Отпускай (СИ)

Лезвия сломленных чувств

— Скажи, ты теперь нарочно будешь создавать мне проблемы, да? — Нейт раздраженно развязывал галстук у крупного зеркала в коридоре. — Вечер, а тебя нет. Я хотел идти искать, даже не стал раздеваться. Думал, не случилось ли чего. Нельзя было оставить записку? Или зарядить вовремя телефон, чтобы он не садился в неподходящий момент? — Рычал мужчина, таращась в темноте на бледный худой силуэт. — Ты обедала? Ужинала? Твою мать, я готовлю еду, чтобы выбрасывать, или что? Имей уважение её съедать, раз я взялся тебе готовить.

— Не готовь в ближайшее время. У меня нет аппетита. А если, вдруг, появится, я сделаю себе бутерброд, или куплю булочку с мясом. — Эмма сдвинула брови, и отступила на шаг назад. Снова этот тон, который она не узнавала. Тон человека… который не любил её даже близко. Просто теперь ему не было смысла скрывать это.

— Хочешь посадить себе желудок? — Нейт хотел съязвить, но взял себя в руки.

— Ты и так хотел снять мне квартиру. Значит, я в любом случае буду есть там, что придется. Зачем тогда сейчас ныть об этом? — Фастер сжала кулаки и опустила голову. — Или ты намерен варить супы, и таскать мне их туда?

— Может быть. — Процедил Штайнер. — Ты еще не на съемной квартире. Будь добра уважать мой труд, раз я взялся что-то для тебя делать.

— Так не берись. — Тихо ответила Эмма. — Мне ничего не нужно.

— Так. — Молодой человек стиснул зубы, и со злобой сорвал с шеи галстук. — Хватит строить из себя неизвестно кого. Еще успеешь пожить одна и посидеть на бутербродах, не волнуйся. А пока — уважай мой гребаный труд. Ничего не можешь сама — уважай чужой. А если так уж хочется истерить, то как-нибудь по-другому, чтобы я не переводил продукты. — Он резко повернулся, схватил сожительницу за талию, и потащил к лестнице.

— Нейт, ты совсем съехал?! Пусти!! — Эмма схватилась ладонями за прохладную, стальную руку, и попыталась её от себя отодрать. Снова начинали намокать ресницы. — Что хоть ты делаешь?!

— Поднимаю тебя наверх. — Сквозь зубы прошипел тот. — Или что, будешь спать внизу?

— Я не собиралась сейчас идти наверх!! — Закричала Фастер, и мужчина тут же её отпустил. На ватных ногах девушка зашаталась, и чуть было не упала на колени, однако тот схватил её за сарафан и удержал стоя. Послышался звук рвущейся ткани.

— Я не буду вечность тут стоять, и ждать, пока ты созреешь подняться. — Со злобой продолжал шептать он.

— Не надо надо мной стоять. — Голос дрожал. Она попятилась. — Не надо. Не надо меня хватать. Иди, куда тебе нужно. — Эмма изо всех сил сжала зубы, чтобы не разрыдаться, но слезы все равно капали с ресниц. Ей казалось, в темноте их нет было видно.

— Ладно. — Штайнер выдохнул. — Надумаешь подняться — позвони.

Он медленно развернулся, и пошел наверх. Как только его темный силуэт скрылся из виду, Фастер схватилась за лицо и, все же, разрыдалась. Снова. Она не позвонит ему. Не позвонит, даже если придется ночевать на узком диване в гостиной без постельного белья и ночной сорочки. Не позвонит ни при каких обстоятельствах. Ни за что.

Даже если бы вместо дивана там был бетонный пол.

Ни за что.

Нейт тяжело дышал. Сжимал ладони в кулаки, и с досадой смотрел в пол. А куда пропала… с утра, и до самого вечера, так и не сказала. Ладно. и так, очевидно, перегнул. Почему? Разве вообще стоило с ней… так?

Он рывком открыл дверь, и зашел в спальню. От неожиданности Белита вздрогнула, выронила пилочку для ногтей, затем медленно подняла брови.

— Ну и что там? Нашлась?

— Нашлась. — Сухо ответил Штайнер. — Не знаю, где она была, разговор у нас не задался.

— Ну… — Как только мужчина сел на постель, девушка потянулась, подалась ближе, и в одно мгновение оказалась рядом с ним. — Не задался и не задался, не трать нервы. Пусть где хочет, там и гуляет. Пришла сама? Вот и прекрасно. Если что-то пойдет не так, позвонит…

— У нее телефон сел. — Нейт выдохнул. — Раздражает такая неопрятность. Такой… пофигизм. Можно же было просто провод в розетку воткнуть, чтоб за тебя не волновались. В конце концов не здорова…

— Ну безответственная она, что теперь. — Тонкая рука скользнула по спине мужчины, и спустилась вниз. — Теперь ты не один с ней. И теперь тебе есть с кем… снимать напряжение. У тебя появился личный антидепрессант. — Кин игриво склонила голову. — Все хорошо, что хорошо кончается. Хочешь… расслабиться?

— На самом деле хочу. — Молодой человек сузил глаза и усмехнулся. — Хочу.

На улице завывал ветер, хотя дождя не наблюдалось. Отрывал листья от черных крон, и уносил их в ночь. Гонял по летним улицам, где теперь ничего не осталось от праздника. Словно праздника… вообще не было. Словно никогда не предполагалось.

Мерно звякали стрелки настенных часов. Обычно их не было слышно, но, когда комнату охватывала тишина, они начинали издавать звуки. Голос часов раздается только в тот момент, пока молчат все остальные. Раздается в самую последнюю очередь. Оттого он ассоциировался с тяжелым ожиданием. Чем-то мерзким, тягучим. С минутами, когда сказать больше нечего, а сказать что-то надо. Хотелось.

— Не звонит. — Тихо сказал Нейтан, глядя на телефон, что лежал на прикроватной тумбе. Он сидел на постели, и с каким-то странным выражением гипнотизировал мобильник, словно тот должен был с ним поздороваться, и пожелать спокойной ночи. — Я… наверно сам спущусь.

— Раз так, она хочет побыть одна. — Белита закатила глаза. — Хватит об этом думать, в конце концов… надо будет — позвонит.

— Мне кажется, я ей платье порвал. — Штайнер печально опустил взгляд. — Не знаю, что на меня нашло.

— Боже, ну порвал и порвал, у нее этих платьев целый шкаф, и все покупал ты. — Девушка нахмурилась. — Ты сам сказал, она падала. Лучше было дать ей упасть?

— Она падала, потому что я поволок её к лестнице. — Мужчина нахмурился. — Сперва пропала куда-то, ни сказав ни слова, выключила телефон. Теперь отказывается от еды, и на работе… сама знаешь, что на работе. У меня сдали нервы. Но спускать все раздражение на Эмму было низко.

— Не хочет есть — пусть не ест, хватит с ней носится как с ребенком. Ей-богу, она не маленькая, ты сам говорил. А теперь это говорю я, хотя не должна бы. Ты шикарно готовишь, сами съедим. — Кин вздохнула. — Серьезно, я бы подумала, что ты повар. Не пропадет.

— Да плевать мне, пропадет или нет. — Нейт сузил глаза. — У нее инвалидность, Бел. Если она не будет есть, совсем зачахнет. Я этого не хочу. Нет, не так, я не позволю этому случиться. Она мне…

— Как сестра, да-да, я знаю. Ты сказал это уже раз десять. Но твоей «сестре» двадцать два года. — Девушка с раздражением повернулась на другой бок и зажмурилась. — Двадцать два. Почаще себе об этом напоминай, и станет легче. Я думаю, она не ест из-за стресса. Это пройдет. Или внимание к себе привлекает. Тогда, опять же, чем меньше ты будешь обращать на это внимание, тем быстрее она перестанет так себя вести. Давай спать уже, завтра вставать рано. Спокойной ночи.

Штайнер медленно выдохнул. Точно, ей же двадцать два. Он словно слышал эту цифру впервые, казалось, что с шестнадцати лет Фастер не менялась. Словно застыла в том возрасте, и года были над ней не властны. Когда успело пройти столько времени? Она на самом деле совершеннолетняя? Серьезно?

Необычайно сложно было сейчас осознавать тот факт, что они с Бел одногодки. Белита — взрослая, сформировавшая женщина. Женщина, и сразу понятно, что она старше двадцати. В ней чувствовалась стать, и все подростковое, наверно, осталось в ее прошлом. Как и у обычных людей, только не у Эммы. Эмма словно не росла. Так же наивно, широко на него смотрела, когда он подходил близко. Так же громко, по-детски смеялась, когда слышала шутки. И совсем по-детски радовалась, когда курьеры привозили ей заказы новых тканей.

И ей двадцать два? Правда что ли?

Нейтан вздохнул, затем тихо поднялся с кровати. Да хоть тридцать, хоть сорок, все равно его младшая сестра. Порвал ей платье сегодня, даже если случайно. Напугал. Выплеснул раздражение. Что бы там ни было, так поступать нельзя. Нельзя, и все тут.

Он медленно завязывал халат. Два пристальных, солнечных глаза во тьме за ним наблюдали, однако, Бел ничего не сказала. Скрипнула зубами, и вновь перевернулась на другой бок. Что тут сказать?

Медленно вышел из спальни. Темно. На кухне ничего не гремело, и внизу, казалось, не горел свет. Легла спать в гостиной? Можно было бы догадаться. С очередным тяжелым вздохом Штайнер спустился вниз. Посмотрел по сторонам, затем заглянул в гостиную, и тихо прошел внутрь.

Хрупкое тело лежало на диване лицом к спинке, поджав ноги. Нейт в очередной раз вздохнул, покачал головой. Должно быть, злиться на него, не хочет видеть. Да и вообще… после всего было бы странно, если бы она хотела видеть. Лежит тут. Должно быть, ей одиноко. «Эмма» — тихо сказал молодой человек, подойдя вплотную. Никакой реакции. Спит, устала, целый день прогулки на больных ногах утомляет. Волосы разметались по плоской подушке, пара прядей свисало вниз. Мужчина попытался нагнуться, чтобы посмотреть ей в лицо, однако, тут же себя одернул. Вдруг проснется? Разбудит еще. Ни к чему хорошему это не приведет.

Он медленно вышел из гостиной, однако, через пару минут вошел снова, держа в руках плед. Расстелил его, чуть потряс, и накрыл им девушку. Подвернул его там, где у нее были ноги, приподнял их и подоткнул. Хотел, было, уходить, однако на секунду замер и присмотрелся. Опять на стопах ссадины. Опять ходила на каблуках. Говори ей, не говори… сколько можно?

Нейт чуть погладил ногу и прикрыл глаза. Может, однажды она поймет.

А даже если не поймет, плевать. Все равно он будет заботиться. Все равно, даже когда она отсюда съедет. И сварит суп, если понадобиться. И принесет, и даже разогреет его. Вместе со вторым блюдом. И... десертом.

В гостиной послышался звук удаляющихся шагов.

Через пару минут все стихло. Эмма медленно прикрыла глаза, затем, опустив голову, еще ближе придвинулась к спинке дивана. Ушел. Ушел, а она до крови закусывала нижнюю губу. Жалел её. Сочувствовал, переживал. «Брат». И никакой любви мужчины к женщине никогда не стояло за этим. Просто заботливый, добросердечный человек, на чью голову свалился инвалид. А раздражение от жизни с этим инвалидом копилось, все равно. Из-за того, что не мог любить того, кого хотел. Не мог выбирать. Раздражение, высокомерие.

И жалость перемешивалась с этим раздражением. «Младшая сестра», и только-то. Фастер вспоминала это, и вновь хотелось выжечь все дотла.

Лямочка от сарафана оторвалась.

«Ненавижу тебя» — вдруг, глотая слезы, со злостью прошептала Эмма. Казалось, она впервые на него злилась, и это злоба тут же сменялась болью. Лучше бы он не ходил к ней в детский дом. Лучше бы задирал вместе с остальными, лучше бы не защищал. Было бы тяжело, но она, хотя бы, не чувствовала бы себя преданной. Не обманывалась бы, и не строила бы никаких ожиданий. Ведь «её Нейт», должно быть, мечтал о ком угодно, только не о ней. Может даже усмехался вслед её «черепашьей» походке. Качал головой.

Не любил.

Лжец.

Снова послышались шаги в темной гостиной, и Эмма сжала кулаки. Зачем опять пришел? Чего ему еще надо? Слезы капали на обивку дивана. Ей показалось, он присел рядом, и на её голову легла тяжелая, горячая рука. В воздухе запахло алкоголем, и девушка с ужасом раскрыла глаза. Он что, пил сейчас?! Вот прямо сейчас, ночью?!

— Знаешь, что я тебе скажу, симулянтка? — Во мраке раздался тихий, хриплый голос, и вновь запах алкоголя. Горячие пальцы перебирали её волосы. — Я тут подумал... — Где-то рядом доносилось тяжелое дыхание. — Ты привлекательная.

По спине пополз холодок.

Мерзко. Больно. Тяжелый осадок не проходил, а становился только больше. Тяготил все сильнее. Да, привел в дом другую, потому что хотел начать жить сам. Для себя, и для своего удовольствия. Сколько можно откладывать? Ему скоро тридцать. Многие его коллеги уже имели семью к этому возрасту, или как минимум жену.

Воспользовался ситуацией.

Однако, это было не так просто, как виделось в самом начале. В глубине души Нейт надеялся, что Эмма скажет что-то в духе: «я всегда об этом догадывалась». Или: «я всегда это знала». Знала, что для него она… очень близкий человек. Близкий, не любая женщина. Но нет. Фастер не знала, и не догадывалась, она любила. Можно сказать… сохла от любви. Ждала его с работы, и всякий раз плотно прижималась ночью, даже если он отворачивался. Ерзала, льнула. Так, словно была брошенным котенком, которые впервые попал в руки человеку.

Мужчина зачарованно посмотрел на лестницу сквозь тьму, но вместо этого пошел на кухню. Даже не включал свет. Порылся в верхних ящичках, достал бутылку портвейна, и порывистым движением стал вынимать пробку. Примерно две трети, еще много, однако, внезапно это количество перестало выглядеть как «много». Этим Штайнер точно не напьется до беспамятства, но, быть может, станет легче. Хотя бы немного… легче. Убьет в нем на остаток ночи совесть и позволит поспать.

Нейт сел на стул и тяжело выдохнул. Нет, она не котенок. Она молодая женщина, двадцати двух лет. Что если… он бы никогда её не видел и не знал? Что бы подумал? Наверное… что у нее есть проблемы со здоровьем. А помимо проблем? Что… она любит бохо, и стиль «Лолита». Пышные, многослойные, короткие юбки, объемные сарафаны и вышивку. Сама… любит шить и вышивать, глядя на неё он бы это подумал. Несомненно. Возможно… кукольные домики, все миниатюрное и детализированное. Возможно, игрушки. Скорее всего такая девушка очень поздно перестала играть в куклы, но не перестала их любить. Довольно необычная, в своем роде эксцентричная. Преисполненная легкой наивностью, потому что почти никто не критиковал её внешний вид. Только из-за того, что она не выходила на улицу — больные ноги.

Мужчина сжал зубы. Он бы точно проводил её взглядом, сузил бы глаза. Долго, и внимательно разглядывал бы, что на ней надето, потому что так не ходит никто. А она, словно, об этом не догадывалась. Разглядывал бы. Только одежду?

Только ли?

Нейтан тихо, горько рассмеялся. Безумно сложно было заставить себя посмотреть на неё ни как на девочку, которую он так яростно защищал от чужих обид. Которая почти никогда не выходила на улицу, сидела с головоломками и старыми куклами. Девочку, над которой открыто смеялись злые подростки, даже… высмеивали. Но которая с такой благодарностью принимала от Штайнера булочку, которая сильнее всего любила ездить у него на спине.

Больше не девочка. Повзрослела. Давно.

Молодой человек встал, и со странным выражением куда-то побрел. Швырнул в мусор пустую бутылку из-под портвейна, и вновь заглянул в гостиную. Зачем-то. Вновь подошел, и присел рядом с её головой. Красивые волосы, очень. Мягкие, густые… очень красивые. Это вообще её волосы? Поддавшись странному порыву, он положил ей руку на голову. Слегка зарывался в пряди подушечками пальцев.

— Знаешь, что я тебе скажу, симулянтка? — Вдруг сказал он. А что если она не спит? Вдруг правда… слышит его? Отчего-то такие мысли только распаляли. — Я тут подумал... ты привлекательная. Жаль, что не для меня. Очень жаль. Тогда все было бы правильно. Жили бы... долго и счастливо. Прости меня. — Нейт всматривался в затылок. Может, пошевелится. Может, вздрогнет.

Но нет. Мерно дышала, и под пледом чуть поднималась грудная клетка.

— Я бы предпочел уметь щелчком пальца любить того, кого нужно. Тогда все было бы превосходно. Я бы… не разочаровал тебя, и был бы счастлив. А так... я предал тебя. Прости.

Он медленно поднялся. Должно быть, спит. Легче ему от этого, или нет, Штайнер не мог понять. Предал её. А счастье, почему-то, так и не появилось. Белита здесь, как он и задумал. Лежит, должно быть, тоже уснула. Нейт может подняться наверх, и поиметь её прямо сейчас, потому что… почему нет? Давно же думал об этом. Искал в этом то, что нужно. Искал «то самое».

Он снова вышел из гостиной. Быть может, стоило дать себе время, и это чувство появится. Просто… он не успел еще к ней привыкнуть, чтобы ощутить глубокое удовлетворение. То самое удовлетворение, о котором пишут песни и книги. От которых «бабочки в животе». Бабочки, которых Штайнер никогда не чувствовал. Ни разу не ощущал.

Белита явно была той, кого он представлял, когда думал о женщине, которую бы хотел себе. Игривый взгляд, манеры, походка. Так часто подумывал о сексе с ней, что становилось дурно. Это должно было быть «оно». Не просто механический оргазм, который он и так периодически чувствовал с Эммой, а феерия. Чувства. Чтобы сердцебиение учащалось не из-за цикла полового ответа, а заранее. Потому что она рядом. Все ведь влюбляются, все это переживают, чем он хуже?

Должно быть, просто стресс. Когда Фастер станет легче, и ему станет легче. Когда все это переживется, наверно, это чувство придет. Пора бы пожить для себя.

Мужчина продолжал стискивать зубы. Давно пора. Эмма… смириться. Еще очень молода. Отпустит. Он застыл на лестнице, и сжал пальцами деревянные перила. Вообще-то ей стоило заметить. Но раз нет… так нет. Все сказал сам.

Она нервно сглотнула, слыша удаляющиеся шаги. Должно быть, на этот раз все. Губы тряслись, а перед глазами все плыло. «Ненавижу» — шептала Фастер, однако, ненависти не чувствовала. Только боль. Лучше бы не улыбался ей, лучше бы говорил все открыто. Лучше бы… презирал. Сердце схватывало и сжималась — легкая аритмия. Слезы продолжали капать на обивку. Весь из себя такой заботливый, правильный. Заботливый врун и лицемер. Предатель.

И все равно хотелось выть от боли. Она всей душой его любила. Всем, что было внутри, без остатка. Подарила бы ему себя, если бы могла.

Только ему этот подарок был не нужен.

Никогда.

Понемногу Эмма начинала дремать, но тут же просыпалась, затем снова проваливалась в дремоту. Измотанное тело вздрагивало само собой, когда за окном светлело. Медленно сходил белесый туман. Травы обнимала роса.

Когда она вновь резко открыла глаза, белый свет падал рядом на подушку. По-прежнему мимо окон летали птицы, и Фастер почувствовала внезапное, тяжелое желание подойти к стеклу. Дотронуться до него. На секунду представить, что она одна из этих птиц. Что ночью… да и днем ничего не было. Она просто летит в белое небо, и прорезает тонкими крыльями воздух. Улетает.

На кухне раздавалось шевеление. Тихий говор, стук тарелок. Эмма стиснула зубы, медленно поднялась, и тут же услышала звон в ушах. На ватных ногах вышла, затем медленно, шатаясь пошла на кухню. Не ребенок, чтобы сидеть и ждать, пока «родители» уйдут на работу. Мерзко.

— Доброе утро. — Послышался глухой мужской голос. — Как спала? Не надо ночевать в гостиной. Я подниму тебя на этаж, когда это будет нужно. — Он качал в белой чашке черный кофе. Прятал глаза с тяжелыми синяками от света, и постоянно щурился. Иногда нервно поправлял ворот рубашки.

— Я иду на физиотерапию сегодня. Не знаю, когда вернусь домой. — Эмма мельком осмотрела Белиту, которая, глядя в зеркало пудреницы покрывала губы тонким слоем блеска.

— Что за физиотерапия? — Нейт сузил глаза. — Это на самом деле необходимо?

— Удачи вам, мисс Фастер. — Послышался щелчок. Пудреница захлопнулась, и девушка убрала её в бежевую сумочку из натуральной кожи. — Надеюсь, это поможет вам стать самостоятельнее, и меньше по жизни рассчитывать на других. Самостоятельность необходима всем людям, особенно тем, у кого инвалидность. Я думаю, когда вы…

— Бел!! — Рявкнул Штайнер, но тут же взял себя в руки, прикрыл глаза и покачал головой. — Не надо так говорить. Я — здоровый человек, и даже я не хочу это слышать. Эмма… тебя забрать оттуда? Сколько времени займут твои занятия?

— Это до вечера. — Фастер уверенно сжала кулаки. — Я приду сама. А если очень устану — возьму такси. Не страшно.

— Ладно. — Нейтан кивнул. — И прошу тебя, заряжай телефон. Это не сложно.

— Заряжу. — Эмма склонила голову, и лицо скрылось в тени волос. Затем, попятившись, медленно вышла в темный коридор.

Штайнер вздохнул, сжимая в руке кружку. Что… вообще вчера было? Скопился стресс, и самоконтроль треснул. Настолько сильно, что решил ночью выпить. А что было потом? Извинялся перед «младшей сестрой» за то, что она не в его вкусе. Сейчас эти воспоминания, почему-то, стыдили.

Не в его вкусе? В конце концов, он спал с ней, даже если не по собственной инициативе. Можно ли после этого выдавать что-то в духе: «ты привлекательна, но не для меня». Если не для него, то у него бы просто не встал. Разве нет? Нейт сконфуженно уставился на новый кухонный кран, из которого медленно вытекали капли. Вытекали, затем капали на керамическую раковину, и оставляли после себя тихий долгий звук.

Возможно, «не в моем вкусе» было очевидным преувеличением, чтобы как-то оправдаться. Перед ней, или перед самим собой, но сложно было думать об этом. Стыдно. Штайнер подошел, и со злобой выплеснул остатки кофе в раковину. Нужно называть вещи своими именами. Была бы «не привлекательной» — не спал бы, все остальное — отговорки, чтобы отбелить себя. Чтобы торги с совестью проходили еще более успешно.

Почему-то понимание того, что это отговорки, бесило. Нейт швырнул бедную кружку в посудомоечную машину, и по ней поползла тонкая, едва заметная трещина. Белита вздрогнула, и как-то странно посмотрела на мужчину, однако, ничего не сказала.

Психовал. Не хотелось нарываться.

Синий ковролин. Старые женщины, тренажеры, мужчины на костылях. Тихий, веселый говор. И… молодой человек. С потрепанным блокнотом, и тонкой шариковой ручкой в нагрудном кармане.

— Сразу оговорим несколько пунктов. Хорошо? — Доктор Даглас опять улыбался. Однако, в этот раз эта улыбка была сухой. Серьезной, а взгляд пристальным, словно он оценивал свою пациентку, и собирался делать на нее ставку. — Вы слабы, вы сами это понимаете. Однако, вы не должны позволять людям разговаривать с вами, как со слабаком. В нашем веке сила не в мышцах. Сила внутри вас. Пока вы позволяете другим смотреть на вас, как на слабака, вы — слабак. И дело не в том, можете вы подняться по лестнице, или нет. — Мужчина прикрыл глаза. — Молодая женщина с дистрофией мышц может быть сильнее ММА-боксера, если она сильна духом. Услышали это? — Он занес руку, чтобы погладить девушку по голове, однако та резко перехватила её в воздухе, и чуть-чуть улыбнулась.

— Раз так, то не нужно меня хвалить, как ребенка, поглаживать. — Эмма прищурилась. — Если честно, я терпеть не могу, когда меня гладят по голове, а все так и норовят. Терпеть не могу.

— Великолепно. — Даглас искренне улыбнулся. — Это было сильно. Но теперь реальность. — Он повел рукой дальше, и Фастер широко раскрыла глаза. Врач игнорировал тот факт, что она его держала, и все же стал гладить её по голове. — Как бы вы не были сильны духом, это вас не спасет тогда, когда мерой будет физическая сила. Вас спасет только готовность дать сдачи, зная все физические способности своего тела.

— Вы… — Она растерялась. Сжала зубы, и попыталась «вылезти» из-под поглаживаний. — Не делайте так больше. Просто не делайте. Я вас прошу. — Эмма поежилась. По голове её всегда гладил Нейт, и теперь это прикосновение было сродни электрическому разряду. Разряду дикой боли.

— Я вас услышал. — Майрон стал серьезен. — Прикосновения к голове для вас много значат? Возбуждают, может?

— Что за вопрос? — Фастер почувствовала, как дыхание учащалось от шока. — Я же сказала, потому что все так пытаются сделать. Раздражает.

— Прямо-таки все? — Врач слегка опустил голову в бок и лукаво улыбнулся.

Девушка вздохнула. От его проницательности хотелось провалиться сквозь землю. Неужели всё, что он озвучивает, написано у нее на лице? Быть не может. Лицо, как лицо. Скорее всего, он просто додумывает.

И попадает в точку. Раз за разом.

— Со мной вы научитесь ходить на каблуках. — Доктор Даглас наклонился над своей пациенткой. — Взбираться по лестнице без чьей-либо помощи, и… отстаивать свою позицию. Даже если оппонент воспользуется вашим физическим состоянием, вы будете знать, что делать. На вас никто больше не посмотрит, как на обузу.

Эмма вздрогнула. Холодный озноб пополз по спине. День за днем она давила в себе мысли, что она — обуза. Все время к ним возвращалась. Была благодарна за помощь. Восхваляла… в обмен на помощь.

— Для начала научимся с вами держать равновесие. — Блеснули стекла очков. — Это будет не сложно, просто не смотрите на свою слабость, как на болезнь. Смотрите как… на особенность. Ваш… друг, должно быть, часто говорил вам, чтобы вы были осторожны, да? Что вы больны, что вам нужно себя беречь. Так вот… забудьте ко всем чертям то, что он вам говорил. Выкиньте это из головы, хотя бы потому что он не врач. — Даглас довольно зажмурился.

— Как скажете. — Фастер ухмыльнулась. Почему-то сейчас она была рада такой просьбе. Выкинуть из головы мысли про Нейта, которые разъедали, было бы лучшим решением. Разъедали не хуже, чем серная кислота, если её плеснуть на кожу. Выкинуть из себя эту боль, по крайней мере, пока Эмма не дома.

— Вам очень пойдут каблуки, вы похожи на ростовую куклу. — Мужчина мягко улыбнулся. — У вас даже волосы как у куклы. На самом деле… мне просто хотелось потрогать. Но нет — так нет. — Улыбка становилась шире. — Может, однажды вы сами об этом попросите. Я подожду.

— Мне приятно, конечно, но нет, не попрошу. — Эмма прищурилась, затем тяжело, обреченно вздохнула. — То, что вы говорите — странно. Это что, флирт? Или вы просто любите кукол? — Девушка иронично улыбнулась, и как-то странно посмотрела на своего врача.

— Вы очень печальная. — Даглас стал серьезен. — Поэтому я хотел попробовать поддержать. Но если вам не понравилось… жаль. От кукол я… далёк, если в прямом смысле, просто вы на неё похожи.

— Спасибо. — Фастер опустила блестящие глаза. — У меня просто… непростой период.

— Если вам нужен слушатель, то я готов. — Доктор поднял брови. — Можете не называть имен, или рассказать в общих чертах. Говорят, если поделиться своим горем, становится легче. У нас с вами уйма времени. Можете разговаривать, и выполнять упражнения. Так усталость будет замечаться сложнее.

Эмма подняла голову, и внимательно посмотрела в глаза врачу. Такие же болотные, как и в прошлый раз. Такие же стеклянные, и в них почти не виден зрачок. Внимательный, любопытствующий взгляд. Ему на самом деле… не все равно? Он со всеми такой, или просто ищет собеседника, чтобы поинтереснее провести день?

Он всех лезет гладить по голове?