Лязг закрывающихся ворот, лай собак да полупустой рюкзак с нехитрыми пожитками — вот, собственно, и всё моё богатство на данный момент. А ещё справка об освобождении в кармане, которая стоила пяти лет жизни. Хочется развернуться назад и стукнуться головой о стенку, но я никогда, ни при каких условиях обратно не вернусь. Лучше сдохнуть, чем снова оказаться в тюрьме, где каждый новый день — копия предыдущего, и от тоски хочется выть.
Оглядываюсь по сторонам, сжимая в руке лямку рюкзака, но вокруг лишь чахлые деревья, покрытые бледной листвой, а ветер гонит мусор по лопнувшей от жары земле.
— Никита! Я тут, Никита!
Не успеваю ничего понять, как обладательница высокого противного голоса виснет на моей шее и рыдает.
— Ксения, прекрати, Христа ради. — Пытаюсь отодрать от себя её руки, но девушка вцепилась так крепко, что рёбра хрустят. — Ты меня задушишь, успокойся.
— Никита, как я рада тебя видеть, — говорит, срывающимся от рыданий, голосом и осыпает мои ключицы поцелуями. — Живой, здоровый, как я счастлива.
Ну, допустим, не очень-то и здоровый: после того, как мне раскроили череп в пьяной драке, меня часто мучают головные боли, но никому рассказывать об этом не собираюсь. Тем более, этой истеричке.
— Спасибо, что приехала меня встречать.
Всё-таки получилось отделаться от её настойчивых объятий, и сейчас могу видеть, что за то время, что мы не виделись, Ксюша заметно похорошела. Налилась, как говорится. Ничего, на первое время сгодится — всё равно бабы давно не было. 2
— Я на такси приехала, — лепечет девушка, поправляя растрепавшуюся тёмно-русую чёлку. — Пойдём.
Киваю и следую за ней. Главное, как можно дальше от этого проклятого места, ставшего могилой для лучших моих лет. Годы прошли в попытке выжить, и оставлять это на совести тех, кто в этом виновен, не собираюсь. Вернее, той.
— Ты такой хмурый, — замечает Ксюша, когда мы выходим на парковку, где в ряд стоят несколько автомобилей. — Всё уже позади, не надо грустить.
Меня всегда поражала способность этой пришибленной находить позитив там, где его в принципе быть не может. Хотя, в чём-то она, конечно, права — я свободен, хотя бы номинально.
— Не буду, раз ты так просишь, — улыбаюсь ей как можно более обворожительно. Надеюсь, я не растратил за эти годы навык нравиться женщинам. — Где твоя волшебная колесница?
Она хихикает и указывает рукой на автомобиль, стоящий дальше всех.
— Мы сейчас на вокзал поедем, — щебечет Ксюша, пока я открываю перед ней дверцу пассажирского сидения.
— Хорошо, — киваю, втискиваясь в автомобиль. Для моего роста крыша оказывается слишком низкой, поэтому приходится пригибаться, чтобы не разбить голову, которая и так начинает нещадно болеть. В висках стучит, а руки сотрясает мелкая дрожь — так бывает каждый раз, когда близится приступ мигрени.
Ловлю взгляд таксиста в зеркале, и он мне совсем не нравится. Есть в нём какое-то осуждение, словно если я вышел из тюрьмы, то и не человек уже. Чувствую, как боль постепенно утихает, а на её место приходит гнев. Хочется сжать в руках тупую голову этого напыщенного индюка и треснуть ею хорошенько так о приборную панель. Чтобы череп всмятку, а весь салон в крови. Ненавижу, когда всякая шваль так смотрит на меня.
— На вокзале билеты купим и домой.
Домой. Странное слово после стольких лет. А есть ли у меня вообще дом или это всего лишь место, где я когда-то был прописан?
— ... ко мне домой, — долетает до слуха обрывок фразы.
Устало закрываю глаза и откидываюсь за спинку сидения. Я не хочу ни с кем разговаривать, не хочу слышать её голос — мне нужно собраться с мыслями и решить, как быть дальше. Ксюша не из понятливых — всю дорогу трещит, не умолкая, рассказывает какую-то дичь о том, как нам вместе будет хорошо. Про занавески какие-то говорит, коврики у порога, собаку. Терпеть не могу собак, как и детей — бесполезные, только дуракам и нужные твари.
— Приехали. — Машина останавливается, и сиплый голос таксиста выводит из полудрёмы. — С вас две тысячи.
Берусь за ручку дверцы автомобиля, смотрю на таксиста и встречаю взгляд маленьких колючих глазок-буравчиков. В них столько презрения, что становится противно. Ух, смелый какой.
— Спасибо вам! Вы очень любезны, — говорит Ксюша, забирая сдачу, и выпархивает из машины, что та колибри. В своём красном летнем платье с чёрными цветами она точно экзотическая птица — такая же красивая. И чирикает постоянно. — Пойдём? 3
Киваю и медленно следую за ней к зданию вокзала, но глазки этого мерзкого мужика не дают покоя. Никому не позволю презирать себя.
— Ксюш, — зову её, остановившись. — Иди внутрь, а я в машине зажигалку обронил.
— Ну и ладно, — машет рукой, даже не обернувшись. — Нашёл о чём горевать. Новую купим.
— Мне не нужна новая, — стою на своём. — Это подарок. Я вернусь, пока такси не уехало, хорошо? А ты иди, иди.
— Ну, как хочешь, — пожимает плечом и, вся во власти кипучей энергии и счастья от нашей встречи, направляется летящей походкой в здание вокзала. Всё-таки хороша, зараза.
Оборачиваюсь на каблуках и, наращивая темп, возвращаюсь к автомобилю. Огибаю машину, подхожу к двери со стороны и, улыбаясь как можно теплее, стучу костяшками пальцев в стекло. Мужик, занятый пересчётом выручки и одновременным поеданием пирожка, от которого его пальцы жирные и скользкие, что видно даже через мутную преграду, подпрыгивает на месте. Стучу ещё раз, хотя он и так уже пялится на меня во все глаза. Боже, какой же он мерзкий.
Делаю знаки рукой, чтобы он опустил стекло, и продолжаю улыбаться. Надеюсь, приветливо.
— Что надо? — бурчит мужик, сделав всё-таки по-моему, но я вижу, что он напуган. — Мы полностью рассчитались с твоей бабой, поэтому вали куда шёл.
— Зачем же ты грубишь мне, приятель? — Мой голос тих и вкрадчив. Мне не нужен лишний шум, который привлечёт ненужное внимание к моей персоне. — Что я тебе плохого сделал?
— Ничего, но сидельцев не люблю, — отвечает так легко и просто, словно я у него спросил о непонравившейся книжке. Просто не любит, смотри ты. — Поэтому проваливай, пока я полицию не вызвал.
— А что ты скажешь полиции? "Мне просто не понравилась его рожа". Это скажешь?
— Слушай, парень, уймись, хорошо? Я тебя чем-то обидел? Нет. Честно привёз, даже километраж не наматывал, окольными путями не возил.
— Это ты молодец, конечно.
— Ну, вот. Так что не вижу причин вести дальнейшие беседы. Прощай.
Он пытается снова поднять стекло, да только я оказываюсь быстрее: напрягаю ладонь и бью его со всей дури ребром в кадык. Мужик даже охнуть не успевает и заваливается в бок.
Пусть на зоне иногда было невыносимо тяжело, но я благодарен тому, что однажды там меня научили вот таким вот нехитрым приёмам.
Достаю из кармана платок и вытираю стекло и ручку двери — не хватало ещё отпечатки оставить. Это не глупость, я больше, чем уверен, что мужик уже не очухается. Собираю напоследок выпавшие из его рук деньги, потому что покойнику они точно уже не пригодятся, хлопаю его по пухлой щеке и говорю:
— Это тебе за то, что дерьмом был. Ну и ещё мне деньги нужны.
Оглядываюсь по сторонам и замечаю, что никому нет никакого дела до того, что только что здесь, у них под носом убили человека. Ужас, какие все жестокие и равнодушные люди. 1
Засовываю деньги в карман и иду к вокзалу, где меня ждёт Ксюша.
— Ты уже думал, чем собираешься заниматься? — спрашивает Ксюша, чем в очередной раз вытаскивает меня из дрёмы. — Есть какие-то планы?
— О, планов у меня вагон и маленькая тележка, но давай пока что не будем об этом, хорошо? Я дико устал и очень хочу выспаться.
— Я понимаю. — Она сползает с койки, на которой мы лежали вдвоём.
Приоткрываю глаза и слежу, как она, голая, крутится перед большим зеркалом на двери купе. Длинные блестящие волосы волнами спадают чуть ниже пятой точки, стройные ноги, кажутся бесконечными — Ксюша очень высокая, стройная, настоящая модель. О такой девушке мечтает любой нормальный мужик. Жаль, что семь лет назад она была не так хороша — может быть, тогда многое сложилось по-другому.
— Мы почти приехали, кстати. — Ксюша подходит к окну и следит внимательным взглядом за мелькающими мимо, сливающимися в сплошную ленту, пейзажами.
— Отлично.
— Скажи, ты совсем не рад меня видеть? — задаёт неожиданный вопрос, от которого хочется громко выругаться и сплюнуть на пол. — Мне показалось, что ты очень холоден со мной.
— Почему ты так думаешь? Ты не забыла, где я провёл последние годы?
— Не забыла. И даже не забыла, по чьей вине ты там оказался.
А она не такая дура, как мне всегда казалось.
— Какая у тебя память хорошая, — ухмыляюсь, ложась на спину и закидывая руки за голову. — А что ты ещё помнишь?
— Что ты самый лучший мужчина в моей жизни. 1
— Польщён, — улыбаюсь, от чего Ксюша краснеет и, откинув волосы за спину, упирает руки в бока.
— Скажи же, что я намного красивее, чем Кристина, — в глазах вызов, а в голосе томление. — Только ты — дурак самый настоящий выбрал однажды не ту.
— Выбрал, и это уже дела давно минувших дней, поэтому не накручивай себя, хорошо?
— Постараюсь, если ты обещаешь, что не оставишь меня. Никогда.
— Любви до гроба захотела? — Вся эта ситуация уже порядком забавляет.
— Ну, а почему бы и нет? — приподнимает удивлённо бровь, словно в этом нет ничего особенного. — Казалось, что я доказала тебе, что на меня можно положиться.
— Знаешь, давай пока что не будем заглядывать настолько вперёд. Пока что мне хочется просто отдохнуть, выспаться, в конце концов, нормально пожрать, в кабак сходить, а не вести долгие беседы. Прости, из меня пока что плохой собеседник.
Я слежу за тем, как меняется её выражение лица — на место дерзкой смелости, которая придавала Ксюше уверенность, приходит печаль, а в уголках глаз, обрамлённых длинными ресницами, начинают скапливаться слёзы.
В дверь стучат, чем очень выручают меня — можно пока что отложить этот никому не нужный разговор до лучших времён. Ксюша взвизгивает, хватает с пола скомканное платье, надевает и приглашает войти стучащего. Я, тем временем, хоть и голый, но прикрываться особенно не спешу — мне наплевать, кто там может что-то увидеть.
— Ваша станция скоро, — говори проводница, просунув голову в образовавшийся проём.
— Спасибо! — словно не в меру активная пионерка выкрикивает Ксюша, а я ухмыляюсь, увидев, как округляются глаза несчастной женщины, когда её взгляд натыкается на меня.
— Кхм...
— Заходите, — делаю приглашающий жест рукой, — чего на пороге стоять? Чаю попьём, пока поезд не остановился.
— Ой, — краснеет проводница, — нет-нет, что вы?! У меня работы ещё очень много. Извините.
Она резиновой пулей отскакивает от нашей двери и с силой её захлопывает. Хохочу, а Ксюша кидает мне штаны.
— Извращенец!
Увидев, как она покраснела от злости, смеюсь ещё громче.
— Какая ты забавная, однако. Посмотри на себя в зеркало: платье наизнанку, лицо огнём горит.
— А то, что ты перед посторонними бабами яйцами трясёшь, считаешь нормальным? — она задыхается от возмущения, а мне резко надоедает смеяться. 2
Поднимаюсь в полный рост, медленно подхожу к ней и становлюсь за спиной. Она смотрит на меня через зеркало, мечет молнии, злится.
— Ты ревнуешь, что ли? — спрашиваю тихо, касаясь губами её уха.
— А ты нормально отнесёшься, начни я перед посторонним мужиком голая расхаживать?
— Нормально.
— То есть тебе было бы всё равно? — округляет глаза и сейчас, кажется, разрыдается.
Провожу одной рукой по её волосам, потом наматываю их на кулак и дёргаю назад. Не сильно, но ощутимо. Второй рукой обхватываю за шею и чуть сдавливаю. В зеркале отражается её тонкая шея, которая в любую секунду, будь моя воля, может хрустнуть и разломаться, как хрупкая веточка.
Ксюша начинает дрожать, и её страх вибрирует на кончиках моих пальцев.
— Деточка, — шепчу на ухо, а она замирает, точно испуганный зверёк. — Мне начхать, перед кем ты собралась ходить голой. Мне вообще на тебя плевать. Но ты красивая, а ещё дура безотказная, поэтому терплю тебя до сих пор. Поверь, мне ничего не стoит придушить тебя сейчас, но не хочется. Пока во всяком случае, но ситуация может в любой момент измениться.
Она всё ощутимее дрожит, а по щекам уже катятся слёзы.
— Вздумаешь мне сцены ревности закатывать, покалечу. Уяснила? — Она мелко-мелко трясёт головой и всхлипывает. — Умница.
Целую её за ухом и резко отпускаю. Ксюша отскакивает в сторону, схватившись обеими руками за шею. В больших глазах клубится страх.
— Хотела быть со мной? Привыкай, — усмехаюсь, натягиваю штаны и майку, беру с полки рюкзак и выхожу из купе.
А поезд останавливается на станции.