не нормально на них смотреть. Но, если ты наденешь каблуки прямо сейчас — тут же начнешь смотреть вниз, потому что не чувствуешь равновесия. Закрой глаза, встань так, как я тебе показал. А будешь падать — я тебя поймаю».

Поймаю.

Ноги дрожали от усталости, однако Фастер упорно шла домой. Не вызывала такси, и даже старалась лишний раз не присаживаться. Нельзя поощрять проблему, нужно над ней работать. Почему-то слова о том, что она могла бы быть сильнее, коробили. Коробили, и заставляли с яростью сжимать зубы, даже тогда колени тряслись. Кактусы… ветром не сносит, они плотно стоят на земле.

В окнах дома уже горел свет, хотя тьма еще не опустилась на город. Глухие удары в груди тут же участились, и пульс начал ощущаться в висках. Мужской силуэт ходил по кухне из стороны в сторону, и активно жестикулировал. Иногда рядом с ним появлялся женский, но тут же растворялся за шторой.

Влажной рукой Эмма дотронулась до входной двери, и вошла внутрь. В темный коридор, и голоса сразу стихли. Штайнер тут же вышел из кухни, и сузил глаза.

— Долгая, однако, физиотерапия. Добрый вечер. — Молодой человек скрестил руки на груди и склонил голову в сторону. — Будешь есть? Или сегодня опять «я не голодна»?

— Нейт. — Она подняла глаза на его силуэт, и судорожно выдохнула. В груди что-то защемило. Стоит здесь, перед ней. Прищуривается… наверняка, хотя Фастер даже не видела его лица. Высокий, статный. И пах так же приятно, как и всегда. И наверняка теплый. Горячий.

Брат.

— Что? — В голосе слышалось раздражение. — Ты будешь есть или нет?

— Нет. Я купила в городе кофе и салат. Ничего не буду больше, спасибо. — Девушка судорожно выдохнула и, расстегнув туфли, шагнула в дом.

— Начинается. — Ей казалось, он закатил глаза. Раздражение в тоне усиливалось. — Салат за весь день, ну да. И опять эти туфли. Туфли, ты еле ползешь. Для кого это? Ну для кого, скажи?! Кто на тебя смотрит в этих туфлях?!! — Он резко подался вперед, схватил их за тонкие кожаные ремешки, и поднял. — Какой смысл ходить на физио, когда у тебя заботы о себе как у овоща?! Возьми мои деньги, купи себе гребаные кеды!! Тогда, может, от физкультуры будет хоть какой-то прок!! Давно нужно было их выкинуть, чтобы ты не страдала дурью, которую я потом расхлебывал.

— Верни. — Тихо прошептала девушка, и с яростью вытаращилась на Штайнера. — Верни сейчас же. Это не твое.

— Тебе купил их я. За каким-то хреном. — Он отвел руку с парой туфель в сторону, так, что девушка при всем желании не смогла бы до них дотянуться.

— Ты ничего не расхлебываешь. Верни. — Продолжала шипеть она, и кулаки сжимались.

— А кто тебя потом на себе таскает, потому что выйти куда-то больно?! Кто тебе еду, как дворецкий, поедает в постель, не расскажешь?! Кто тебе ноги лечит после вот этого вот?!!! — Он сжал в руках туфель, и потряс им в воздухе. — Ты себя не обслуживаешь. Раз так, то будь добра не добавлять мне проблем своими детскими выходками. Прими, наконец, реальность, что ты ничерта не можешь ходить на каблуках, и лежишь потом, стонешь. Плачешься. — Голос становился ироничным.

В коридоре послышался звук тяжелой, хлесткой пощечины. Она тяжело дышала. С ужасом, болью, гневом, обидой смотрела на высокий мужской силуэт, и глаза в темноте блестели от слез. Штайнер вытаращился, затем со злобой сжал зубы. Первая пощечина за двадцать восемь лет. И от кого?

— Ты мерзкий. — Тихо сказала Эмма. — Мерзкий. Верни сейчас, или я ухожу. Не знаю, куда. Не знаю, зачем, лишь бы не с тобой, и я лучше сдохну, чем вернусь. — В зрачках не было ни капли сомнений, Нейтан прищурился, и лязгнул челюстями. Он медленно опустил руку, девушка вырвала туфли из его ладоней, и прижала к себе, словно то было самым дорогим, что у нее оставалось. — Мне ничего от тебя не нужно. Не приноси мне еду. Не опекай меня. Не предлагай мне помощь. Твоя забота уже в печенках сидит. — Голос срывался. — Если тебе так надо кого-нибудь опекать — иди, позаботься о Белите.

— Белита сама о себе может позаботиться. — Иронично ответил Штайнер. Казалось, его лицо во тьме расползалось в незнакомый, злобный оскал, а руки сжимались, словно он едва держал себя в руках. Едва, и всеми силами давил желание схватить за шиворот свою «младшую сестру». — И ничего-то тебе не нужно, и я внезапно стал мерзким. — Нейт прищурился. — Заскоки как у гребанного подростка. Разошлись и разошлись, нет, все равно начинаются сцены. Не нужно ей ничего, да уж, конечно. — Мужчина закатил глаза, и тут же их сузил. — Тебе нужно было, чтобы я тебя трахнул. Всегда. Плевать при этом, какое у меня настроение. Плевать даже на то, что я никогда не лез к тебе сам. Или ты этого хотела? — Он медленно стал подходить ближе. — Конечно ты хотела. Ты слюни на меня пускала.

Губы дрожали. Все вокруг темнело, плавилось, а внутри все опускалось. Стальные руки схватили её за пояс, и потащили наверх. Послышался хриплый стон, Эмма хватала ртом воздух. Ком в горле сдавливал, говорить не получалось. Шок. Страх. Он смеет… говорить об этом? Он вообще в себе?

…кто это?

Схватил её в подмышку, словно ребенка. От ужаса звенело в ушах, Фастер едва переставляла ноги, спотыкаясь о ступени.

«Как бы вы не были сильны духом, это вас не спасет тогда, когда мерой будет физическая сила. Вас спасет только готовность дать сдачи, зная все физические способности своего тела.»

Он остановился возле двери её комнаты. С силой её открыл, и втолкнул туда девушку, которая едва стояла на ногах. Тремор бил тело, сглотнуть ком не получалось. Слезы капали на светлый паркет.

Она сжала ремешки туфель в руках. Затем, не помня себя, ринулась вперед, и замахнулась. Каблучки щелкнули друг о друга, и следом послышался глухой звук удара. Он резко выдохнул, ощущая, как по левой щеке расползалось покраснение в виде бокового изгиба подошвы.

— Так было, пока я тебя любила. — Сдавленным, дрожащим голосом сказала Эмма. — Сейчас я пересплю с тобой только под угрозой мировой войны. И то, если это спасет небо от бомб. Ты мерзкий.

Он резко вышел, и послышался хлопок двери чудовищной силы. Затем быстро удаляющиеся шаги. Фастер не могла отдышаться, затем рухнула на пол, схватилась за лицо и разрыдалась. Высокий, статный, теплый… сейчас отволок её в комнату, словно провинившегося подростка. Еще и посмеялся над чувствами, которые она так долго берегла внутри. Берегла для него. И только… для него. Мечтала только о нем, чтобы потом услышать… это?

Казалось, на голове шевелились волосы. Глаз словно не оставалось, они вытекали вместе со слезами. Ему хотелось что-нибудь подарить. Прижаться, сказать самое необъятное на всем свете «спасибо». «Спасибо, я люблю тебя». И как он поступил с этим желанием? Был ли ему рад?

Морально ударил под дых, когда разозлился. А на что разозлился? На то, что Эмма отказалась от еды? На то что купила кофе и салат?

Она надеялась, её не слышали. Грудную клетку словно растягивали в разные стороны, и сердце рвалось, а его порванные половинки как-то умудрялись качать по телу кровь. Фастер схватилась за голову, и наклонилась над полом. Лишний человек здесь. Слабое звено. Обуза.

Сейчас его самые красивые на свете лиловые глаза казались пустыми. Зловещими и жуткими.

Нейтан спускался вниз, а глаза застилала ярость. Короткие ногти впивались в кожу на руках, и сердце стучало в висках. «Не хочу, не буду, не заботься обо мне». Гребаный ребенок. Изнеженный, истеричный. Еще смеет замахиваться на него, смеет… бить. Неблагодарная, инфантильная дура.

Во тьме коридора, прислонившись к стене стояла Бел, и как-то странно поглядывала на сожителя. Наблюдала, ткань рубашки натягивалась из-за напряженных мышц, как поднималась от тяжелых вдохов грудная клетка.

— Она что, тебя ударила? — Тихо спросила Кин, склонив голову. — Вот ведь тварь. Ты бегаешь вокруг нее, опекаешь, еду ей готовишь и подносишь, как слуга, а что она тебе? Вот это. Ну что, раскрылись, наконец, глаза? Как слуга, Нейт, тобой пользуются. Даже нет, тебя используют. Нашла на чей горб присесть. Ты ей все: дом, обеспечение, хозяйство, деньги, заботу, подарки. А она тебе что-нибудь давала взамен? Хоть что-нибудь, скажи? И вот теперь её сущность вылезла. К гадалке не ходи… А ты сомневался. Ну и что теперь?

— Ничего. — Тихо сказал Штайнер, глядя в одну точку.

— То есть как? — Белита непонимающе улыбнулась. — Слушай, я не отговариваю тебя ей снимать квартиру, вот совсем. Но не обязательно подыскивать, прям, идеал. И не обязательно возле работы. О ней позаботятся социальные службы. И выплаты ей предусмотрены, я думаю…

— Нет. — Глухо ответил Нейтан, все еще таращась куда-то в стену. — Возле работы.

— Она тобой пользуется. — Кин сузила глаза. — Очнись наконец. Даже нет, не так, она тебя использует.

— Мне плевать. — Штайнер прикрыл веки. — Мои с ней отношения — это мое личное дело. С младшей сестрой я как-нибудь сам разберусь, и где ей снимать квартиру тоже сам решу.

— Да не сестра она тебе, очнись!!! — Белита сжала руки. — Она просто баба, которая давит тебе на жалость, и все!!! А ты… ты слишком добрый, чтобы заметить это!! — Девушка подошла ближе, и взяла мужчину за недвижимое, жуткое лицо. — Господи, у тебя здесь синяк будет. Вот сволочь. Идем в спальню, я обработаю, не будет так заметно завтра. — Тонкая ладонь скользила по его прохладной щеке. — Идем, станет легче.

Она взяла его за руку и, словно зомби, повела наверх. Штайнер так и смотрел перед собой, словно не понимал, что происходит. Не осознал, что было. Что было?

Эмма вздрогнула, и с ужасом посмотрела на стену, когда в спальне раздалось шевеление. Тихое, странное. Казалось, там кто-то говорил. Однако, через пару минут шевеление затихло. И тут же послышался тяжелый, резкий стон.

Она сжала кулаки. Слезы капали на пол. Любила, верила, обожала. И что теперь? К чему это привело? Любимый швырнул её в комнату. Захлопнул дверь, и пошел ласкать другую. Любимую. Снимать напряжение. Заниматься сексом с тем, кого он правда хочет, а не с тем, кто к нему лезет.

«Почему все так» — повторяла Фастер, глядя вниз. «Почему?»

Снова стон. Скорчившись, Эмма схватилась за уши, и попыталась их заткнуть. Высокий, статный. Теплый. Любимый. Любит кого-то еще, а её швыряет. Над ней смеется. Смотрит свысока, жуткими, лиловыми глазами. Белита — любимая женщина. А Эмма… сестра? Сейчас мысли об этом вызывали усмешку. Скорее, дорожная грязь. Кто-то, у кого можно что-то отнять. Кто-то, кому можно наступить на горло. По старой дружбе разрасталась раковая опухоль — высокомерное неуважение. Насмехательство, издевки.

Он смеялся над ее чувствами.

Теперь.