Отпускай (СИ)

Когда-то был подарок

— Нейт, послушай. — Она чуть пошатнулась и нервно выдохнула. — Я устала. Мне хотелось уйти, и раз сейчас я не могу уйти, то, хотя бы, дай мне пойти к себе. Прошу тебя, дай мне пойти к себе. Если станет хуже, вернусь сюда. Но пока могу передвигаться — пойду в швейную. Меня тошнит от вида этой кровати, от её запаха. Когда-то я спала тут, да, но это было в другой реальности. Теперь отсюда хочется куда-нибудь деться.

— Эмма, это пройдет. — Как робот повторял Штайнер, жутко глядя перед собой.

— Что пройдет? Мне тут плохо. — Фастер нервно сглотнула. — Сейчас я хочу побыть у себя.

— Ладно. — Мужчина тяжело выдохнул и опустил голову. — Понял, я отнесу тебя. Не стой на пораненных ногах, тебе больно, не калечь себя. — Он подошел, затем осторожно поднял девушку на руки и отвел взгляд. — У тебя все еще жар. Я постелю тебе там, принесу два одеяла. И… побуду с тобой, если ты не против. Если, вдруг, станет хуже, я должен быть рядом.

— Мне хотелось попробовать поспать. — Голос слегка хрипел. Она болела, и ей явно было некомфортно висеть на чужих руках. — Если ты будешь рядом, я не усну. Спасибо, что ты помог, но, если мне еще понадобится помощь, я просто позову.

— Не позовешь. — Нейт грустно усмехнулся. — Но если ты хочешь еще отдохнуть, то конечно. Я… буду заглядывать. Принести тебе книг, чтобы почитать? Съешь бульон с мясом, если я принесу?

— Спасибо, у меня было на столе несколько недочитанных книг, если я смогу читать, то этого вполне хватит. — Фастер фальшиво улыбнулась и тихо закашлялась. — Ничего не нужно, правда.

— Вечно тебе ничего не нужно. — Обреченно сказал Штайнер. — Рад, что тебе немного лучше… но я, все же, сменю тебе на ногах бинт. А еще тебе нужно принять лекарство.

Эмма рассеяно кивнула. Лучше? Наверно, её состояние и вправду лучше, чем бессознательное. Однако горло раздирала боль, голос частично пропал, а без одеяла становилось очень холодно. Тело ощущалось ватным, мерзко-мягким и больным. Грустные глаза скользили по полу. Нужно было написать доктору, что она заболела. Спросить совета о том, как лечиться, и о том… как быть. Белиты дома больше нет. Как быть? Как сказать «брату», что хочется уйти?

Чистый лист её жизни требовал обновления жилого пространства. Чтобы за спиной не стоял темный силуэт с длинными волосами, чтобы не читал мораль о том, что она мало ест.

Этот дом больше не её. Всё.

Одиночество. Холодная кровать, тишина, тьма. Куда бы Нейт не смотрел, он видел пустоту. Чувствовал её, осязал. Сердце неустанно билось в груди, слегка влажнел лоб.

Она. Лежит там, в соседней комнате. Чихает, кутается в одеяло. Читает что-то. Она. Совсем не хочет его видеть, думать о нем, или говорить с ним. Его прошлая женщина. И… будущая. Он не хотел размышлять о том, что может быть как-то по-другому.

Однажды она дала ему самый большой подарок. Себя. И как он... распорядился этим подарком? Никак. Махнул рукой, выбросил, когда пришло время.

Самый большой подарок, о котором он только мог мечтать сейчас.

В тот момент, когда она дарила, этот подарок не был нужен. Однако... он от него не отказался. Он его принял. В тот день... когда она впервые разделась перед ним. Впервые прижалась. Шептала, что он самый лучший. Самый родной... он просто сделал то, что от него хотели. Представлял мельком каких-то девушек, которые вызывали интерес, которых ему хотелось увидеть голыми. Но... не её. Она лежала перед ним, а он даже на нее не смотрел. Однако подарок принял. Почему-то.

Стал её первым мужчиной.

Нейт перевернулся на другой бок. Пытался вспомнить хоть что-то, уловить хотя бы кусочек этих воспоминаний, хотя бы ассоциативный образ. Она обнимала его. Что-то продолжала говорить, так тихо, что он почти не слышал. Утыкалась в него носом. Кажется, говорила, что любит его.

Сейчас от этих мыслей подводило живот. Она говорила ему... такие слова.

И даже воспоминаний практически не осталось. Потому что он думал в этот момент не о ней. Даже воспоминаний не осталось, хотя этими воспоминаниями он надеялся хотя бы немного заесть боль. Немного помнил только, какие нежные у нее руки. Помнил и, казалось, слышал неимоверно быстрый стук собственного сердца. Нежные, светлые. Немного неуверенные и неловкие прикосновения. Теплые. Постоянные попытки его обнять.

Теперь было сложно представить, чтобы она снова захотела его обнять.

Если бы он мог вернуться в тот день. Тот самый день, когда она впервые стояла перед ним, и смотрела так. Дрожащими руками расстегивала пуговки на хлопковой рубашке, снимала юбку. Нервно сглатывала, и отводила взгляд, а на красном лице выступал тот самый, больной румянец. Если бы мог вернутся... ему казалось, у него самого бы тряслись руки. Голая Эмма. Голая Эмма, и вся для него. Сам бы нервно сглатывал, и едва бы контролировал кислородное голодание.

Попытался бы сделать её самой счастливой. Чтобы она ни за что не пожалела, что выбрала его. Попытался бы запомнить все в мельчайших деталях: то, как дрожали бы ресницы, как краснели бы губы, как подгибались бы пальцы ног. Целовал бы везде, где бы она только позволила. Делал бы так приятно, как только мог.

Чтобы стать самым лучшим. Оправдывать определение, которым она его называла.

Кровать казалась как никогда холодной. Балдахин раскачивал легкий сквозняк. Нейт тяжело поднялся, и вытер рукавом рубашки мокрые глаза. Медленно подошел, и закрыл окно. Завтра рано на работу. Очень рано, но ему не спалось. Внутри все щемило и болело, а иногда накатывал такой адреналин, что хотелось носиться из стороны в сторону. Сквозь тьму мужчина прищурился, и посмотрел на часы — десять. Может, не так уж и поздно...

Потому что хотелось её увидеть. Страсть как хотелось, ему казалось, если он не увидит, то не уснет до рассвета.

Молодой человек стремглав вышел из спальни, и тут же направился вниз по лестнице. Глаза беспорядочно носились по мебели, ступенькам, дверным косякам. Оказавшись на кухне, он резко открыл один из ящиков, достал оттуда довольно дорогую, небольшую пачку. Рваными, нервными движениями начал перекладывать из пачки печенье на тарелку, чтобы не поломалось. Тяжело выдохнул, и посмотрел на милые, сдобные фигурки.

Подниматься с ними назад было куда сложнее, чем спускаться, и совсем не из-за тарелки. Мужчина сжимал зубы, и обреченно таращился вниз. Ему казалось, что он краснел. Чувствовал это, но тут же тяжело вздыхал. Нервничал, и ничего не мог с этим сделать.

Вновь темный коридор. Невесомыми шагами он подошел, и несколько раз постучал по знакомой светлой двери. Быть может, она еще не спит. Быть может...

Холодной рукой коснулся ручки двери, и нажал её. Неловко заглянул, а затем вошел внутрь.

Сердце тяжело гремело в ушах, а внутренности сбивались в ком.

При тусклом свете фонарика девушка съежилась, и читала какую-то толстую книгу в мягком переплете. Как только в комнате появился гость, оторвалась от содержания, и слегка напряженно подняла брови. В чем дело? Уже довольно поздно. Почему он снова здесь?

— Добрый вечер. — Нейт стал искать глазами, куда присесть. Затем увидел, что на остатке дивана ничего не лежит, и невольно улыбнулся. Чуть-чуть. Вновь что-то отдалось внутри, потому что он мог сидеть рядом. Вплотную. Мужчина прикрыл глаза, и присел, затем тихо продолжил. — Я был на кухне, и... в общем... я принес печенье. Хочешь печенье? Могу погреть к нему молока, или заварить чай. Что скажешь?

— А, ну... — Эмма продолжала недоуменно поднимать брови, затем озадаченно посмотрела на часы. — Чего это ты? Уже поздно, я думала ты ушел отдыхать.

— Нет, я был на кухне. — Он начал сжимать челюсти, но совсем не из раздражения. От нервов. — Увидел, и захотел... тебя угостить. Возьми, они вкусные, ты не пожалеешь. Хоть одну возьми.

— Ну... — Она напряглась. Штайнер вел себя странно. Даже более странно, чем обычно. — Ладно, если ты хочешь... попробую. — Фастер осторожно взяла печенье, и при свете стало заметно, что то был улыбающийся мишка. Она потупила глаза. Чуть откусила, и принялась рассеяно жевать.

— Вкусно? — Нейт с надеждой поднял взгляд. — Я как увидел в магазине... тут же подумал, что тебе могут понравится. — Он подсел ближе. — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. — Эмма выдохнула, и рефлекторно отсела чуть дальше. Мужчина это почувствовал, и опустил глаза. Нарочитая улыбка начала сползать с лица. — Просто ты выглядела усталой. Тебе точно не стало хуже? Я подумал... может, ты захочешь перекусить чем-нибудь вкусным. А хочешь. — Он осторожно поставил тарелку на тумбу, и опустил руки. — Хочешь я сделаю тебе массаж? — Голос становился тише.

— Нет, спасибо, я правда в порядке. — Она неловко пожала плечами.

Штайнер помрачнел. Больше сейчас ему было нечего предложить. Стоило кивнуть, пожелать спокойной ночи и уйти, однако, он не двигался с места. Так и сидел, молчал, и смотрел в пол. Эмма. Он даже чувствовал здесь, как она пахла. Нежно, и едва уловимо. Поджимала под себя замершие перебинтованные ножки, которые хотелось согреть.

От тяжелых, подавленных чувств темнело в глазах. Он чувствовал чудовищное напряжение, и ничего не мог с ним сделать. Напряжение, от которого хотелось придвинуться ближе, даже если она отодвигалась. Однажды диван закончится.

— Я не хочу уходить. — Тихо, и как-то странно сказал молодой человек.

— Что? — Фастер непонимающе вскинула брови, затем тут же их опускала. Пальцы сильнее сжимали книгу.

— Давай поговорим. — На лицо упала темная тень, и несколько прядей волос закрыли глаза.

— О чем? — Эмма выдохнула. Странная тревога захватила тело, и девушка нервно косилась на своего сожителя. Вряд ли мужчина хотел обсудить отъезд или беременность Бел, ведь с пренебрежением обрывал любые темы о ней. — У тебя... что-то произошло?

— Нет. Не знаю. — Он вновь сжал зубы. — Или да. Да, наверно, произошло.

— Что именно? — Она не хотела говорить. Совсем. Но пыталась войти в положение, ведь человеку рядом нужна была помощь. Вроде бы...

— Мне так плохо, что хоть на стену лезь. — С горькой усмешкой ответил он. — По-моему я помешался. Иногда хочется завыть. Или убить кого-нибудь. Так плохо, словно я в одночасье лишился всего. И время... делает только хуже.

— Я... — Фастер нервно сглотнула. Ей было знакомо это чувство, как никому другому. Знакомо. — Тебе... станет легче, со временем. — Она выдохнула. — Что бы там ни было, однажды ты сможешь отпустить. Перегореть, забыться. Ты сможешь, и тогда станет легче. Правда.

— Эмма. — Тихо сказал он, и жутко улыбнулся. — Я не такой сильный, как ты. По-моему... я не умею отпускать. Этой силы у меня нет. С каждым днем я чувствую, что становлюсь все более жадным. Может, я уже похож на маньяка? Что скажешь?

— Я не знаю. — Ей все больше становилось не по себе.

— У меня не будет того, о чем я мечтаю. Потому что я никакой не добрый, и не заботливый. На самом деле я — ублюдок, который позволял себе то, что ни один нормальный человек себе не позволил бы. Ублюдок, я знаю это. Но от этого я не могу перестать хотеть. Не могу перестать желать, мечтать. Эмма. — Уголки рта дрожали. — Прости меня. Прости, что я так поступил с тобой. Ты... любила меня. Так, как... наверно, никто никого не любил. А я все испортил. Я унизил тебя, предал. Мне становится страшно, когда я начинаю думать о том, что ты чувствовала. Что видела, или слышала. И становится так больно, когда я вспоминаю, как ты плакала. Боже... как я такое допустил? — Глаза все еще скрывала тень, и он коснулся их пальцами поверх век. — Моя Эмма из-за меня так страдала. На самом деле... я не заслуживаю подходить к тебе после всего. Я должен был исчезнуть из твоей жизни, но я не могу. Чувствую, как ты на меня смотришь, и все равно не могу. Поэтому мне хочется на стену лезть от боли. Если... если ты что-нибудь захочешь... скажи мне. Скажи мне, я тебя прошу. Когда я могу что-нибудь тебе купить, или что-нибудь для тебя сделать, мне на какое-то время становится легче. Я чувствую, что хоть немного нужен тебе.

— Нейт. — Девушка нервно сглотнула. Затем опустила глаза, и отвела их. — Я давно простила тебя. Я... простила, правда. Не знала, что тебя это так тревожит. Ты можешь встречаться теперь, с кем хочешь, мне стало легче. И я правда на тебя не злюсь. Все в порядке. Все... хорошо.

В комнате послышался тяжелый, приглушенный, истерический смех. С безумной улыбкой мужчина смеялся, и наклонял голову все ниже.

— Я не могу любить того, кого хочу. Я потерял на это право. За это я себя ненавижу, чувствую только вину и боль. И медленно схожу с ума.

— Почему? — Фастер с искренним сочувствием подняла глаза на молодого человека. — Ты не можешь всю жизнь себя корить, и потом, я же простила тебя. Может... я чем-нибудь могу помочь? Чтобы тебе стало легче.

— Можешь. — Сдавленно сказал он. — Ты можешь. А ты... хочешь мне помочь?

— Да, очень. — Она вскинула брови.

— Тогда. — Он поднял на неё тяжелый, затуманенный, мокрый от слез взгляд. — Тогда просто не отталкивай меня сегодня. Я не сделаю больно, я клянусь. Просто... не отталкивай. — Штайнер стал подсаживаться ближе, и тяжело нависать.

— Ты это о чем? — Выражение сочувствия на лице сменялось подозрением, а затем шоком. — Нейт? Что ты хочешь сделать?

— Приятно. — Тихо ответил он, и продолжал придвигаться. — Я... так люблю тебя. Больше всего на свете люблю. Больше всего, больше всех. — Влажные глаза жутко блестели. — Помнишь, ты спрашивала, люблю ли я тебя? Да. Очень. Обожаю. Все время думаю о тебе. Иди ко мне, я покажу, как сильно люблю. Иди сюда...

«Вот все как повернулось» — человек в белом халате едко усмехнулся, глядя в экран телефона. «Что ж вы так, мистер Штайнер, я на вас понадеялся. Нестабильный псих. Ну ладно» — сверкнули стекла очков. Блики белого света танцевали на железном столе.

«Ничего. Подвинетесь».